Владислав Конюшевский - Все зависит от нас
Еще ко всем прочим неудобствам можно добавить крайне недружелюбное местное население. Хотя когда мы первый раз мотались в Тракенен – мелкий городишко к востоку от Гумбиннена, это самое население было дружелюбным до оскомины. Правда жители города в основном состояли из детей и баб со стариками. Мужиков призывного возраста я там практически не видел. Небось все сейчас на фронте. Тотальная мобилизация она потому и тотальная, что гребли и косых, и хромых, и кривых, невзирая на возраст, лишь бы оружие держать могли…
А я, пока ехал в джипе по узенькой брусчатой мостовой, с интересом оглядывался. Тракенен наши взяли с ходу, и уличных боев здесь не было, поэтому разрушенных зданий практически не видел. Зато физиономии всех встречных немцев были сильно похожи друг на друга.
Я сначала даже не понял, почему мне это так кажется, и только потом дошло – их всех объединяло выражение удивления и страха. Любимый фюрер ведь зуб давал, что на территорию рейха ни один вражеский солдат не ступит, вот ему сдуру и поверили. А теперь, глядя на наших бойцов, не верят своим глазам и ждут, когда же русские Иваны их резать начнут. Город уже неделю как наш, и фронт ушел чуть дальше на запад, а они все в ожидании резни пребывают…
Мы-то в этот Тракенен следом за квартирьерами приехали, посмотреть, что нам подобрали в качестве жилья. Поэтому возле центральной площади я вышел из машины и спросил у первого попавшегося старикана, который вместе с двумя молодухами тащил куда-то сетку от панцирной кровати, где здесь находится Линден-аллее? Так эта троица сетку моментально бросила, девки спрятались за старика, а тот, сдернув с головы суконную кепку, поклонился и дрожащим голосом пустился в объяснения. При этом все тряслись настолько, как будто по окончании объяснения я им голову откушу. Зрелище было довольно неприятное, поэтому, плюнув на заикающегося фрица, прошел чуть вперед по улице и узнал о местонахождении Липовой аллеи у нашего регулировщика. Дядька довольно толково объяснил, как туда добраться, и мы двинули дальше, в сторону усадьбы, которую нам определили под постой. В общем, в тот раз так и не вышло пообщаться с настоящими гражданскими немцами гитлеровского розлива.
Зато потом, когда мы переехали, наобщался – по самое «не могу». Пока мы ждали сведений от «тихонь», в свободное от изучения обстановки время прогуливались по городу. Так вот что хочу сказать – немцы откровенно лебезили. Вывесив из каждого окна по простыне, типа – сдаюсь, сдаюсь, они и на улице лишний раз старались не появляться. А те, кто осмеливался высунуть нос, старались прошмыгнуть как можно быстрее и незаметнее, а если к ним обратишься с каким-нибудь вопросом, обязательно снимали свои прикольные шапки с длинными козырьками, кланялись и только тогда отвечали.
В самой же усадьбе произошла неожиданная встреча. Этот здоровый дом стоял на окраине, в окружении каких-то хозяйственных построек. Мы подрулили к крыльцу и вместе с Пучковым вошли в наше будущее жилище. По сохранившейся обстановке было видно, что здесь жили люди далеко не бедные. Там даже настоящий рояль «Беккер» присутствовал и масса картин, развешанных по стенам. Картины были как на холстах, так и нарисованные внутри больших фарфоровых тарелок. Леха снял одну из них и, удивленно покрутив в руках, спросил:
– Слушай, Илья, а зачем они в тарелках рисуют? Или у фрицев посуды слишком много и девать ее просто некуда? Ведь уже в который раз вижу – висит суповая тарелка, а в ней картинка…
– Хрен его знает – традиция, наверное, а может, просто мода такая… Ладно, пойдем второй этаж проверим.
На втором этаже тоже никого не было и были видны только следы поспешных сборов. Всюду валялись какие-то тряпки, а из распоротой подушки, лежащей посреди длинного коридора, высыпалась целая куча пуха. Пока я оглядывался, прикидывая, где и как мы разместимся, Пучков, уже убежавший вниз, завопил:
– Илья! Смотри, что я нашел!
А нашел этот неисправимый желудок несколько банок с вареньем. Пока я добрел на его крик, он одну уже вскрыл и прицелился откушать:
– Во, гляди – вишневое, без косточек! Будешь?
Гек зачерпнул варенье, но больше ничего сделать не успел. Я отобрал и ложку и банку, возмущенно сказав:
– Лешка, ты что – сбрендил? Помнишь, что на инструктаже говорили? Фрицы специально продукты оставляют отравленные, а наши лохи и рады стараться халявой воспользоваться. В двести тридцать шестой дивизии два отделения так же компотику попило и все – никого не откачали… А взводного, который хоть сам и не пил, но это не пресек, – под трибунал…
Лешка, глядя на банки, только вздохнул и заметил:
– Надо будет их не выбрасывать, а на собаке испытать, вдруг неотравленное. Я там на улице пару шавок видел, вот их и покормим. Если не сдохнут – сами съедим. Он опять вздохнул, добавив: – Вишневое – это мое любимое…
– У, проглот! Только собак сам ловить будешь, я тебе в этом не помощник. Я собак живых люблю…
Уже выйдя на улицу и вдохнув свежего, несмотря на конец февраля, уже пахнущего весной воздуха, я унюхал какие-то посторонние запахи:
– Лешка, чуешь – вроде гуляшом пахнет?
Гек, покрутив носом, уверенно указал направление:
– Вон оттуда несет. Глянем, кто там?
– Конечно…
Мне самому стало интересно, кто это на территорию нашего будущего объекта вперся. И почему сидят не в доме, а в дальнем сарае, похожем на длинный свинарник. Взяв на всякий случай автоматы на изготовку, по большой дуге приблизились к строению. Узкие окошки проходили высоко, и глянуть в них не получилось, поэтому, подойдя к двери, я ее распахнул пинком и, сразу уйдя с линии возможного выстрела, гаркнул:
– Хальт! Хенде хох!
В полутьме строения что-то звякнуло, бумкнуло и задребезжало, а испуганный тонкий голос охнул:
– Ой, лышенько!
И все затихло. Кхм… похоже, что не немцы, но соваться все равно как-то стремно… По уму – гранату бы катнуть, только судя по голосу там или ребенок, или деваха. И когда испугались, то крикнули вовсе не – «о майн гот», значит – не немцы. Но с другой стороны, вдруг там и фрицы присутствуют? Поэтому, не суясь в проем и показав Геку, чтобы не расслаблялся, громко сказал, на этот раз по-русски:
– Кто там есть, выходи по одному, а то гранату кину!
Опять что-то звякнуло, и уже другой женский голос крикнул:
– Не надо гранату, мы свои!
Хе, похоже, действительно наши. Пригнувшись, я вошел в сарай и увидел, что там, возле перевернутого, исходящего паром котелка, стоят три замотанные в платки фигуры. Девчата, лет по двадцать. Одна из них, увидев мою форму, прерывисто выдохнула и сказала:
– Леська, Стешка, это точно наши. – И уже обращаясь ко мне: – Вы нас так напугали, мы сначала подумали – немцы опять вернулись…
Я с удивлением разглядывал девушек, а потом поинтересовался:
– Вы откуда здесь взялись? Или из угнанных? Тогда почему в комендатуру не пошли? Там бы вам помогли…
– А мы, товарищ командир, только вчера вечером из Буглайна сюда пришли. Там сейчас стреляют сильно, вот нам один дяденька солдат и посоветовал уходить на восток.
После упоминания про дяденьку солдата я пригляделся получше и скинул возраст девчонок года на три-четыре. Они просто грязные и измотанные, а так им лет по шестнадцать, не больше. Глядя, как они жмутся друг к другу, и преодолевая спазм, внезапно перехвативший горло, спросил:
– Девчата, а почему в сарае-то сидите? Почему в дом не пошли?
– Нам в господские дома запрещено заходить. За это убить могут.
Кхк… Я только глаза вытаращил, не находя, что сказать, поэтому вступил Пучков:
– Вы что, здесь же наши кругом, какие еще господские дома? Кто вас убьет?
Говорившая потупилась и тихо ответила:
– Это да, только мы за два года привыкли, что в усадьбу, пока не позовут, входить нельзя… Нам это накрепко вбили…
Твою мать! В этот момент у меня как-то резко пропало все сочувствие к гражданским немцам. Значит, лебезите, суки? Вот так теперь и будет! Ведь в этих девчонок не каратели и не эсэсовцы «вбивали» понятия про «господские дома» и про то, как положено вести себя рабам с востока. Обычные законопослушные и чадолюбивые главы семей этим занимались. Чувствуя, что от этих мыслей меня начинает трясти внезапно нахлынувшей яростью, резко сказал:
– Слушай меня, девочки. Быстренько собирайтесь и пошли в дом.
Пока бывшие рабыни увязывали свои узелки, с сожалением поглядывая на опрокинутый котелок с каким-то варевом, Лешка тронул меня за руку:
– Командир, в «уазике» НЗ есть, я принесу?
– Само собой, мухой давай, мы в гостиной будем…
А потом мы кормили отощавших девчат разными вкусностями. То есть это для них обычные консервы – деликатесами казались. Стеша, самая младшая из подруг, похожая на маленького взъерошенного воробушка, в своей деревеньке, находящейся в Западной Белоруссии, такую штуку, как сгущенное молоко, пробовала один раз в жизни. В сороковом году ей отец из города подобное лакомство привозил. И теперь, глядя на эту пигалицу, которая тоненьким слоем мазала белую тягучую массу на галету, сначала умилился, а потом, не выдержав, сказал:
