Грегори Киз - Пушка Ньютона
Василиса недоверчиво посмотрела на Маклорена.
– Хорошо, – сказала она. – Коль мне ничего не остается, кроме ожидания, пойду прогуляюсь.
– Василиса, пожалуйста…
– Бен, пойдем со мной, – с вызовом произнесла Василиса, – будешь следить, чтобы я не предпринимала никаких действий, вызывающих недовольство моих дорогих коллег.
Маклорен вздохнул:
– Не говори глупостей, Василиса. Мы тебе доверяем.
– Я в этом не сомневаюсь. И все же, Бенджамин, если ты не против, пойдем со мной!
К радости Бена, Василиса повернула не в сторону посольства, а в противоположную – к Сити. Некоторое время они шли молча.
– Возьми меня за руку, – тихо попросила Василиса. Бен послушался, но его собственная рука была как деревянная от напряжения, сковавшего грудь и живот.
– Бен, после проведенной со мной ночи ты ничего не хочешь у меня спросить?
– Почему вы пошли на это, госпожа Карева?
– Я думаю, что теперь ты спокойно можешь называть меня Василисой, – сказала она. – Я пошла на это, Бен, потому что ты мне нравишься, и еще – потому что мы много выпили, и еще – потому что мне нравится этим заниматься, – ответила Василиса.
– Но почему вы выбрали именно меня? Почему не Вольтера или кого-нибудь другого, кто постарше?
– Ты волнуешься из-за своего возраста? Бен, у меня на родине мальчиков записывают в военный полк с пеленок. Думаю, и в твоей стране такие же нравы.
Впереди, приветствуя их миллионами солнечных бликов, засверкала Темза.
– Понимаю, тебе кажется, что я обманула тебя, – вздохнула Василиса. – Ты не доверяешь мне и все из-за какой-то разницы в возрасте. Но ты не думай, я не намного старше тебя. Согласна, Вольтер более опытный любовник. Иногда это притягивает к нему, но вместе с тем опыт делает его… м-м-м… небрежным в любви. А ты, Бен, был очень искренним.
– Ты побоялась сказать «неопытным»? Хочешь убедить меня, что тебя привлекла именно моя неискушенность?
– Думай, как тебе нравится, мой милый. В любом случае ты же должен у кого-то учиться. А мне иногда нравится учить. А еще… – он почувствовал, как она напряглась, – будем считать, что я привередливая. В прошлом мне не слишком везло с мужчинами, Бен.
– Твои шрамы…
– Я никогда о них не говорю, – оборвала Василиса. Он почувствовал, что она застыла, превратившись в айсберг.
– Ты рассчитывала, что я маленький и не смогу причинить тебе боль? – пробурчал Бен.
– Боль? Нет, я так не думала. Каждый мужчина, даже не желая того, ранит. Да, конечно, бывают нежные, заботливые… И если я научу тебя любить именно так – любить женщин, не делая им больно, – то от этого выиграем мы оба. А когда ты встретишь свою настоящую любовь… – Она остановилась, должно быть, почувствовала, что Бен дрожит всем телом.
Они подошли к Большой террасе. Внизу несла свои воды Темза, на ее поверхности покачивалось не меньше сотни лодок.
– Нет, это не я, – тихо ответила Василиса на безмолвный вопрос Бена и поцеловала его в губы.
Он знал, что его лицо искажено душевной мукой. Ему хотелось умолять ее полюбить его по-настоящему.
– Ты воспринимаешь все слишком серьезно, – сказала Василиса. – Когда-нибудь ты оглянешься назад и вспомнишь, как все это было забавно.
– Именно об этом я и беспокоюсь, – попытался улыбнуться Бен. – Боюсь, что вспоминать будет нечего или слишком мало.
Она игриво пожала его руку.
– Ну, если ты будешь относиться к этому чуть легче, мы сумеем поправить дело. Но если я увижу, что делаю тебя несчастным… Давай пройдемся по Террасе, – неожиданно предложила Василиса.
Они поднялись на Террасу в том месте, где начинался Флит-канал. Слева от них над рекой поднимался целый город – стены и башни Темпл-колледжа. Справа, где река делала поворот, стоял древний страж Лондона – Тауэр. Именно там Бен впервые вступил в этот необыкновенный город. Терраса представляла собой широкую набережную в милю длиной, через равные промежутки спускающуюся к воде ступенями: здесь причаливали лодки. По мощеной набережной прогуливались разодетые состоятельные граждане, между ними сновали рыбаки и цыгане, лоточники и нищие. В воздухе пахло морем, портящейся на полуденном солнце рыбой, табаком, сладкими булочками и сточными водами.
Они свернули к Тауэру, хотя Бен знал, что они бродят по городу без всякой цели.
– Ты такой молодец: расшифровал ребус Ньютона.
– Это было не сложно. Если бы не было меня, любой из вас разгадал бы загадку.
– Сейчас это уже не важно. Ты очень одаренный, Бен. Почему ты не хочешь поступать в колледж?
Бен криво усмехнулся.
– Все упирается в деньги, – ответил он. – Мой отец хотел, чтобы я учился в колледже у нас, в Америке. Но думаю, его мечте не суждено сбыться.
– Ты никогда не рассказываешь о своей семье.
– Я стараюсь не думать о ней, – тяжело вздохнул Бен.
– У тебя такая плохая семья?
– Нет! Я очень люблю их. Но я предал их, я сбежал.
– Сдается мне, у тебя были на то веские причины.
– Конечно, я могу придумать себе любое оправдание, но факт остается фактом. Когда над моей жизнью нависла угроза, я покинул Америку.
– Наверное, все не так просто, как ты излагаешь. Разве ты не мечтал о свободе еще до того, как возникла угроза твоей жизни, до того, как убили твоего брата?
Бен не ответил, и Василиса продолжила:
– Со мной все происходило примерно так же. Я родилась в стране, где женщине позволено быть только женой и матерью. А я мечтала о большем. Я хотела увидеть мир. Хотела учиться. Но это было невозможно.
– Невозможно? Но ведь ты здесь, в Лондоне!
– Да я здесь, – задумчиво произнесла Василиса. – Но чтобы оказаться здесь и начать новую жизнь, мне пришлось вначале умереть.
– Умереть? Как это?
– Не важно, в другой раз расскажу. Чтобы приехать сюда мне тоже пришлось со многими расстаться и многое оставить. Я рвалась туда, где ценят человека, туда, где мне предназначено быть. Мы с тобой не похожи на обычных людей, равно как и Ньютон, и Маклорен. – Она засмеялась. – Нет, я не хочу сказать, что мы такие же гениальные, как и они…
– Не объясняй, я понял. В Бостоне я бы никогда не нашел то, что мне нужно.
– А здесь? В Лондоне?
– Я нашел. Но только… – Он замолчал.
– Что только?
– Я не позволяю себе думать о моей семье. Будто корабль, что вез меня из Америки, пересек не океан, а реку забвения. Я заставил себя забыть свою прошлую жизнь и не изменю своего решения. На борту корабля я стоял и смотрел на бесконечную гладь океана, а глаза мои были устремлены только на… восток. Я выпросил у капитана разрешение изучать карты. Благодаря картам я объехал весь мир, добрался до Индии и Поднебесной империи. [31] Но к карте Америки я даже не прикасался… – Вдруг Бен потряс головой, будто она у него закружилась, а он пытается стряхнуть головокружение.
– Что случилось? – забеспокоилась Василиса. – Тебе нехорошо?
Он выпустил ее руку, бросился к свободной скамейке и плюхнулся, как куль, выпавший их ослабевших рук портового грузчика. Он поднял глаза и посмотрел на небо. Совершенно неожиданно показалось, что оно стало низким-низким, и нависало угрожающе, как дамоклов меч.
– Те две цифры… – глухо произнес Бен. – Я знаю, что они значат.
– Что?
– Это Лондон. По новой системе – это координаты Лондона, широта и долгота.
Бен огляделся вокруг, ему казалось, что он погружен в какой-то странный сон. Мимо прошествовал важный господин, шпага покачивалась сзади него, как выросший хвост. На ступеньках, у самой кромки воды маленький мальчик в синем камзольчике и треуголке пытался выстрелить из пушки своей игрушечной лодочки.
– Что ты говоришь? Значит, комета упадет на Лондон?
– Это не я говорю, это Ньютон нам… О господи, так вот почему он вспомнил Содом и Гоморру.
– Этого не может быть!
– Этого не может быть. Это просто цифры. Просто уравнение. Философский бред. – Бен закрыл глаза, он попытался заставить себя соображать трезво, найти иной ответ, иное разумное объяснение.
Когда он открыл глаза, Василисы рядом с ним не было. Она исчезла, растворилась в толпе. Он даже не сомневался, что она понеслась сообщить ошеломляющую новость своим соотечественникам. Только им она была предана и верна по-настоящему. Разговор с Ньютоном вновь всплыл у него в памяти. И с устрашающей ясностью он понял два очевидных факта: первое – сознание старого философа погрузилось в кромешный мрак, он действительно сошел с ума. Второе – никому из ньютонианцев нельзя доверять: ни Маклорену, ни Василисе… никому. На всем белом свете он остался один-одинешенек.
18. Эликсир бессмертия
Адриана изучала рукописную книгу. А тем временем, в соответствии с непреложными законами природы, лето сменилось осенью. Но действовали эти законы как-то своеобразно. Наступил октябрь, а жара установилась такая, будто вернулся август со средиземноморской жарой, типичной для южных районов Франции. Адриана вышла в парк и тут же попала в объятия зноя.
