Андрей Архипов - Ветлужская Правда
– Не разнеживайся, Иоанн, уходить надобно!
Со стороны эрзян вновь защелкали тетивы, раздалось конское ржание, и ветлужцу пришлось погасить улыбку, которой он с земли искренне оделял своего спутника.
– Пельга, заканчивай! Не будут они тут с лупой ползать! – бросил в сердцах Иван своему соратнику и повернулся к Веремуду: – Уйдем… шагов на пятьдесят, нужно живцами побыть!
Они все-таки успели исчезнуть, ускользнув из-под самого носа нагоняющих их воев. И даже зачем-то увезли с собой Маркужа, перекинув его через седло выделенного для изнемогшего руса коня. Из-за этого Веремуду пришлось бежать, придерживая эрзянина от падения, и он не мог отвлекаться на события, однако, обернувшись в последний момент, все-таки успел увидеть, как на «засеянном» повороте рухнули одна за другой две лошади, перегородив тропу. Время от времени за его спиной щелкала тетива, но никаких криков, знаменующих попадания, он не услышал, да и слова одного из лучников о нехватке тупых беличьих стрел расставили все по своим местам.
Ушли удачно, никого не потеряв. Только второй стрелец на последней версте стал отставать, усеивая тропу каплями крови, и его пришлось взгромоздить на коня вместе с Маркужем. Однако на ближайшей проплешине в тени сумрачного леса их уже ждали лошади, и отряд они все догоняли верхами.
Настигли ушедших дальше воев быстро. Веремуд не успел запаленными губами прошептать «Отче наш», как уже показались щиты ветлужцев, перегородившие поляну перед очередной развилкой. Только там он отдышался и дрожащей рукой указал дальнейший путь, не ведущий, как он надеялся, в очередную трясину.
И хвала Господу, не подвел! Два раза перед ними вставали поднятые каким-то неведомым путем заслоны, и ему пришлось сворачивать на полудень, постепенно выводя отряд на старую Хорысданскую дорогу. Спустя день он додумался, что туда, по здравом размышлении, надо было идти сразу, а дальше уже прорываться заросшими тропами на восход солнца. Однако, поделившись сокровенными мыслями с полусотником, он получил не одобрение, а лишь град вопросов.
Почему заросшими и как давно это произошло? С кем торгует Булгар и зачем он забрался так далеко на запад?
Пришлось объяснять для бестолковых.
Начал Веремуд с того, что только в этом году булгарские купцы вновь смогли двинуть торговые караваны в Башту, прозываемый Киевом, и Дима-Тархан, он же Тмутаракань. Раньше Айюбай, союзник киевских князей, завладев степями Идели и Шира[59], полностью остановил торговлю Булгарии на полуденном и закатном направлении.
У полусотника возникли новые вопросы, и пришлось говорить более пространно, мешая обычные наименования с теми, что использовал ветлужец.
В первую очередь он поведал о том, что в прошлом году саксинская орда Айюбая была разгромлена, а сам он убит (пусть земля ему будет пухом, желательно жестким и колючим). Следом и Мономах прижал своих недругов – кипчаков по правую руку великого Шира, согнав большую часть устрашенных им племен южнее, к Сурожскому морю и в Грузию. Там их с радостью принял царь Давид, сразу бросив бороться против огузов, поэтому в верховьях Дона стало спокойнее. Что за огузы? Сельджукиды, ныне сидят в грузинском стольном городе, но Давид их теснит, теснит…
Почему он называет Айюбая союзником Киева?
Потому что тот ходил в походы вместе с Рюриковичами… Основные силы хана кочевали между Волгой и Доном и потому для князей Башту опасности не представляли, те даже роднились с ним.
Видя все еще недоуменное лицо полусотника, Веремуд не выдержал.
Не бери, мол, в голову, ветлужец, это не наши с тобой заботы! Не так много времени прошло с тех пор, как Булгар брал Муром, полуночные владения Руси на Мосхе[60] и Белоозере, разорял окрестности Суздаля, а семь лет тому назад уже новгородцы посещали Учель, оставляя свои тела на покатых склонах его крепости. Две огромные державы не могут жить мирно, и орды половцев лишь орудия в их руках, как бы сами по себе не были многочисленны и опасны.
В любом случае дорога освободилась, хотя на ней, как и на других торговых путях, все еще пошаливают, что уж тут скрывать. Дикие половцы и кисанцы, что зовутся по-вашему рязанцами, тоже есть хотят. Нет, сам кисанский бек в этом не отмечен. Как говорится, видит око, да зуб неймет, однако при этом не мешает своим подданным на ней развлекаться.
Почему бек? Можешь князем называть… Ну и что, что Рюрикович? Будто князя Башту не зовут эмиром, то есть великим беком? Слишком многое переплелось меж Булгарией и Русью, дабы это имело значение…
Что могут сделать кисанскому князю булгарцы? Да ничего… Разве что возьмут его город приступом, как не раз уже делали, да сместят его на другого, того же рода, но более покладистого! Это вас на окраинах никто не трогает, никому вы не нужны, а здесь жизнь кипит, все меняется… Ну не здесь конкретно, а чуть в стороне от этих земель!
Было бы здорово, если бы две державы объединились и дали отпор всем своим врагам? Старики говорят, что раньше так и было, но теперь их, кроме торговых трактов, ничего более не связывает…
Куда ведет Хорысданский путь? Э-э-э… смеешься? В Хорысдан, то есть, по-вашему, в Путивль, откуда разветвляется на Киев и Сурож. Ближайший постоялый двор? Борын, или иначе Яучы. Где? В верховьях Борын-Инеш, что вы именуете Воронеж-рекой. Липецк? Нет, не слышал…
Откуда я все это ведаю? Так половину своей жизни провел, охраняя в этих местах торговые караваны! Разве что во время бесчинств хана Айюбая пришлось к инязору податься. Где еще был? Кхе…
Веремуд задумался. Жизнь его текла по сию пору просто и… почти бессмысленно. Из нажитого за эти долгие годы в копилку ему шел лишь сын, рожденный от безвременно усопшей полонянки из земли вятичей, да небольшая деревенька с дюжиной смердов и кучей их сопливых детишек.
Родившись младшим в семье, сам он получил от отца лишь острый прямой меч, коня и доброе напутствие в дорогу. Вдоволь поскитавшись по свету с ватагой таких же молодых сорвиголов, Веремуд вернулся на родину и осел на небольшом клочке земли, выкупленном у старшего брата, Прастена. Тот и сам в богатеях не числился, но родная кровь и верный меч рядом помехой ему не был, пусть особо теплых отношений у них и не сложилось. Через два-три года братья уже могли выставить десяток-другой оружных воев для того, чтобы наняться в охрану какого-нибудь купца или продать свои клинки одному из булгарских наместников.
Однако все их походы были скорее данью привычке, чем насущной потребностью. Окрестные земли родили хорошо, полоски чернозема начинались чуть ближе к полуночи и тянулись, постепенно расширяясь, в полуденные степи. Так что на пропитание хватало, а свою дань эрзянский князь брал лишь воинской повинностью, поскольку на что-то другое вольная братия, расположившаяся близ Суры, и не согласилась бы. Однако даже этой малости инязору хватало, чтобы постепенно примучивать окрестные ватажки и подводить их под свою руку.
Кстати, булгарцы называли часть местных жителей мухшанцами и считали потомками угров, иногда смешивая с ними в одну кучу другие племена, живущие в верховьях Суры и в Придонье. Доля правды в этом была, но только доля. По крайней мере, подневольные людишки Веремуда и Прастена, предков которых их род привел с собой из Приднепровья и которые разговаривали на языке русинов, могли вполне сносно общаться с местными насельниками. А уж для общения с дальними соседями всем им приходилось использовать речь эрзи и мокши, хотя смердов это, конечно, касалось в последнюю очередь.
Вообще, вся их территория представляла собой забытый богами клочок суши, поделенный между собой «собачьими» стаями. Русы главенствовали среди их вожаков, но и только. Были тут и садумцы, приплывшие из северных морей, и галиджийцы из Новгорода, невесть как занесенные в эти края жаждой наживы и приключений. Про черемисов, чьи поселения располагались чуть ниже по Суре, и соседскую мордву и говорить не стоило – были во множестве. Все они называли себя боярами, или биями, только вот, по сути, были предводителями обычной вооруженной вольницы, не признававшими никаких законов, кроме силы.
И жили так же. Ссорились, дрались между собой кровавым боем за любую насмешку или просто кривую ухмылку, однако обычно вставали стеной, если речь заходила о внешней угрозе. Понимали, что пустить сюда кого-то могущественного означало потерять все. Разве что эрзянский князь имел на них хоть какое-то влияние, но и оно скорее выражалось лишь в той доле добычи, которой он их оделял после военных стычек с Рюриковичами или их половецкими союзниками. Смердов эти драки не касались, разве что время от времени они меняли своих хозяев, так что в окрестных землях царили мир и спокойствие.
Но ничто хорошее не вечно, пришел черед испытаний для многих, в том числе и для братьев. Полтора десятка лет тому назад их земли, как и многие другие, подверглись нашествию акрид[61]. В том же году воцарилась засуха, а спустя два лета она повторилась. И все бы, быть может, обошлось, но во владения русов пришел мор, и Веремуд потерял почти половину своих смердов.
