Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели
Он считал Ларису как бы своим аналогом в женской части Братства и исподволь культивировал в ней это сходство, с переменным, впрочем, успехом.
По многим позициям она его даже переигрывала — своеволием, независимостью, авантюризмом, пренебрежением к условностям. Он, допустим, не мог позволить себе держаться с Анной, как Лариса с Олегом, хотя нередко этого очень хотелось.
И Лариса, единственная из всех, чувствовала свою внутреннюю власть над Шульгиным. Одно время вызывающе дразнила его своей мнимой доступностью, не позволяя при этом перейти некую грань. А однажды в идущем через охваченную Гражданской войной Россию бронепоезде устроила Сашке феерическую «ночь любви», первую и последнюю. Так и сказала:
— Получилось у нас просто здорово. Но на этом — все. Побаловались — и хватит. Раз мы теперь знаем, где у кого что и как действует, — останемся друзьями и союзниками…
Ему ничего не оставалось, как согласиться на ее ультиматум.
Еще через час они попали в засаду, и Лариса, возможно, спасла ему жизнь, прикрывая снайперским огнем из карабина. Какое-то время увлекшись Анной и по многу месяцев не пересекаясь с Ларисой, Шульгин слегка подзабыл о своих чувствах. Но стоило им увидеться в Кисловодске, где Лариса исполняла обязанности резидента Братства в две тысячи пятом году, под маской богатой вдовы, баронессы Эймонт, как влечение вновь вспыхнуло с прежней силой. Если не с большей — сейчас ведь перед ним была не двадцатитрехлетняя девчонка, пусть фигуристая и сексуальная, а эффектная, вызывающе эффектная молодая дама, все свои силы прилагающая, чтобы в местном бомонде выглядеть самой-самой… Не зря Майя Ляхова поначалу приняла ее за русский вариант гейши международного класса[103].
Но удобного случая попытаться возобновить давно прерванные отношения (точнее — отношение, так как было оно единственным и неповторимым) никак не представлялось.
И вдруг — случай таки представился.
Лариса его в свое время спасла от пуль красных диверсантов, теперь он ее спасет из плена. И как-нибудь в подходящий момент небрежно скажет:
— Не вспомнить ли нам прошлое, дорогая? «Те битвы, где вместе рубились они»? Зачем отказывать себе в маленьких радостях? Они так редки в этой жизни…
А она ответит:
— О, как ты прав, милый! Сама только об этом и мечтаю…
Сашка тряхнул головой, прогоняя наваждение.
— Что-то мне непонятно, — сказал он Удолину, — наши хозяева-дагоны словно не проявили никакого интереса к случившемуся. Им совсем без разницы? А ведь должно как-то касаться. Здесь их последняя территория, тщательно охраняемая, и вдруг — появление очень посторонних личностей, странные летательные аппараты, похищение гостьи, и так далее. Ваше мнение по этому поводу…
— Готов допустить, что все входит в их планы. Иначе действительно было бы странно. Они вас ждали, встречали, собрали представительную комиссию… Знали о вас, тем более должны были знать и о других. Однако не помогли, даже не предостерегли. Предположим, что перед нами — красивая инсценировка. Навели какой-то мо́рок, на нас и на Ларису, уволокли ее в свои подземелья, теперь смотрят, как мы себя поведем.
— Я тут подумал — нет ли какой-то связи между темой разговора со старцами об их «родственниках» и ее пропажей? Может, очередной тест? На радиацию нас проверили, о возможности вашего появления я им сообщил, и практически одновременно — инцидент с Ларисой.
— Сколько раз, вы сказали, она стреляла?
— Тридцать два.
— И, будучи метким стрелком, ни в кого не попала?
— Было бы в кого, — мрачно ответил Шульгин.
— Я совершенно о том же. Галлюцинации нередко отличаются удивительной достоверностью.
— Согласен. Но следы на поляне от «гравилетов» — я сам их видел и пальцами трогал…
— Думаете, внушить вам такое представление труднее, чем любое другое?
— Опять вы правы. Но Ларисы нет — факт. Полученный от нее сигнал — факт. Как и то, что вы подтвердили установление с ней контакта. Какие тут галлюцинации?
— Одно другому не мешает. Вот и займемся выяснением. Готовы?
— Надеюсь — да.
— Тогда — приступим. Не удивляйтесь, я решил испробовать незнакомые вам практики. Тот путь, которым мы ходили раньше, достаточно натоптан, я бы так выразился. На нем нас могут подстерегать неожиданности не самого приятного свойства. Знаете, как охотники устраивают засады на звериных тропах? Ну так мы их обманем! — С хитроватым блеском в глазах Удолин потер руки. — Я говорил вам, что собираюсь привлечь к сотрудничеству некоторых коллег, специализирующихся в нужной области, они мне и подсказали кое-что интересное. В обмен я тоже поделился плодами своих изысканий…
— Это что же, вы сейчас на мне будете экспериментировать?
— Да вы не опасайтесь, Александр. Новый способ гораздо надежнее и требует куда меньших усилий. От меня. Вам вообще ничего делать не придется, кроме как прийти в сосредоточенное состояние духа…
— Подождите минутку, Константин. Меня давно мучает вопрос — почему вы, маг экстра-класса, спокойно терпели тяготы Гражданской войны и даже аграновскую тюрьму? А ведь могли бы…
— Увы, тогда не мог. Я ведь до революции несколько в другой области специализировался, это уже когда с вами начал работать, всерьез занялся проблемами физического погружения в астрал… Да вы же помните. Однако — пора!
Константин Васильевич принял нужную позу, лицо его окаменело, глаза закатились, словно он заглядывал ими внутрь собственного черепа, и начал делать руками пассы, что-то при этом бормоча на несомненно «мертвом» языке. Шульгин отвернулся и принялся сосредотачиваться единственно известным способом, остерегая себя от неконтролируемого провала в Гиперсеть. Просто расслабиться, убрать суетные мысли и, упаси бог, не вспомнить ни одной из магических формул. А то снова унесет неведомо куда, с билетом в один конец. Тут же в голове зазвучала мелодия «Ван вей тикет». Вот и хорошо…
— Готово. — Голос Удолина прозвучал странно глухо, будто из-за стены. Сашка открыл глаза и не увидел ни солнечного дня, ни самого профессора. Вокруг плавал густой, серый с зеленоватым оттенком туман. А там, где ногами ощущалась покрытая травой земля, сквозь него просматривался некий наклонный шурф со стенами, мерцающими отсутствующим в солнечном спектре цветом. Шульгин мельком удивился, как такое может быть — цвет, которому невозможно подобрать названия, даже по аналогии.
— Давайте руку — и шагаем…
«Голос не глухой, а именно — загробный», — догадался Сашка. Он всегда считал этот термин чистой метафорой, а вот услышал и сразу понял, что он на самом деле означает.
«Потому его и видно. И я, значит, тоже там? Серая зона?»
Делать нечего, назвался груздем… Ростокин в этой зоне уже бывал.
Шульгин протянул руку в направлении голоса, наткнулся на ладонь Удолина. Крепко сжал, и они шагнули.
Ничего особенного в плане чувственных ощущений не произошло. Ни потустороннего холода или, наоборот, жары, ни даже ощущения полета. Проникновение в Гиперсеть доставляло куда больше впечатлений.
Туман рассеялся, вернее — просто исчез. И Удолин стал виден, такой же, как прежде. Без всяких признаков посмертности. Единственно, освещение оставалось инфрафиолетовым, как обозначил его для себя Сашка. Любое явление должно быть поименовано, пусть и самым бессмысленным образом.
Они находились как бы в продолжении шурфа, через который сюда проникли, но теперь идущем горизонтально, и его следовало называть штреком.
— И где это мы теперь? — спросил Шульгин.
— Там, где нас ждет Лариса. Я слышу ее гораздо лучше. Она все время мысленно зовет кого-то из вас или всех сразу. Да мы сейчас в этом попробуем убедиться…
— А эта… цветовая гамма, почему такая? Точнее — откуда?
— Свойства среды. Самосвечение эфира. Мы сейчас находимся пространственно там, где скрывают Ларису похитители, но совсем в другой фазе бытия. Мы можем наблюдать явления вещного мира, сами же для него невидимы.
— С того света наблюдаем? — решился спросить Сашка. Это ведь, как следует из литературы, именно покойники способны видеть и слышать то, что творится на Земле, не имея, впрочем, возможности активно вмешиваться в происходящее.
— В строгом смысле, любая фаза по отношению к любой другой — «тот свет». Но ваш академический интерес я постараюсь удовлетворить дома. Сейчас главное — вызволить Ларису и переправить ее к своим. А уже потом заняться устроителями этого безобразия. Пойдемте.
Идти пришлось недолго. Удолин выбрал точку высадки чуть поодаль от цели, чтобы дать своему спутнику возможность хоть немного адаптироваться в новом качестве. И еще он немного опасался, что всплеск эфира при их появлении каким-то образом может быть уловлен здешними обитателями. Профессор же добивался полной внезапности.
