Петр Заспа - Волчий камень
Закрывая собой Кармен, Вилли попятился.
— А ты, змея? — дон Диего наконец обратил внимание на Кармен. — Бедняга Фернандо, наверное, от злости грызет в аду собственные руки, глядя на твое предательство! Портовые шлюхи больше достойны уважения, чем ты! Тебе место в свинарнике, а не в моем доме.
Вилли вдруг почувствовал, что он больше не боится губернатора. В душе закипала злость. Губернатор оскорбил Кармен! Его Кармен!
— Не подходи!
Он перебросил через плечо автомат. Звонко лязгнул металлом затвор. Путая от волнения немецкие и испанские слова, Вилли злобно прошипел:
— Еще слово, и я пристрелю тебя, как взбесившуюся собаку.
Дон Диего его прекрасно понял. Ухмылка исчезла с его лица. Слишком свежи еще были воспоминания об оружии чужаков. Смолкнув, он, как загипнотизированный, уставился на автоматный ствол. Наконец, справившись с растерянностью, дон Диего изобразил жалкую улыбку и примирительным тоном произнес:
— Погоди, погоди. — Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить имя штурмана. — Вилли! — радостно выкрикнув, он хлопнул себя по голове. — Не горячись! Ты умный и добрый юноша. Я уверен, что мы сумеем друг с другом договориться. Признаю, ты победил… Ты вернулся за Кармен? Так забирай ее. Мне такая невестка не нужна! Вижу, что удача идет за тобой по следу. Мне всегда нравились такие везунчики. Я бы никогда не решился поднять руку на любимчика фортуны. Но не взыщи, Вилли, я страсть как люблю играть с теми, кому всегда везет. Давай сыграем! Уверен, что ты выиграешь, но хочу еще раз убедиться в твоем везении.
Окончательно оправившись, дон Диего, широко улыбаясь, запустил руку в карман и выудил белую монету. Чуи вышел вперед и, став по правую руку губернатора, холодным взглядом сверлил глаза штурмана.
— Вот серебряный талер. — Дон Диего показал Вилли раскрытую ладонь. — Сейчас я его подброшу, и наверняка твоя крестная мать — удача положит этот талер герцогом Сигизмундом кверху. А мне останется лишь склонить голову и отпустить вас на все четыре стороны. И еще будет справедливо — помочь вам золотом, ведь вам надо с чего-то начинать? Кармен мне не чужая, и дать за нее приданое — мой долг. Так я бросаю?
— Бросай!
Вилли, не очень понимая, к чему клонит губернатор, уставился на взлетевшую вверх монету. Вдруг из-под его руки вырвалась вперед Кармен.
— Он врет! Не верь! — выкрикнула она, стремясь каблуком туфельки затоптать упавший на пол талер.
— Змея… — злобно прошипел дон Диего.
Тяжелая пощечина, способная сбить с ног крепкого мужчину, обрушилась на лицо Кармен. Вскрикнув и отлетев назад, она рухнула к ногам Вилли. Волосы разметались по полу, а из разбитых губ поползла струйка крови.
Вилли удивленно посмотрел на потерявшую сознание Кармен, затем поднял помутневший взгляд на губернатора, и пальцы сами вдавили спусковой крючок в квадратную рукоятку автомата.
— А-а-а! — исступленный крик слился с оглушительным грохотом, многократно отраженным от мраморных стен.
Во все стороны брызнули осколки камней. Пули, выбивая яркие искры, с визгом разлетались в рикошете, выискивая жертвы. Мгновенно комната заполнилась пороховыми газами, так что померкло пламя факелов.
Чуи отбросило на стену, и он сполз вниз, оставляя кровавые следы на мраморе. Несколько красных фонтанчиков брызнуло из камзола дона Диего. Рухнув на руки стоявших сзади, он вывалился в коридор.
Так же неожиданно, как и взорвался, автомат, лязгнув стальным затвором, смолк. Магазин был пуст. Комнату вновь освещал лишь пробравшийся в окно лунный свет. Оглушенный Вилли осмотрелся. В луже крови у стены лежал Чуи. На полу тихо стонала Кармен. Больше никого рядом не было. Он выглянул в окно. По тропе к церкви перепуганной толпой убегали испанцы. Четверо, немного отстав, несли раненого губернатора.
Дон Диего лежал на кровати Соломона и, то стеная, то изрыгая ругательства, ворочался, помогая донне Деборе стащить с себя камзол. Из горла его вырывался булькающий хрип, при каждом слове на губах лопались алые пузыри. У его ног сидел пастор. Достав из-за пояса губернатора нож, он распорол ему рубаху. Увидев залитую кровью грудь губернатора, донна Дебора зарыдала и собралась протирать раны смоченной в джине тряпкой.
— Оставь, Дебора, — прошептал дон Диего. — На этот раз тебе меня не спасти. Иди, ягодка моя, а мне пора поговорить с Богом.
Не сдержавшись, донна Дебора заголосила и, прижимая мокрую тряпку к лицу, вышла, плотно закрыв за собой дверь.
Губернатор устало закрыл глаза и надолго замолчал. Лицо его приобрело восковой оттенок, кровь из ран на груди уже не била фонтаном, а лишь слабо сочилась, стекая на соломенный топчан.
— Не молчи, Диего, — сказал пастор. — Тебе сейчас лучше говорить. Господь слушает тебя.
— Да, Соломон, пора. Я задумался над тем, какая все-таки удивительная штука — жизнь. Когда я пришел в этот мир, у меня не было ничего. Теперь, когда я его покидаю, у меня есть полный галеон моих грехов. Мне не хватит еще одной жизни, чтобы рассказать о них Богу. Жизнь удивительна, и она видит вперед гораздо дальше нас. Когда-то я спас от разъяренной паствы проворовавшегося пастора. А теперь ты, Соломон, готовишь меня к встрече с Всевышним. Уже тогда жизнь все знала и послала мне тебя. Жаль, я только начал ее понимать, но должен с ней расстаться. Прости меня, Соломон, тебе часто от меня доставалось.
— У тебя дурной характер, Диего.
— Перестань. Ты же знаешь — хорошим характером чаще всего называют его полное отсутствие.
Дон Диего замолчал, но потом, что-то вспомнив, открыл глаза и натужно произнес:
— Скоро я увижу Фернандо. Правда, Соломон?
— Правда, Диего.
— Мне так много нужно ему рассказать. Послушай! А он меня узнает? Он ведь по-прежнему молодой, а я уже с бородой и седина меня не пощадила.
— Узнает, Диего.
— Это хорошо. Мне так много хочется ему рассказать, но торопиться я не буду. Ведь впереди у нас вечность. — Вдруг он встрепенулся. — Почему я не вижу Пабло?
— За ним уже послали.
— Пусть принесет мне рому. И пусть придет Карлос.
Соломон удивленно поднял глаза, но, увидев закатившиеся глаза губернатора, тяжело вздохнул.
— Вечно мои сыновья расползаются от меня, как тараканы. Высеку обоих, — пробормотал губернатор и вновь замолчал.
Соломон приподнялся и посмотрел на посеревшее лицо.
— Еще рано. — Дон Диего открыл глаза, и они встретились взглядами. — Мое сердце еще бьется. Я остановил столько чужих сердец, что точно знаю, когда остановится мое. Скоро, Соломон, скоро.
Вдруг, напрягшись из последних сил, он схватил пастора за руку:
— Скажи, Соломон, ведь Господь простит меня?
— Простит, Диего.
— Тогда пора…
Дон Диего захрипел и уставился в потолок остекленевшим взглядом. Соломон грустно вздохнул и положил ему на лицо ладонь.
«Диего остался верен себе, — подумал пастор, — даже в дальний путь к Господу он умудрился уйти, не покаявшись».
Он встал, задул у изголовья свечу и пошел к двери.
Несмотря на ночное время, у церкви собралось все население острова. Весть о том, что губернатор ранен, мгновенно перелетела от дома к дому. Когда на пороге появился пастор, взволнованный гул стих и стало слышно, как в джунглях жутким воем надрывается гиена.
Соломон обвел мрачным взглядом толпу и произнес:
— Я сделал свое дело — дон Диего уже в пути. Делайте теперь и вы свое. Губернатора больше нет, выбирайте нового.
С голов поползли шапки, треуголки, банданы. Женщины подхватили скорбное завывание донны Деборы. Кто-то хотел выстрелить из пистолета в воздух, отсалютовав напоследок дону Диего, но передумал и спрятал пистолет за пояс. Не закончив креститься, толпа взволнованно загудела:
— А что здесь выбирать? Пусть Пабло будет губернатором.
Все повернулись к Пабло.
— Ну уж нет, — скривился он в презрительной гримасе. — Лучше быть пастухом у стада баранов, чем вашим губернатором. Скоро сюда зайдет «Черный паук» Просперо, так вот, я не задержусь здесь ни на один день. Пусть даже он меня возьмет простым матросом. И это будет последний день, когда моя нога ступала по вашему проклятому острову. Вы всегда жили по волчьим законам, так и выбирайте себе губернатора по законам стаи. Тот, кто перегрызет горло вожаку, сам становится вожаком!
— Чужак?!
По толпе прокатился удивленный ропот.
— Чужак не может быть нашим губернатором!
— Чужак еще мальчишка!
— Он не знает наших законов!
— Нет, нет! Он не может быть губернатором!
— Не может!
— Не может!
— Может!
Мгновенно гул стих. Все повернули головы и уставились на Томаса.
— Может! — Голландец вышел из тени церкви, и все увидели его сверкающие решимостью глаза. — Вам нужен закон? Его слово будет для вас законом. Он будет губернатором! Я сам пойду просить его об этом. И я первым присягну ему на верность! И горе тому, кто не поторопится стать за мной в очередь!
