Сергей Калашников - Внизу наш дом
А пока нужно закончить дело.
Я нахожу радиочастоту, связывающую бикаэлку и тавеллианца, ныряю в информационное нутро их лоцманов. Одних слов для объяснений недостаточно, поэтому я разворачиваю перед их глазами схему базы, маркирую светящимися стрелками заминированные узлы и вывешиваю таймер, синхронизированный со временем отсчета до взрыва:
«Все эти горящие точки на схеме — ваша смерть. Я покажу вам, как выбраться, это ваш единственный шанс, так как снаружи вас ждет еще худший ад, чем внутри командного бункера, база атакована чужаками. У вас только один путь — вниз, вот здесь, прямо из кабинета. Действуйте быстро и решительно, не раздумывайте. Я…»
Пытаюсь сказать еще, но что-то идет не так. Что-то подхватывает меня, какая-то неодолимая сила, и вытягивает из информационных магистралей базы обратно в небо… Сверху давит пронизанная электрическими разрядами тьма, внизу царит хаос — горящие конструкции технических построек, расплавленные останки боевых роботов, пламя и клубы черного дыма, затянувшие все холмы вокруг базы.
Видимо, я сделал все, что было необходимо.
Не знаю, что будет дальше. Я лишь чувствую, что мое время здесь и сейчас истекло, мои мысли тускнеют, растворяются в кипящем облаке беснующихся вокруг излучений… Перед тем как окончательно исчезнуть, я вижу последнюю, особенно большую вспышку на земле. Из Сигнальной сопки вдруг вырастает гигантский грибообразный смерч. И ударная волна огня, пепла и камней, захлестнув все вокруг, заставляет энергонов, ткущих над долиной смертоносную паутину молний, вспыхнуть ярче солнца…
ЭПИЛОГ
Звенящая хрупкая тишина снаружи пещеры взрывается гулким ударом, утробным эхом пробегающим под сводом. Петр мгновенно падает на колено, вскинув карабин. Хлестко бьют очереди спаренного игломета, с приглушенным ревом срываются с направляющих ракеты. Череда характерных взрывов.
Снаружи снова идет бой. Сучье племя! На этот раз он его не пропустит, нельзя все время оставаться в стороне, нужно взглянуть на обстановку своими глазами. Но как только он пытается вскочить, громоподобный удар гаусс-пушки едва не рвет барабанные перепонки — оглушенный, Петр открывает рот, трясет головой, но карабин так и не выпускает из рук. Внутри боевого робота звуки слышатся иначе: пилот защищен коконом от звуковых и физических перегрузок, неприятно оказаться снаружи без такой привычной и надежной защиты…
Он снова пытается вскочить и снова замирает — свет в проеме вдруг закрывает человеческий силуэт. От выстрела Петра останавливает инстинктивное чутье — этот незнакомец не может быть чужаком. Один из спасателей. И тут же воздух позади него вспыхивает, словно от попадания плазмы. Свет настолько ярок, что кажется, будто он просвечивает сквозь человеческую плоть вместе с одеждой, и внутри пещеры на миг становится нестерпимо, до жгучей рези в глазах, ярко. Петр отшатывается, резко опускает голову, закрывает глаза рукой, смаргивает, пытаясь вернуть зрение. И тут взрывная волна, ворвавшись в пещеру, швыряет его на стену, камни впиваются в спину и затылок, острая боль на мгновение ошеломляет. Ему удается удержаться на ногах, Петр рычит, прогоняя боль яростью, встряхивает головой, чтобы смахнуть пелену перед глазами…
И обнаруживает, что ослепляющий свет иссяк.
А в нескольких метрах ничком лежит спасатель, по его телу гуляют слабые чадящие языки пламени, распространяя в тесном пространстве каменной кишки острый запах обгоревшей человеческой плоти и паленых волос.
Закинув ремень карабина на шею, Петр бросается вперед, подхватывает парня за плечи, быстро оттаскивает поглубже в пещеру. Не церемонясь, роняет его на пол и сбивает пламя, чем может — голыми ладонями. Это ему удается. Уже ясно, что планы спасателей провалились. И делать снаружи больше нечего. Перевес сил явно не на стороне людей.
В подтверждение этих мыслей в проеме прорисовываются еще несколько темных силуэтов. И это уже явно не люди. Чертовы «ежи». Стая.
Карабин словно сам собой оказывается в руках Петра, реактивные заряды из подствольника огненными росчерками впиваются в стены возле входа, сгустки взрывов превращают стаю в дым и огонь, каменные осколки со свистом секут воздух. Не время экономить. Следом отправляется плазменная граната. Петр рывком разворачивается и падает на пол, ногами ко входу, до боли вжимая лицо в каменную поверхность и накрыв голову руками.
Ахает жарко.
Нестерпимо горячая волна проходит над ним, словно раскаленный язык гигантского зверя из разверзшегося ада. Задыхаясь от жара, Петр выжидает секунду, затем вскакивает. Вход горит. Горит ослепительно ярко, заставляя щуриться, глаза снова начинают слезиться. Плазма завивается вихрями, перекрыв путь наружу, камни плавятся от чудовищной температуры, горят, источая раскаленный смрад. Теперь врагам какое-то время не добраться до них.
Он взваливает парня на плечи, шагает в темноту за поворотом тоннеля. Тяжелый, зараза. Некогда даже пульс проверить, а вдруг он тащит труп, но не здесь, иначе эта плазма изжарит их обоих — кожа на лице Петра натянулась, словно высушенная маска, того и гляди лопнет на скулах.
Сзади слышится грохот, волна горячего воздуха толкает в спину, и свет сразу меркнет. Петр невольно оборачивается, хотя с ношей на плечах среди тесных стен и низкого свода это непросто. Вот как. Свод все-таки обвалился, перекрыв проход полностью. Сквозь пылевую мглу, поднятую обвалом, едва видно, как остаточные языки плазмы пробегают по камням, словно искры по тлеющим головешкам затухающего костра.
На такой эффект он даже не рассчитывал.
Ну и ладно. Так даже надежнее. Хотя он бы не отказался еще чуток пострелять… Если бы здесь не было Шайи, конечно.
Она снова легка на помине — возникает прямо перед Петром смутным силуэтом. Молча помогает снять ношу с плеч, затем они вдвоем подхватывают парня за руки и за ноги, оттаскивают вглубь, к рюкзаку. Опускают его ничком, Петр отдает Шайе карабин и, пока она подсвечивает встроенным фонарем, виброножом срезает обгоревшую ткань со спины пострадавшего, баллончиком из медпены обрабатывает ожоги. Ожоги скверные. Большая часть спины превратилась в жаркое, кожа местами прогорела до мяса, а там, где не сгорела, вспухла багровыми волдырями. От волос на голове ничего не осталось, череп выглядит жутковато — словно обугленный. От вони сгоревшего мяса Петра замутило, это все-таки не шашлык, а живой человек, а ему редко приходилось иметь дело с ранеными. Он все-таки не в пехоте служит, а в коконе боевого робота, там человеческие потери и увечья воспринимаются совсем иначе. Нейтрально.
Петр заканчивает обработку спины пострадавшего и переходит на череп. Медпена шипит и застывает тугой эластичной коркой. Без срочной госпитализации парень может и не выжить, это и без особых познаний в медицине ясно.
— Это тот самый тип, которого мы видели по лоцману? — хрипло уточняет Шайя и кашляет от пыли, вьющейся вокруг.
— Ты права. Это он. Понимаешь, что это значит?
— Что ничего у ребят не вышло. Мне так жаль…
Медпены хватает впритык. Петр выкидывает опустевший баллончик в темноту, вкалывает в шею торговца капсулу с регенерином и устало прислоняется к стене. Все, он сделал все, что смог.
— Гаси свет, Шайя.
Та послушно выключает фонарь, прекрасно понимая, что запасные батареи им сюда никто не доставит по заказу, да и демаскировать себя с горящим фонарем легче.
«Беспокойный денек, — думает Петр. — Столько всего сразу. Вот еще и ладони начинает жечь. Похоже, опалил сильнее, чем думал, когда тушил торговца, но на всплеске адреналина сразу не ощутил. А теперь накатило. Значит, действие наркотика подходит к концу, вон и знобить уже начало. Дальше будет хуже, после эго-27 всегда мутный отходняк…»
— И что будем делать теперь?
Петр слабо кривит губы в невольной усмешке. Любит все-таки Шайя задавать риторические вопросы. На которые существуют лишь риторические ответы.
— То же, что и раньше. Постараемся выжить. Как бы там ни было, а шансы…
Слабый запах разложения касается обоняния. Знакомый запах. Умолкнув, Петр тут же оказывается на корточках и пружинисто оборачивается, забыв об усталости. Плавно вскидывает карабин прикладом к плечу, палец ложится на спусковой сенсор. Затем включает фонарь.
Капрал. Взъерошенный, с грязными разводами на заметно осунувшемся лице, верзила замирает в какой-то нелепой, скособоченной позе. Прикрывает лихорадочно блестящие глаза от бьющего в него света грязной ладонью и в привычной для него манере невнятно ворчит, словно набрал в рот камней:
— Опусти оружие, сучонок, нечего в меня целиться…
— Ты сбежал, когда был нужен. — Петр свирепо скалит зубы, спусковой сенсор карабина буквально жжет ему палец, желание нажать и прикончить это «недоразумение природы» преодолеть почти невозможно. И все-таки он удерживается. — Назови причину, которая помешает мне пристрелить тебя прямо сейчас, как предателя и труса. Считаю до трех.
