Марик Лернер - Победителей судят потомки
Героем он смотрится исключительно задним числом. В тот момент, конечно, никто не знал, во что идея выльется и чем закончится. Потому находилась масса отговорок и возражений на письма из Петербурга. Появилась даже мысль самостоятельно отправиться на архипелаг и взять руководство на себя. Анна запретила. Как флотоводец я не котировался, а здесь, в столице, от меня больше пользы, чем там в качестве еще одного капитана. Наверное, она была права.
При свежем попутном ветре восемь линейных кораблей, два фрегата и два бомбардирских корабля прошли Дарданеллы, понеся ничтожные потери. Более того, на рейде Стамбула сожгли множество судов, включая три недавно построенных линейных корабля. А при выходе из пролива в Мраморное море еще и разбили турецкую эскадру. Потери турок составили: один линейный корабль, четыре фрегата, три корвета и один бриг уничтоженными и один корвет захваченным в плен. Цена же успеха составила всего тридцать восемь человек убитыми и сто ранеными. Правда, повреждения имелись на судах немалые.
Но это было уже не важно.
Оглушительная оплеуха прямо в столице и появление линейного флота на Черном море заставили Мустафу III согласиться на мир. Переговоры все равно оказались долгими и трудными, но мы получили все запрошенное. От создания независимой буферной Валахии, включающей Молдавию и Бессарабию, с признанием присоединения занятых нашими войсками Причерноморья и Крыма, до вынужденного согласия на существование русского военного флота на Черном море. Само собой, право свободного прохода через проливы, причем на купцов, подданных России, распространялись все привилегии, которыми пользовались в Турции торговцы других европейских государств, в частности Франции и Англии.
По мирному договору Турция признавала за российскими императорами титул, равный падишаху. Взамен территориальных приобретений сняли первоначальное требование к Порте выплатить России в течение трех лет за военные убытки семь с половиной миллионов пиастров, что составляло четыре с половиной миллиона рублей. Все равно бы не получили, у Мустафы таких средств просто не имелось, и давить бесконечно тоже опасно.
Почти четыре года военных действий принесли полный успех. Экспедиция на архипелаг наглядно показала, что воевать на чужой территории гораздо выгодней, чем на своей. Она кормила сама себя за счет захватов русскими эскадрами торговых судов и отчислений греческих корсаров. Причем суммы, особенно на первом этапе, были столь серьезными, что приобретались дополнительные суда, а команды вернулись домой с полными карманами. За годы нахождения в Средиземноморье эскадры в морской торговле с турками должны были принять участие порядка десяти тысяч торговых судов. Добрых три тысячи призов попали в наши и греческие руки.
Конечно, большинство из них были небольшие кораблики, но в целом рычаг воздействия оказался очень мощным. Надо ведь понимать, снабжение архипелагской экспедиции происходило не из русских портов, а из Англии, Минорки, Ливорно и Греции. И тут приходилось за все платить звонкой монетой — за провиант, порох, стоянки и ремонт судов, за покупку фрегатов и транспортов и так далее.
Больше вопрос на заседаниях правительства о пользе наличия океанского флота и тратах на тренировки не всплывал. Именно благодаря военно-морскому флоту оказалось возможным рассредоточить турецкие силы и, сковав их — что сыграло судьбоносную роль при занятии Крыма, — подорвать экономический потенциал противника. Мы добились выхода в Черное море, то есть сделали то, о чем мечталось и что не удавалось в течение столетий.
— И где же вы все это время изволили находиться, граф Давыдов-Крымский? — с сарказмом спросил я, отвлекаясь от старых достижений и возвращаясь к новым делам. — Часом, не гуляли выпивши на радостях или с горя?
Вид у того слегка растрепанный, усталый, и глаза красные. Тоже не спал. А вот чем занимался, неизвестно. Давно должен был прибыть и снять с меня хотя бы гарнизон, проследив по праву чина за спокойствием в столице. Фельдмаршал Давыдов человек достаточно авторитетный и лишний помощник рядом не помешал бы.
— Изучал обстановку, беседовал со старыми знакомыми.
Явно подразумевалось «ты же меня держал в Царицыно, и я только сейчас получил возможность вербовать соратников тебе на пользу». Ну это он так думает. А у меня свои планы.
— Нехорошо попрекать старого друга выпивкой, — заметил он, выразительно глядя на остатки еды. Точнее, на присутствующую среди остальной посуды бутылку.
Вообще-то красное вино даже в нашем возрасте полезно в малых дозах, но выжрал ее содержимое вовсе не я, а пристав Игнатьев. На мою долю оставалось грамм полтораста, не больше. Только объяснять я это не собираюсь. С какой стати оправдываться?
— Богатые люди не должны жить жизнью аскетов, — изрек я, — они просто обязаны вкушать хорошо приготовленную пищу, есть экзотические фрукты и запивать добрым вином. Покуда вельможа питается черствым хлебом и запивает водой, он думает, что бедняк может питаться и камнями.
— Я не люблю притчи с детства, — недовольно пробурчал Афанасий Романович. — Поп еще тогда надоел с нравоучениями.
— Но хорошо питаться не означает обжираться, а стакан вина не равен фляжке с высокоградусным пойлом.
— Вынужден пересмотреть прежнюю мысль, — хмыкнул он.
— Это какую?
— Что ты знал о готовящемся убийстве императора, затем и предложил подождать.
Я откинулся на спинку стула:
— Занятное обвинение.
— Напротив, полное оправдание. Знал бы ты конкретные сроки, в жизни бы не позволил мне вчера надираться.
— Я не Господь Бог и всезнайством не страдаю.
— А ведь правда что-то знал. Не мог не знать.
— Не хочешь покричать: «Слово и дело»?[4] Или ты просто ори погромче, а слуги сами сбегают в Тайную канцелярию.
— Я что, сумасшедший, с доносами бегать? — откровенно удивился фельдмаршал. — Да хоть бы ты три раза приложил руку, готов за то расцеловать и в ножки поклониться.
— Скажи я «нет», — с ненаигранной досадой ответил я, — не поверишь. Сказать «да» — натурально надо не иметь в голове ничего. Так чего ты добиваешься? А, знаю! Умным себя внезапно почувствовал. Ошибаешься, смышленый бы промолчал, а то как бы и тебя под чего нехорошее не подвел, раз уж совести не имею.
— Я совсем не то…
— Да мне плевать, что ты хотел! Как был полковником, так и остался. Ничуть не вырос здесь. — Я постучал пальцем по лбу. — Лучше бы в карты играл, а не в заговоры, и то предпочтительней по результатам.
Он только крякнул. В этом году успел просадить тысяч восемь, не меньше. Даже по моим доходам сумма излишняя.
— Я всерьез начинаю думать, что тебе пора на абшид и жить в имении. Доверить нечто серьезное…
— Я что, был плохим генерал-губернатором Кавказа?! — запальчиво вскричал герой мальчиков, собирающихся делать военную карьеру.
Я сам на свою голову лепил этот образ через газеты. Теперь пожинаю плоды. Господин Давыдов не иначе поверил в героический пропагандистский образ.
— Был, да закончился.
— И кого на мое место?
— Да Панин и останется, — без особой радости пояснил я.
— Значит, не стал с ними ссориться окончательно, — пробормотал Афанасий Романович. — Никита Иванович кость жирную получил и определенные рычаги воздействия. Не хочешь прямой конфронтации.
Дураком мой старый товарищ точно не является. Как и каждый высокий чин, имеющий отношение к политике, придворные расклады умеет считать замечательно. Никита Иванович Панин был наставником Дмитрия, но и сам по себе профессиональный дипломат, мягкий, осторожный, любезный и приветливый со всеми. С приходом нового императора к власти оказался на первых ролях и умело воспользовался положением, протащив множество своих креатур и родственников на важнейшие посты. Его идеи мне частенько не по душе, однако человек он непростой и с серьезной поддержкой. Топить сразу скорее вредно. Потому и с рокировкой на посту канцлера все не так просто. Выгоднее тихо договориться.
Его брат, Петр Иванович, напротив, прямолинеен, резок, порою груб и имеет склонность откровенно высказывать свое мнение даже тогда, когда это могло не понравиться лицам весьма влиятельным. На военной службе с четырнадцати лет и неплохо показал себя в боях. Рос в чинах и награждался за реальные достижения. К обязанностям своим относился ревностно, но характер у него оказался сложный, во всяком случае, без моей и брата поддержки высоко бы не поднялся. Он о том знал и меня уважал. Идеальная фигура для компромисса с кланом Паниных.
— А куда тогда меня? — с тревогой спросил Давыдов, окончив мысленные усилия.
— Министром обороны пойдешь?
— Умеешь, Михаил Васильевич, красиво назвать, — хмыкнул он с облегчением. — Обороны, понимаешь. Мы не нападаем.
