Роман Буревой - Северная Пальмира
– Тогда почему ты злишься?
Постум фыркнул. Ну испугался, как не испугаться. Сердце будто лопнуло, как гнилая груша. Ведь он мог запросто шею сломать. Ну его к воронам – этот страх! Вот так, ясно?
– Тут есть где-нибудь обсушиться? – спросил незнакомец. – Признаться, я так замёрз. Староват я для таких прогулок.
– Там дальше есть таверна.
– Проводишь меня?
Постум согласился. Почему бы и нет? Ведь этот человек спас ему жизнь. Постум подошёл к Красавчику, погладил по морде. Тот коснулся лица мягким влажным храпом. Извинялся. Ну и лады. Прощаю! Император вскочил в седло. Уже неторопливо кони пошли мелкой рысью сквозь дождь. Таверну путники увидели, подъехав почти вплотную. На воде появились две жёлтые кляксы. А потом сразу выступили стена и навес.
Какой-то парень в блестящей накидке, проклиная Орка и сгибаясь в три погибели, схватил коней под уздцы и повёл на конюшню. Возле каждой таверны теперь построена конюшня по приказу Бенита. А Постум и его спутники вошли внутрь. Вода с них текла потоком. И хозяйка, полная розовощёкая женщина с чёрными косами, уложенными вокруг головы, озабоченно всплеснула руками и повела гостей к очагу. Постум даже не помнил, как очутился в старом продавленном кресле, раздетый догола и закутанный в толстое шерстяное одеяло. Шерсть приятно покусывала тело. Он протянул ноги к огню, почувствовал блаженное тепло.
– Как хорошо, – прошептал.
Только что лил дождь и холод пробирал до костей. И вдруг чудо: огонь, кресло и хозяйка протягивает ему чашу с горячим пряным вином.
– Он же ещё ребёнок, – заметил его спаситель, усаживаясь у огня.
– Хочешь, чтобы твой сын заболел воспалением лёгких? – спросила женщина.
«Твой сын»! Мальчик улыбнулся. Он, Постум, чей-то сын. Понарошку, конечно, но все равно здорово звучит: «Твой сын». Август не стал опровергать это ошибочное «твой сын». И его спутник и спаситель тоже не стал отказываться от навязанного родства.
– Хорошо, пусть пьёт. – Странный у незнакомца был голос – будто не живой, а какой-то металлический. Постуму поначалу казалось, что это от дождя. Но и теперь в помещении его спаситель говорил точно так же. Постум подался вперёд, пытаясь разглядеть незнакомца. Заметил резкие складки вокруг рта и седые коротко остриженные волосы. Незнакомец погрузился в кресло, закутавшись в одеяло, красноватый треугольный блик от огня лёг на острую скулу.
– Ты знаешь, кто я? – спросил Постум и, не дожидаясь ответа, сказал: – Я – Август. Император Рима. И ты спас мне жизнь.
Незнакомец не ответил. Вернее, сначала он хотел что-то сказать, но потом передумал.
– Здорово мы промчались, правда? – спросил Постум. – Я и драться умею. Я здорово дерусь на мечах.
Ему хотелось доказать незнакомцу, что он лучше всех. Он и сам не знал, почему это делает.
Постум сделал несколько больших глотков, блаженное тепло растеклось по телу, ноги вдруг сделались чужими. Постум едва не уронил чашу. Незнакомец подхватил её и поставил на деревянный стол. Голова Постума качнулась и сама упала на грудь. При этом Постуму не хотелось спать, хотя глаза его стали слипаться. Тогда незнакомец наклонился над ним и погладил по голове.
– Мой мальчик, – прошептал незнакомец.
Игра продолжалась. Что должен отвечать Постум? Тоже играть? Но ведь это сон. Он спит и во сне играет роль сына, а незнакомец – роль отца. Во сне не страшно и не стыдно, во сне можно все.
– Ты наконец приехал?
– Ты узнал меня?
– Как я мог тебя не узнать? Мы теперь все время будем вместе, да?
– Конечно.
Постум вздрогнул всем телом и проснулся. Незнакомец сидел в своём кресле и смотрел на него.
– Я долго спал? – спросил он, озираясь.
– Часа два.
– А что делал ты?
– Смотрел на тебя. – Постуму показалось, что голос незнакомца дрогнул. Так это все-таки он? Неужели?
– У тебя есть дети? Сын есть? – выдавил Постум.
– Есть. Двое. Два сына.
– Два, – эхом отозвался Постум. – И кого любишь больше?
Незнакомец молчал: после какого-то необыкновенно дружеского настроя, симпатии, почти единства – вдруг обрыв, пустота. Неужели то, чего Постум больше всего боялся? Неужели он испытывает к нему неприязнь? Нет, нет, такого быть не может.
– Младшего, – сказал Постум уверенно и рассмеялся коротко и зло. – Младших всегда любят больше.
– Это не так, – сказал незнакомец. – Я люблю обоих.
– Враньё, – фыркнул Постум, и незнакомец почему-то не стал с ним спорить, только спросил:
– А кого любишь ты?
– Никого. Я никого не люблю.
– Так нельзя.
– Почему? Сам посуди – нельзя же любить Бенита. Он – точь-в-точь лисица из Эзоповой басни: та забралась в дупло, сожрала мясо и хлеб, оставленные пастухами, и так растолстела, что не могла выбраться. А Бенит забрался в дупло и жрёт непрерывно. И все толстеет, толстеет. И либо сам лопнет от обжорства, либо дерево расколется.
Постум давно придумал это сравнение, сколько раз мечтал: расскажет, и он оценит.
– Тебе тяжело жить под властью Бенита, – сказал он. — Прости.
– Нет, уже не тяжело. – Постум врал, но эта ложь доставила ему удовольствие. – Бенит любит меня. И я приспособился. Мы с ним родственные души. – Против воли в его голосе проскользнули Бенитовы интонации. И незнакомец, явно их различив, вздрогнул.
– Приготовь нам две комнаты, – обратился незнакомец к хозяйке. – Уже поздно, а по такому дождю никуда не поедешь. Мы хотим спать.
– Я не хочу! – дерзко объявил Постум. – Совсем не хочу!
– А чего ты хочешь?
– В «разбойники» играть!
– Хорошо, у тебя есть «разбойники»? – обратился незнакомец к хозяйке.
– Конечно есть.
Та принесла стеклянные, изрядно пооббитые и потрескавшиеся кругляки. Обычные «разбойники» из придорожной гостиницы.
– Обожаю эту игру, – признался Постум. – А ты?
– Я вообще люблю игры. Любые. Особенно те, где надо драться. – Что-то дерзкое, насмешливое мелькнуло в глазах незнакомца. Постум подался вперёд и прижался к нему.
– Я тоже люблю такие игры, – признался он и потёрся щекой о его шерстяную тунику. – Давай не будем сегодня спать ночью, а будем играть в разные игры. Во все-все, какие только знаем.
Постум думал, что он откажется. Начнёт разыгрывать взрослого, твердить про дисциплину. А он сказал:
– Хорошо, – и по-мальчишески обрадовался. Постум никогда не думал, что он такой.
– А в кости будем играть?
– Давай, сыграем в кости.
– А Бенит мне запрещает. Что же, ты купишь мне кости?
Вместо ответа он поднялся, подошёл к прилавку, о чем-то перемолвился с хозяйкой и вскоре вернулся и поставил на стол серебряный стаканчик. А в нем кубики из слоновой кости.
– Они мои? – спросил Постум, и он кивнул. – Спасибо, отец. – Сказал, будто прыгнул головой вниз с высоты.
Неужто он так просто сказал – «отец»? А повторить ещё раз сможет? Он не знал. Схватил стаканчик с костями и стал трясти. Бросил кости. Выпало две шестёрки.
– Счастливый бросок. Счастливый знак.
– И в этом нет ничего плохого – в том, что ты подарил мне кости? – допытывался маленький Август.
– Бенит запрещает, чтобы соблазнить, чтобы тебе хотелось играть – тайком. Это так просто. Ты понимаешь?
– Конечно. Значит, то что он запрещает, – хорошо?
– Нет, тут другое. Ты не должен обращать внимание на то, что говорит Бенит. Неважно, что Бенит считает хорошим, а что плохим. У него нет понятий добра и зла и нет пределов добра и зла. Его мера вещей для тебя не подходит. Один раз он назовёт зло злом, в другой раз начнёт порицать добро. Он запутает тебя, если ты пойдёшь за ним.
– Так что же мне делать, отец? – Постум положил голову на ладони и смотрел на него снизу вверх. Голова почему-то была очень тяжёлой, и веки тоже – будто налились свинцом.
– Ты должен сам все решать.
– И даже, могу ли я играть в кости или нет?
– Конечно.
Как все просто. А если Постум решит неправильно? Но он не осмелился почему-то об этом спросить. Он вновь метнул кости, и вновь выпали две шестёрки. А вдруг будет так всегда, вдруг ему всегда и во всем будет так везти? Он уверился в своём счастье и был счастлив.
II
Утром дождя не было. Утром светило солнце. Постум хотел не спать всю ночь. Но не получилось. Конечно же, он заснул. Самым примитивным, самым глупым образом заснул, играя. Бормотал неведомо что заплетающимся языком, потом положил на мгновение голову на подушку – и как в яму провалился. Проснулся, когда в комнате уже было жарко от солнца. Таверну обволакивала густая тягучая тишина ранней осени. Как будто все ушли. Уехали. Неужели он уехал?
Постум рванулся вниз, едва не упал, скатываясь по перилам.
Он не уехал – сидел у окна и смотрел на сверкающий в лучах солнца мокрый великолепный сад.
