Олег Измеров - Дети Империи
4. Трудности перевода.
– Ну как, приступим?
Натаскивать Виктора по немецкому должна была Зоя Осиповна, что его уже совершенно не удивляло. В этой истории все как-то ловко складывалось одно к одному. Если селить его в общежитие, то поближе к своим соседям – логично? А то, что Зоя Осиповна для МГБ была далеко не чужой, Виктор понял, когда в опустевшую после окончания последней пары аудиторию внесли в двух чемоданах такой же прибор, с помощью которого с ним занимались в 6-б, только уже компактнее и легче. Самописец заменил встроенный микромагнетограф с бобинами на сто пятьдесят метров четвертьдюймовой пленки. Электроника буквально прогрессировала на глазах. Кроме того, в аудитории стоял магнитофон «Симфония».
– Кстати, Зоя Осиповна, как у вас с жильем, вопрос решился?
– Естественно! Мы с Борисом уже переехали. Я же говорю – Зощенко скоро перестанет быть актуальным и тогда его вытеснит Ардов или Червинский с Массом. А про шашлыки не забывайте.
Говоря все это, Зоя Осиповна легко и свободно соединяла блоки аппаратуры проводами, щелкала тумблерами для проверки и что-то настраивала. Занятия инъязом это никак не напоминало.
– А что, с помощью этой штуки на меня, как на магнитофон, будут слова писать?
– Именно. Обучаемого вводят в особый вид сна… ну, вам, наверное, это уже рассказывали, и с ленты надиктовывают слова. Браслет создает обратную связь, чтобы аппарат сам настраивался по человеку. Представляете, когда появилась кибернетика, философы начали спорить за то, что машина мыслить не может, это лженаучно. А потом товарищ Берия выступил и сказал, что, если кибернетика права, то машины могут регулировать человеческую память и прочее. И спорить сразу прекратили. Вы готовы?
…Последующее Виктор воспринимал, как небольшой сдвиг во времени. Вот только стрелки часов показывали на одни цифры, а сейчас на другие. Ничего удивительного, он просто спал. Зоя Осиповна сказала ему сразу же какой-то вопрос по-немецки. Грамматику Виктор одолевал тяжеловато – все-таки намного меньше практики, чем с инглишем, а вот новые слова у него как-то сами выскакивали в памяти, как будто он всегда это знал. Значит, в память все-таки вложили.
– Интересно, – заметил он, – а так теперь все предметы легко учить можно? И почему-то грамматика все равно не продвинулась.
– Не все. Это помогает только зубрить, запоминать, слова, фразы, а там, где требуется логическое осмысление, гипнопедия бессильна.
Ну и это тоже нехило, подумал Виктор. Можно запихнуть справочники, стандарты, факты и пусть человек разбирается с тем, что у него само всплывает в мозгу. А вот дальше начинается самое интересное. Факты можно подтасовать так, чтобы человек, их анализируя, приходил к заранее заданному выводу. Человек – во многом статистический аппарат: от того, что в него заложишь, во многом зависит то, что выйдет. Правда, это можно делать и без гипнопедии. Но тогда человек может сам влиять на то, что воспринимать, и как к этому относиться. А тут это сразу прямо в мозг закачивают, без всякого личного контроля индивида. Как там – регулировать человеческую память и прочее… И прочее. То-есть регулировать сознание. В конце концов, можно закачивать в мозги простые лозунги, которые получатель и должен воспринимать некритически. Бога нет. Сталин жив.
– Вы знаете, несмотря на ограниченность, гипнопедия иметь большое будущее. Ученые собираются делать на базе этого маленькие приборчики на транзисторах, которые можно покупать в магазине и подсоединять к телефону. Вы включаете аппарат, набираете номер, и по телефонной трубке вам диктуют слова или цифры для запоминания, а аппарат передает ваши показатели на центральную машину, которая подбирает оптимальный режим введения вас в гипнотический сон. Только представьте, как далеко в своем развитии уйдет общество, где все будут знать три-пять, а то и десять и больше языков! Сколько произведений будет прочтено в подлиннике! Как быстро будут осваиваться в нашем производстве открытия зарубежной науки!
– Но ведь для этого надо телефон в каждую квартиру. Это одних проводов сколько уйдет…
– АРТ! Вы совершенно забыли про АРТ! Да, их пока мало, они дороги, но я сама читала в «Науке и жизни», что скоро АРТ будет у каждого! В Брянске, – она понизила голос до полушепота, – в Брянске будут делать для них оборудование. Когда-то люди сидели при свечах. А сейчас, посмотрите: свет– у всех, динамики – у всех, а ящики? И ящики скоро будут у всех. Вы видите?
– Конечно.
– Ну вот, и АРТ, уверяю вас, будет у каждого.
«А не потому ли тут так взялись за мобильники, что… У нас их только недавно догадались использовать для влияния на массовое сознание. А если здесь уже просекли фишку…»
– Ну, мы отвлеклись от урока. Давайте еще раз проверим по тестам. Здесь на трафаретике слова, в окошки пишете на листе перевод, потом сверяем.
«Интересно, что будет здесь после всех этих инноваций в семьдесят восьмом. Неужели общество людей, которые все, меру своих способностей, отдают себя работе, берут из общего котла, умеряя свои аппетиты по размеру этого котла, и счастливы в меру гармонии между самоотдачей и аскетизмом? То-есть, проще говоря, они тут к восьмидесятому году коммунизм построят? Безо всяких лозунгов, на эндорфинах и гипнопедии? И чего еще они придумают, сменив Маркса и Энгельса на генетику и кибернетику? Может быть, это даже хорошо, что у нас эти науки некоторые встречали со скепсисом? А то кто его знает, чего наворочали бы товарищи ученые при тогдашнем политбюро с Хрущевым и программой построения светлого будущего».
Занятия с перерывами продолжались до вечера. Усталости не чувствовалось, но к концу дня масса слов стала совершенно непроизвольно носиться в мыслях Виктора, и в конце концов он непроизвольно, без всякой причины ляпнул что-то вроде «нойес бедойтунг».
– Пожалуй, надо останавливаться, – сказала Зоя Осиповна. – Такой нагрузки я еще никому не давала. Но, понимаете, мне дали так мало времени…
– Вы не волнуйтесь, – ответил Виктор. – Что получится, то получится.
– Да. Что получится, – она как-то беспокойно замяла в руках тетрадку в черном коленкоровом переплете, в которой была записана программа занятий. – Я, наверное слишком форсирую, слишком… Извините…
– Зоя Осиповна, – спросил Виктор, – у вас что-то случилось?
– Нет, нет, ничего. У меня ничего. Понимаете… понимаете, нацисты уничтожили десятки тысяч евреев только потому, что… потому что у них такая национальность, и все… десятки тысяч стариков, детей, женщин, людей совершенно безобидных и порой просто беспомощных…
– Понятно, – сказал он, а про себя подумал: «А у нас они уничтожили миллионы евреев. Миллионы славян, миллионы людей других национальностей… Хорошо, что она никогда не будет об этом знать»
– У нас об этом долго старались не говорить. Пока они строили нам заводы, электростанции, давали новые технологии. Нет, я понимаю, так надо было, это сохранило столько жизней во вторую финскую и японскую…
– Я вас понимаю. Очень хорошо понимаю.
– Отомстите им. Я хочу, чтобы вы им отомстили… Я не знаю, что вы будете делать… что вам поручили… я не хочу знать, это мне не положено… только выполните это, пожалуйста, я вас умоляю… за них, за всех.
– Зоя Осиповна… Какого ответа вы от меня хотите?
– Ничего не отвечайте, не надо. Простите, я не выдержала и наговорила кучу лишнего.
«Ну что, что ей сказать… Нельзя даже подтвердить ее догадки. Мало ли»
– Зоя Осиповна, в моей семье есть погибшие по вине нацистов.
Зоя вскрикнула и прижала левую руку ко рту, глядя на Виктора большими круглыми черными глазами.
– Простите, еще раз…
– Не надо. Я понимаю, почему надо форсировать подготовку. Будем форсировать, насколько получится. Мне больше нечего вам сказать.
5. Маэстро, музыку!
Поразмыслив, Виктор решил, что максимально интенсифицировать подготовку он сможет, максимально отвлекаясь и переключая внимание после нее. Поэтому, поужинав, он отправился на последний сеанс в «Ударник», на этот раз – в синий зал. Там шла картина под названием «Маэстро, музыку!»; Виктору почему-то показалось, что это должна быть комедия.
Хроника перед картиной была длинной, черно-белой и в основном была посвящена приближающемуся Дню Советской Армии. По экрану двигались танки, бегали солдаты в разгрузочных жилетах – видимо, здесь до них додумались самостоятельно – взлетали в небо ракеты и взрывы уничтожали старые Т-28 и БТ. Танки эпохи Тухачевского служили делу обороны страны, побывав лишь в ограниченных военных конфликтах, а то и просто простояв в запасе до момента, когда их решили отправлять в переплавку.
Что-то тревожное было во всей этой череде рапортов о высокой боевой выучке и готовности дать отпор любому врагу. Подростки в зале восторженно шептались, когда на экране стремительные, как гарпуны, зенитные ракеты, разносили на куски самолеты-мишени («Во! Смотри! Впервые показывают!»), а на учениях солдаты успешно укрывались в щелях и окопах, спасали боевую технику, когда на горизонте вдруг вырос настоящий гриб ядерного взрыва. Виктор понял, что часть этих солдат, да может, кто-то и из операторов, скоро умрет от лучевой болезни, потому что судьба не дала человечеству долгого срока искать пути выживания в будущей катастрофе; кто-то должен был идти в разведку и, возможно, не вернуться. Виктору вдруг стало мучительно стыдно перед этими бойцами за то, что они сейчас жертвуют своими здоровьем и укорочением жизни за других и за него тоже, а он хотел подставить вместо себя кого-то другого, да и сейчас не сказал ни да, ни нет. Отмолчался. Правда, события развивались по принципу: «Молчание есть знак согласия». Галич как-то пел «Промолчи – попадешь в палачи», но это, оказывается, не всегда и не везде. Во всяком случае, в этой реальности все вроде так же, но многое иначе.
