Роман Злотников - Русские сказки
В первые дни после побега у Птоцкого теплилась надежда, хоть и слабая, что суверен с семейством просто сбежит к родственничкам за рубеж. Это было бы совершенно в его характере. Однако оказалось, что он жестоко ошибался. Суверен не просто объявился по эту сторону хребта. Он сделал это с триумфом. Посланные для его поимки части, перед которыми стояла задача просто разогнать сброд, сбежавшийся к внезапно возникшему из небытия государю, вдруг оказались наголову разбиты этим самым сбродом. На востоке, где только-только установилось было спокойствие после подавления мятежа генерала Истока и атамана Друзя, внезапно возникла новая угроза, на сей раз гораздо более серьезная. Люди, поставленные сувереном во главе восточного направления, пока не повторили ни одной ошибки своих предшественников, причем даже в такой сфере, как земельная и социальная политика. Затем суверен снова исчез и необъяснимым образом объявился уже на севере, в нескольких сотнях верст от старой столицы. И практически сразу же началась резкая активизация его недобитых прихвостней на севере, юге и северо-востоке… Во всем происходящем было много необъяснимого. У суверена как будто совершенно изменился характер. Теперь это был совсем другой человек — жесткий, волевой, с молниеносной реакцией и волчьей хваткой. Центральный совет в панике принялся бомбить соратника Птоцкого отчаянными телеграммами с требованием немедленно прибыть в столицу для организации обороны и «защиты завоеваний революции», под которыми они подразумевали собственные задницы. Птоцкий сначала не обращал на эти панические вопли особого внимания, занятый расследованием бегства суверена и спешной организацией Восточного фронта. Но сегодня он получил сообщение, которое просто вынуждало его немедленно бросить все дела и срочно выехать в старую столицу, хотя на главу Восточного бюро соратника Грумбу, соратника хоть и проверенного, но малограмотного, склонного добиваться добросовестности от военспецов и поднимать дух армии регулярными расстрелами, надеяться было нельзя — его поставили на этот пост просто потому, что никого лучше под рукой не оказалось после того, как соратник Шайдар поплатился головой за поражение. Это была первая казнь, совершенная его новым палачом. Впрочем, все это не важно. Главное — это что тот, кого он знал под именем прапорщика Косика и кто, по словам вахмистра, носил имя князь Росен, вновь объявился в Коеве. Птоцкий интуитивно чувствовал, что все необъяснимые перемены, сулящие им еще много неприятностей, связаны именно с ним. И вот сегодня он получил этому неопровержимые доказательства.
В старую столицу они прибыли к концу недели. Город был переполнен войсками. Их состав из трех бронированных и десяти обычных классных вагонов остановился на запасном пути Восточного вокзала, втиснувшись между двух конвойных бронепоездов. Марьяты из личной охраны «соратника» тут же заменили всю охрану и выставили посты у пакгаузов, ближайших стрелок и до самого моста. К поезду подали большой крытый «соне-бельмиль», и Птоцкий в сопровождении двух броневиков и десятка конных марьятов укатил в городской Комитет, в котором располагался штаб обороны.
Вахмистр вылез из вагона и прошелся вдоль путей. Он уже проезжал через древнюю столицу во время той войны. Это был крупнейший железнодорожный узел, который никак не могли миновать воинские эшелоны, шедшие с востока. Помнится, их в тот раз даже выгрузили и разместили в казармах столичного гарнизона. Дело было ровно за две недели до Дня тезоименитства, и их бригада должна была участвовать в военном параде. Но тут грянула катастрофа с армией генерала Ренкенфонка на Западном фронте, так что они не успели даже приступить к строевым тренировкам, как их снова загрузили в эшелон и отправили затыкать образовавшуюся дыру. Так что тот раз не в счет. Вахмистр добрел до пакгаузов, перешел пути и вышел к мосту. С высокого берега город был виден как на ладони. Расстояние скрадывало запустение и грязь на улицах, выбитые окна и выщербленные пулями фасады домов, оставшиеся в таком виде после зимних боев. Высившиеся вдали белокаменные стены Детинца на холме и золотые купола над ним, освещенные ярким летним солнцем, древние монастыри, оседлавшие верхушки остальных шести холмов (в древности столица располагалась, как говорилось в летописях, на семи холмах), бесчисленные крыши домов — все это складывалось в величественную картину, приводившую в восхищение не одно поколение художников. Внезапно вахмистр вздрогнул, словно его ударил кто-то невидимый. Панорама города вдруг померкла, заклубилась черным туманом. Вахмистр втянул в себя этот густой туман и закашлялся, вдохнув слишком много. Он вдохнул еще раз. Туман пах смертью, это была эманация смерти. Вахмистр жадно вдохнул еще и еще. Нет, определенно этот город ему нравился.
Птоцкий появился только под утро. У «соратников» была странная привычка все самые важные дела начинать никак не раньше полуночи. Недаром суеверные обыватели их втихомолку называли подручными Темного и Нечистого. Впрочем, ночные сидения вряд ли были основной причиной этих слухов, скорее так, лишним штришком.
Птоцкий прибыл не один. Вместе с ним из авто выбрался такой же худой и еще более длинный господин несколько барственного вида, с узкой бородкой клинышком, затянутый в полувоенный френч, столь популярный в среде «соратников». Он на мгновение остановился, посмотрел на стоявших навытяжку марьятов, скривил губы в улыбке, выражавшей непонятно что — то ли одобрение, то ли пренебрежение, кивнул и быстро скрылся в бронированном салон-вагоне Птоцкого. Вахмистр проводил его взглядом. От этого человека исходила такая могучая эманация смерти, что его чуть не вывернуло, как когда-то в детстве, когда отец купил ему на ярмарке большущего леденцового петуха и он так вцепился в него зубами, что сдернул с палочки и тот застрял у его в глотке. Этот человек имел более близкие отношения со смертью, чем даже сам Птоцкий. Похоже, он каждый день самолично преподносил этой старой хрычовке богатое угощение.
Птоцкий вызвал своего палача ровно через полчаса. Он и гость сидели за скромно, по меркам Председателя Верховного комитета защиты революции, накрытым столом и интеллигентно беседовали. Когда вахмистр появился на пороге, гость окинул его цепким взглядом и его ноздри слегка вздрогнули. Как будто он тоже что-то почувствовал. Птоцкий отложил вилку и показал на вахмистра:
— Вот, соратник Марак, один из тех, кому мы… можем задавать вопросы. Он дольше всех общался с интересующим нас человеком.
Гость медленно кивнул. Потом поднял чашку и отпил чаю.
— Садитесь. Я бы хотел, чтобы вы рассказали мне о той встрече.
Когда вахмистр закончил рассказ, соратники переглянулись. Гость спросил, обращаясь к хозяину:
— А те, остальные? Птоцкий пожал плечами:
— Их рассказ не так интересен. Хотя, надо признаться, более впечатляющ. Все трое входили в состав отряда, охранявшего суверена. И оказались единственными уцелевшими. Из их рассказа выходит, что тот, кого именуют князем Росеном, просто вошел в дом, очень убедительно притворившись представителем Центрального совета, и перестрелял всех охранников. Гость поморщился:
— Один? Несколько десятков человек?! Вам это не кажется… несколько необычным? Птоцкий усмехнулся:
— Знаете ли, все, что я слышал об этом человеке, кажется мне, как вы изящно выразились, несколько необычным.
Гость согласно наклонил голову. Птоцкий продолжал:
— Я передам этих людей вам, и, смею надеяться, ваши специалисты сумеют выжать из них максимум. Кстати, один из них, бывший «деловой» по прозвищу Дубенек, проявил активное желание сотрудничать.
Гость снова кивнул:
— Что ж, в данном случае можно только приветствовать, что вы не поддались соблазну примерно наказать предателей и саботажников, что было бы совершенно законно.
Птоцкий зловеще улыбнулся:
— Ну, если бы они попали мне в руки сразу после побега суверена, то вы сегодня вряд ли их получили бы. На их счастье, — он хмыкнул, подчеркивая двусмысленность этого слова, — они успели сбежать и прибиться к банде. Так что к тому моменту, когда они все-таки оказались у меня в руках, я уже успел осознать их ценность как одного из немногих источников информации об интересующем нас человеке.
Гость одобрительно улыбнулся. Птоцкий взглянул на вахмистра:
— Можешь идти. — Он поднес чашку к самовару, открыл краник и налил себе чаю. Похоже, им предстоял еще долгий разговор.
* * *Следующая неделя выдалась очень напряженной. Днем Птоцкий мотался по частям, заводам, железнодорожным мастерским, произносил пламенные речи на митингах, устраивал смотры, именем революции арестовывал и тут же выносил приговор, который вахмистр, не откладывая столь простого дела в долгий ящик, немедленно приводил в исполнение, или, наоборот, возносил кого-то из ротных в командиры полка, что, впрочем, отнюдь не означало, что в следующий приезд «соратника» новоиспеченный командир не пойдет в расход вслед за своим предшественником. К немалому удивлению вахмистра, с некоторой отстраненностью наблюдавшего за всей этой суматохой, эти на первый взгляд бестолковые метания начали приносить свои плоды. Огромная, неповоротливая людская масса, многочисленные полуанархистские отряды, члены которых служили не какому-то абстрактному делу защиты революции, а своему командиру, так что они походили скорее на средневековые разбойничьи шайки, в которых царила преданность вожаку, постепенно сбивалась, слипалась в подобие настоящей армии. И характерное для казаков полупрезрительное отношение вахмистра к гражданским, сунувшимся в военные дела, в отношении Птоцкого постепенно начало сменяться чем-то похожим на уважение.
