Александр Мазин - Варвары
— Хорошо. — Стайна сделал знак Хвитсу, который стоял позади Алексия.
Тот снял с пояса мешочек с песком, наклонился и ударил лежащего по голове. Алексий обмяк.
Вчетвером охранники ее мужа подняли Алексия и закинули его на лошадь. Они увезут его в усадьбу. Там есть яма, куда сажают тех, кто ослушался Стайну. Та самая, которой господин грозил Анастасии. Они бросят Аласейю в яму, но сначала, возможно, будут бить его плетью, чтобы красивое тело Аласейи покрылось рубцами, а дух его ослабел. Завтра, когда избитый, перепачканный нечистотами Алексий предстанет перед тингом, никто не увидит в нем небесного героя. Стайна добьется своего, как добивался всегда. И Анастасиа будет по-прежнему служить ему, потому что таков закон мира. Ах, как хотелось Анастасии перерезать заплывшее тремя подбородками горло своего господина! Но она не смела.
Глава тридцать шестая
Книва. «Ты крепок, сын Фретилы»
Книва очнулся и сразу понял, где он, хотя вокруг было темно. На корабле он был. Слышно было, как снаружи у бортов плескалась вода. Темно и душно. Книва лежал на боку, и бок у Книвы намок. Оттого, что лежал он на дне, под палубным настилом. И еще сверху что-то лежало. Рот Книвы был забит тряпкой и сверху еще одной тряпкой обвязан, чтоб Книва языком кляп не вытолкнул.
Книва лежал. Долго. Потом сверху голоса донеслись. Приглушенные, слов не разобрать. Книва забился, замычал… Без толку. То ли не услышали Книву, то ли не захотели услышать.
Корабль сильно качнуло. За бортом заплескало веселей… И сразу запела, заскреблась о днище вода. Поплыли. Книва догадывался, зачем его увозят. И было ему страшно. И очень обидно. Да и умирать совсем не хотелось. Тем более, так умирать. И еще он боялся, что не сумеет принять смерть как воин, когда начнут пытать его герулы.
Совсем недолго плыли. Скоро корабль тряхнуло, внизу зашуршало, и Книва понял, что днище скользит по песку. А через некоторое время над ним завозились, что-то тяжелое разбрасывая, — и сквозь решетку настила проник свет. Тусклый. Уже вечер. Или утро?
Двое подняли решетку. Двое герулов. Те самые. Молча подхватили Книву, подняли и через борт перекинули. Книва в воду упал, погрузился с головой, подумал: лучше бы утонуть… Но утонуть не успел. Третий герул его из воды на песок выволок. Кляп изо рта вынул, дал откашляться.
От носа корабля канат шел — к толстому дереву. Книву к этому канату привязали. Как будто он мог куда-то сбежать, связанный. Он сообразил уже, что герулы через реку переправились и еще вниз по течению отошли.
Лежал Книва на песке, а герулы тем временем костер развели, стали уху варить. От запаха у Книвы полон рот слюны набежал.
Но не стали герулы Книву кормить. Поели и сидели у костра, темноты дожидаясь. Известно, ночью люди слабее делаются, значит, и спрос вести ночью лучше.
Стемнело. В камышах лягушки заквакали. Двое герулов спустились к Книве, подняли, поволокли наверх, к костру.
Рубаху Книвину ножами распороли (жалко, совсем новая рубаха), в костер бросили. Со значением: мол, больше тебе рубаха не понадобится. Потом главный герул тем же ножом по Книвиной груди провел, кровь пустил, и сказал:
— Расскажешь нам все, гревтунг, мучить не будем. Просто убьем.
Книва молчал. На костер смотрел. В костре много угольев было. Для Книвы эти уголья. Но вспомнил Книва, как на капище бог с ним разговаривал, вспомнил, как бог Аласейи Книву хранить обещал, и понял, что не даст бог герулам убить Книву. Что испытывает его бог через герулов: крепок ли Книва? Готов ли великую славу вместить?
Поэтому совсем перестал бояться Книва, ничего герулу не сказал, только усмехнулся чуть-чуть. Так и смотрел, усмехаясь, как другой герул уголья из костра выгребает, а третий обувку с Книвы стягивает…
Не обманул бог Книву. Помог. Увидел Книва, как между деревьев тень мелькнула. Герулы тени не увидели. Заняты были. А главный только на Книву смотрел: слабину искал.
«Ищи, ищи, — подумал Книва, улыбаясь злорадно. — Сейчас бог тебя…»
Но это был не бог. Это был еще один герул. Книва его только по зеленым щекам и узнал, потому что все лицо у герула было черным размалевано. Здоровенный герул, с хорошим длинным мечом в одной руке и маленьким кулачным щитом — в другой. Стоял, зубы скаля, пока те герулы, что Книву похитили, уголья кучкой сгребали, а когда один уж собрался ноги Книвы на эти уголья поставить, размалеванный громко откашлялся.
Эти трое аж подпрыгнули, хотели к оружию кинуться, да размалеванный не дал. Одного сразу насмерть зарубил, второго щитом по голове ударил, а третьего, главного, ногой в грудь пнул, отчего тот прямо в костер спиной упал, но тут же, через голову перевернувшись, вскочил… И из лесу еще один герул появился. Еще больше размалеванного. Схватил сородича своего и к себе прижал. Да так, что даже Книва услыхал, как у того ребра хрустнули. Но старший герул был настоящий воин, не сдался, а схватился за нож. Только сила есть сила. Огромный перенял руку, сдавил так, будто не пальцы у него, а челюсти волчьи. Затем вынул из пальцев Книвина пытальщика нож, руку его к березовому стволу прижал и пришпилил к дереву, вогнав отнятый нож в запястье, точно между костями. Да так все красиво большой герул сделал: не спеша, спокойно. Словно не со взрослым воином, а с малым ребенком управлялся. Но похитивший Книву герул тоже красиво себя вел: даже не вскрикнул, когда лезвие руку просекло.
— Скулди! — бросил он, уставясь на первого размалеванного. — Так и знал, что это ты, барсучья отрыжка!
У Книвы сердце прыгнуло от радости. Как же он раньше Скулди не узнал! И Кумунда! Тут же пришла посторонняя мысль: как он силен, этот Кумунд! Скрутил столь сильного мужа, как мальчишку! А Аласейа Кумунда, как мальчишку, по земле валял! Сколь же велика сила Аласейи!
— Гляди, Скулди! — с угрозой прорычал герул. — Узнает Комозик, что ты его родича…
— А откуда он узнает? — удивился Скулди. — Думаешь, он скажет? — кивнул в сторону Книвы. — Так он не скажет, верно, парень? — Скулди подмигнул Книве: жуткая гримаса получилась. Хоть и знал Книва, что друг ему Скулди, а внутрь неприятный холод проник. А ведь не испугался Книва, даже когда его жечь собирались.
— Видишь, он не скажет! — засмеялся Скулди. И Кумунд тоже засмеялся басом. Будто пустую бочку покатили.
— Или ты думаешь, этот скажет? — Скулди ухватил и поднял с земли оглушенного герула. Тот неуверенно задвигался, но глаза мутные остались…
— Так и он ничего не скажет Комозику, может, его дух скажет? — Скулди быстрым движением вогнал меч между ребрами сородича. Точно в сердце. — Как думаешь, Кумунд, придет его дух к Комозику?
— Не-а, — пробасил Кумунд. — Его ромлянское золото сразу в хель утянет.
Скулди одобрительно кивнул, присел около Книвы, перерезал веревки.
— А ты крепок, сын Фретилы, — уронил он одобрительно. — Помнишь, Кумунд? Этот ромлянский прихвостень его уже на угли ставил, а он все равно им зубы показывал. Хороша у Фретилы кровь! Если Алексия убьют, я его квено за себя возьму!
— Не будет этого, — буркнул Книва, растирая руки. — Рагнасвинта тогда вместе с мужем на костер пойдет. Только не убьют Аласейю.
— Я тоже так думаю, — кивнул Скулди. — Ну ладно, некогда нам разговоры разговаривать. Надо дело делать. Кумунд…
Тут пришпиленный к березе герул рванулся изо всех сил. Но вырвать руку из пальцев Кумунда не смог. Зато вырвал нож из дерева приколотой рукой. Большого мужества герул оказался. Только не помогло ему это. Кумунд ударил его кулаком в живот, и герула свернуло пополам.
Скулди приблизился к нему, сдернул с его головы ремешок, который волосы удерживал, и перетянул выше локтя проколотую руку.
— Обдери его, — бросил он Кумунду. Так, словно речь шла о поросенке. — А ты (это уже Книве) рассказывай. Только покороче, а то знаю вас, гревтунгов: как начнете, так хорошо, если к зиме конец виден станет.
Хотел ему Книва ответить о гревтунгах… Да вспомнил, что спас его Скулди. Простил герулу глупые слова Книва и начал говорить. Когда он дошел до свертка, Скулди тут же встал и принялся потрошить мешки, сложенные у костра. Нашел, развязал. Внутри оказалась скрученная в трубку тонкая кожа, испещренная загадочными рунами.
Скулди присел у костра, послание изучая. То, что это послание, а не амулет, было сразу понятно. На амулетах столько рун писать не нужно.
— Эллинские, — наконец сказал он.
— Что говорят? — жадно спросил Книва.
Скулди пожал плечами.
— Я их речь понимаю, а вот руны… Ничего, этот скажет, — кивнул на герула, которого Кумунд уже раздел и крепко привязал к дереву.
— Ничего я тебе не скажу! — яростно прохрипел герул.
— А ты как думаешь? — спросил Скулди Книву.
— Не скажет, — уверенно ответил тот.
— А я думаю: скажет, — заметил Скулди, поднимаясь. — Я, когда ромлянам служил, частенько одному человеку помогал. Который для ромлянского рикса языки развязывал. Великий искусник был сей человек. Не было такого, чтоб у него пленник не заговорил. Многому я у него научился. Поди ближе, Книва, поучись тоже. Брата твоего старшего, Агилмунда, я тому искусству научил, и тебя тоже учить буду. Понравился ты мне. Молодец!
