Александр Мазин - Княжья русь
Чудо случилось. Смертельный удар прошел мимо.
Когда Славка вылетел из седла, чуть раньше, чем забился на земле смертельно раненный вороной, Сергей уже твердо верил, что Бог — на стороне его сына. Боковым зрением Сергей увидел, как клонится в седле Лучинка, и успел ее поддержать.
Булгарин спешился. Он не торопился, и Славка успел подняться на ноги. Издали казалось, что стоит сын твердо. Трудно было сказать, насколько он зашибся. Если сын — в порядке, то у него появляется серьезный шанс. Пеший бой у него лучше, чем верховой. Рукопашная — не самое главное в конном бою и не самая сильная сторона воина-руса. Стрела в Диком Поле надежнее, чем клинок или копье. Пеший бой — другое дело…
Славка вскочил на ноги… То есть ему показалось, что вскочил. На самом деле это произошло намного медленнее. И сразу мир вокруг поплыл и закачался. Саблю Славка выронил при падении, оставался меч, но левая рука слушалась плохо. Пришлось вытянуть его из ножен правой.
— Сдавайся, варяг, или я тебя убью!
— Попробуй! — крикнул в ответ Славка. Голос прозвучал хорошо. Твердо.
«Если ты силен, покажись слабым, если слаб — сильным…» — так говорил когда-то отец. Будет очень обидно, если Славку зарубят у него на глазах… А что тогда Лучинка?..
Мысль о жене, как ни странно, придала Славке сил. Земля перестала раскачиваться.
И шемаханец, не медля, бросился на него.
Саблей он владел изумительно.
Славка даже не успел перехватить рукоять и принял удар, держа меч обратным хватом. Вот только хваткости этому хвату не хватило. От сабельного клинка он прикрылся, но собственный клинок не удержал. Меч отскочил Славке в лицо, смяв наланитник. Прямо в лоб.
Будь на Славке привычный «нурманский» шлем с наглазниками, удар приняло бы железо. Но козырек Славкиного шлема приходился на вершок выше бровей. Вот в этот вершок и пришлось лезвие меча.
Когда противник, заливаясь кровью, опрокинулся навзничь, Габдулла удивился. Не понял, как так вышло. Ведь его сабля не отведала человеческой плоти…
Но то, как упал враг, сказало Габдулле больше, чем залитое кровью лицо. Живые воины так не падают.
Габдулла испустил ликующий вопль, вскинул саблю и повернулся к своим.
Защитники Булгара ревели от восторга.
Габдулла повернулся к строю русов.
Он совсем не устал и готов был драться еще и еще. Он был готов убить всех, кто убил его родных, кто обесчестил мать…
Габдулла взлетел в седло, на скаку подхватил с земли копье, поправил согнувшийся наконечник, воздел оружие над головой. Ну, кто еще хочет умереть?
Желающих не было.
— Трусы! — яростно закричал Габдулла. — Где ваша храбрость, варяги? Или вы бьетесь только с женщинами?
Владимир хузарского не знал. Но этого и не требовалось. Что мог кричать победитель? Да и слово «варанг» ему хорошо знакомо.
Пожалуй, пора мне показать, что и я умею не только девок портить, — с усмешной произнес великий князь. — Как полагаешь, дядя?
— Княже! — воскликнул Путята. — Не делай этого! Если с тобой что-то…
— Если со мной что-то, — перебил воеводу князь, — то, значит, боги не на моей стороне! А зачем вам князь, которого не любят боги? Верно, дядя?
Добрыня ответил не сразу. Ему было ясно, что дело не в богах. Владимиру отчаянно хочется показать свою удаль.
Но правильно ли это?
Булгарин силен. Сразил Богуслава так же легко, как тот — первого противника. А ведь сотник — один из лучших в киевской дружине.
Однако его племянник — не «один из…».
Владимир — лучший. В нем кровь Святослава. Кровь поколений варяжских воителей, которые становились вождями не по праву наследования, а потому, что никто не мог с ними сравниться.
Кого еще может полюбить Перун Молниерукий, кроме князя-варяга? Обоерукой молниеносной смерти.
Однако здесь — чужая земля. И боги здесь чужие. Вдруг они окажутся сильнее? Нет, вряд ли. Святослава не пересилили, а верховный бог один и у отца, и у сына.
— Ты в порядке? — спросил Сергей.
— Глупый вопрос. Как она может быть в порядке, когда только что убили Славку?
— Я не упаду, — еле шевеля губами, проговорила Лучинка. — Я не упаду, батюшка…
В другое время слово «батюшка» было бы приятно Сергею. Сейчас — неважно. Он отпустил плечо невестки.
— Пожалуй, пришел мой черед, — сказал он. — Эй, кто там? Подведите мне Калифа.
Пока воевода менял коня, на его пути образовалось препятствие. Машег.
— Не надо, брат, — попросил он. — Этот жеребчик — не для тебя. Твой старший сын, возможно, справился бы с ним. Но не ты.
Сергей уставился на хузарина тяжелым недобрым взглядом:
— Я умею держать меч. Пропусти меня.
Подъехал Устах. Он ничего не говорил. Но тоже загородил дорогу.
— Хочешь драться, тогда бейся пешим! — сердито крикнул Машег. — На земле ему придется повозиться с тобой немного дольше. А когда он тебя достанет — не трепыхайся. Лежи и жди, пока я сделаю в нем дыру.
— Это бесчестно, — проворчал Сергей.
— Это по-вашему бесчестно, а по-нашему — в самый раз. Зато мои хузары вытащат и тебя, и твоего сына.
— Тело моего сына, — проворчал Сергей.
— С чего ты взял, что он мертв? Я видел удар булгарина. Я видел, какова его сабля. Такая сабля таким ударом полголовы сносит. Срубает череп вместе со шлемом и тем, что внутри. У твоей породы крепкие черепа, поэтому вы так упрямы. Но все же не настолько крепки, как конский хребет. Но, друже, я не видел снесенного черепа — только кровь. Значит, удар пошел не прямо, а вкось. Ты понимаешь меня?
— Да, — пробормотал Сергей.
Надежда, слабая, как лапка сныти, пробилась сквозь пласт нестерпимого горя.
— Ты думаешь, он может быть жив?
— Чтобы понять, жив Славка или мертв, надо на него взглянуть, — спокойно ответил Машег. — Хочешь, я это сделаю? Этот булгарин мне — не соперник. Я сниму его первой же стрелой.
— Нет уж, я сам посмотрю! — решительно заявил Сергей и тронул каблуками Халифа. Однако конь Машега по-прежнему загораживал дорогу. Халиф недовольно заржал и куснул хузарского жеребца за шею. Тот мотнул головой, но с места не сдвинулся.
— Не спеши, — сказал Машег. — Туда посмотри!
Сергей повернул голову и увидел, как из ряда руссов выезжает всадник.
— Ну что ты молчишь, дядя? — недовольно произнес Владимир.
— Разве я смог бы тебя отговорить? — усмехнулся Добрыня.
Владимир тоже усмехнулся и покачал головой:
— Не в этот раз.
И скомандовал отроку:
— Мой шелом!
— Только один совет! — крикнул вслед выезжающему князю Добрыня. — Бейся пешим!
Князь чуть придержал коня, обернулся:
— Хороший совет! — Надвинул шлем на глаза, подтянул подбородочный ремешок и пустил коня рысью на-встречу победителю-булгарину.
— Сам князь наш решил поиграть железом! — одобрительно произнес Машег. — Пожалуй, у него это получится не хуже, чем у тебя, старина.
— Пожалуй, — согласился Сергей. Не без облегчения. Сергей и сам знал, что с этим воином ему не сравниться. А если сын все-таки жив, то лучше и отцу пока пожить. Интересно, откуда у булгар взялся такой умелый поединщик?
Сергей подал коня назад, наклонился к плачущей Лучинке, шепнул:
— Не хорони его прежде времени.
Лучинка глянула на него, не понимая… Потом вспыхнула надеждой…
Той самой надеждой, которую заронил в нем самом Машег.
«Господи, спаси его и сохрани!»
«Спаси его, Господи Иисусе… — беззвучно прошептала Лучинка. Она вдруг поняла, как это: молиться Единственному Богу. Богу, от Которого зависит всё: — Спаси его, Господи, я так его люблю!»
— Вот это правильно! — одобрительно произнес Машег, оборачиваясь к Устаху.
В ста шагах от них великий князь Владимир бросил поводья и спрыгнул на землю.
Это только смерды думают, что всадник всегда сильнее пешего. На самом деле в рукопашной две собственные ноги иногда надежнее.
Что подумал Габдулла из Шемахи, сказать трудно. Однако он не стал бросать своего араба на пешца. Прицепил копье к седлу и спрыгнул с коня.
Оп! — и в его левой руке оказался второй клинок. Толстый кинжал с длинными загнутыми рожками.
Когда между противниками осталось шагов тридцать, Владимир ловким движением (не крест-накрест, а каждый — той же рукой) вынул из ножен оба меча. Подбросил их в воздух и поймал — уже так, как нужно.
Габдулла довольно осклабился. Даже не стал спрашивать, варяг ли перед ним. Он и так знал, что перед ним — князь русов. Габдулла из Шемахи, прозванный Безочтим, понял, что вступил на путь настоящей славы.
Они бросились вперед одновременно. Коротко лязгнуло железо — и оба поединщика отпрянули назад, признав силу противника. Отпрянули и закружились в боевом танце, том, где железо не касается железа, а битва идет за полшага, за положение солнца, за удобный наклон плеча…
