Владимир Коваленко - Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки
Адмирал между тем продолжает:
– …встретиться было очень приятно. Рад, что в случае продолжения кампании мои коммуникации были бы атакованы столь изящным способом.
Его английский – по-прежнему тягуч, как у уроженца старого Юга. Здесь его скорее примут за шотландца. А противники – прощаются. Рукопожатие.
– Возможно, в следующей войне мы будем союзниками.
Улыбка русского.
– Почему бы и нет? Салочку за Севастополь мы вам вернули.
Англичанин остается невозмутим. Знаменитая неподвижность верхней губы… Или все-таки чуть треснула?
– Значит, для вас это спорт?
Русский снова серьезен:
– Нет. Но есть лишь два способа надежно обезопасить себя от реванша. Либо истребить врага под корень, чтоб памяти не осталось. Либо – сделать другом. Других средств нет. Сейчас Британия располагает хорошими шансами на дружбу с Россией. Но совершенно не обязательно сохранит их, если решит сыграть еще раунд того, что вы называете Великой Игрой…
Англичанин не ответил. Повернулся и вышел. Что ж, это возможность. Подойти, представиться…
– Итак, вы меня узнали.
– Еще бы! Возможно, это будет лучшее интервью за всю мою карьеру. Позволите?
Адмирал Невозможное делает приглашающий жест. И вот – сигара тлеет в подставке, официант подскочил, повинуясь электрическому звонку, принял заказ. За окном – привычная жизнь Стрэнда, горбатые омнибусы, зажатые меж объявлений сэндвичмены, нарядная публика. Внутри – человек, который мог все это превратить в смесь из щебня, щепы и крови. Не стал.
– Вы знаете, каковы будут условия мира? Чем Англии придется поступиться ради мира?
– Ничем, – руки Алексеева летают над столиком. Не находит нужным сдерживаться перед американцем? – Дружба может начаться с разбитого носа… но не с ограбления. Тем более урок преподан.
– Вы о разрушении прибрежных городов?
– Журналист, и верит газетам? Всего лишь зданий, причем пустых. Один к одному – за каждый сожженный британским десантом дом во Владивостоке, Петропавловске, Новоархангельске, других эвакуированных поселениях приморской области и Аляски.
– Но это лишило тысячи людей крыши над головой. Вы свои города эвакуировали. Британия же рассчитывала на русское великодушие.
– Ошиблась. Не скажу за всех русских, в семье не без урода… но у меня и моих офицеров хорошая память. Говорите, мы эвакуировали города? Верно. Не догадаетесь, почему?
– Очевидно, вы не рассчитывали на достойное поведение британской армии.
Алексеев сложил руки на столе перевернутой лодочкой: угадай, что внутри.
– Верно. Не рассчитывали. Видели образчики в Крымскую и Великую. Государь счел необходимым заранее спасти людей и убрать источник ненависти. Именно благодаря мудрому решению Его Величества я имел возможность разрушить дома после высадки – а не, скажем, снести их внезапным артиллерийским налетом. Вместе с обитателями. Конечно, можно было провести такую акцию и в Новой Зеландии, но в Дувре, согласитесь, урок вышел наглядней.
– Тогда почему не в Лондоне? Предел наглядности!
– Снести Лондон?! Ни в коем случае. Разрушенный город – ничто, пустыня. А вот город, который мы лишь можем разнести – настоящий, живой… очаровательный! Он напоминает Чарлстон – настолько, насколько мать может напоминать дочь, а Чарлстон я очень люблю. И открывает нам, России, возможности куда большие, чем простое территориальное расширение. В этом и заключается польза от совершения невозможного – оно становится сбыточным, хоженым… В понятных вам, американцу, словах это фронтир. Вечный, неисчерпаемый. Невозможного всегда больше. И всегда найдутся беспокойные души, готовые проложить путь остальным. Такие за мной и идут. На таких я могу опереться, не оглядываясь…
Русского адмирала понесло. Остается кивать, хмыкать, марать блокнот да гадать, настолько излияние искренне. Но вот Алексеев остановился.
– Начинаете скучать? Прошу прощения. Давайте оставим скользкую тему репрессалий. У меня и так прочная репутация чудовища, хотя я не брал в заложники женщин и не жег города без объявления войны, как украшающий Трафальгарскую площадь Нельсон.
– Давайте. Обратимся к будущему… Следующая – Франция?
– Почему? – Евгений Алексеев вскинул плечи чуть не до ушей. А ведь адмиралу пошел шестой десяток… Интересно, болит ли у него спина?
– Это единственная держава, не поплатившаяся за осаду Севастополя. Я слышал, вы говорили, что вернули Британии «салочку».
– Подслушали? – Вокруг глаз русского адмирала собрались веселые морщинки.
– Просто слушал. Вы не слишком приглушали голос.
– Ну и правильно, как еще собирать сенсации… На самом деле главная цель – достигнута. Да, так и напишите. Отныне ни на суше, ни на море ни одна страна не имеет решающего превосходства. Я думаю, это очень хорошо. В таких условиях приходится заботиться о союзниках, и подлость не будет вознаграждаться. И в этом, кстати, заключается общий интерес всех держав – создание мира, в котором преуспевали бы джентльмены, а не подлецы.
Алексеев вжал кнопку вызова. Немедленно объявился официант с очередной чашечкой. Адмирал принюхался. Вздохнул.
– Сойдет. И по цвету – старый «ореховый», не нынешний защитный. А в конце войны южане и дубовой корой форму красили. Черные мундиры, черные знамена с косым крестом. «Небегущие». Вы знаете, что это индейская традиция? Но вот оказалась полезной в современной войне – надлежащим образом пересмотренная, разумеется. Южанам, при их соотношении сил с соседом, приходится делать ставку разом на новейшую технику и массовый героизм…
Он отхлебнул светло-коричневый напиток. Снова вздохнул. Вот и повод выжать из Невозможного простое, человеческое, близкое обывателю.
– Вы пьете кофе с молоком?
– Скорее, молоко с кофе… испанский рецепт, жена выискала. Настоящий мне нельзя, а я привык. Еще с Чарлстона. Вот и приходится пить такой. Или желудевый. Жена уверяет, что гадость, а я в ту войну привык.
– Тогда вы будете непобедимы.
Снова хитрый прищур:
– Куда мне до Седого Лиса. Но ведь и у него бывали неудачи… Да и Геттисберг… Я на его месте не решился бы так рискнуть. Хотя у него тогда был Джексон. Борегар, Джексон, Ли… Знаете, так вышло, что своими учителями я считаю сухопутных генералов. Прежде всего – этих троих.
Беседа бежит, как минутная стрелка – неторопливо, но количество чистых листов в блокноте быстро уменьшается.
– Вы много говорите… В том числе много политического. Не боитесь, что вас уволят в отставку?
– Не боюсь – знаю. Уволят назавтра по заключению мира. Меня это не огорчает, в отставке совсем неплохо! Я там был четыре раза, а уж сколько в бессрочном отпуске и за штатом – не сосчитать никому, кроме адмиралтейских писарей. Флот? Есть Генеральный морской штаб. Есть морской министр. Они хороши… не достаточно, а в превосходной степени.
– В мирное время?
Снова половина улыбки:
– И в военное. Впрочем, когда становится действительно интересно, меня зовут… Очень любезно, да.
Остается разве хмыкнуть. Алексеевское «интересно» для остальных означает «безнадежно». Но русский адмирал словно не замечает козней и интриг… Или притворяется?
– Не притворяюсь.
Вот оно! Волшебник морей демонстрирует чтение мыслей!
– Но приходить на все разрушенное…
– Не все. У меня надежная гавань. Князя Алексеева можно отправить в отставку. Но княгиня непотопляема.
Так оно и есть. Николаевский завод, Алексеевский-Невский, нефтепромыслы в Баку. Генерал в юбке. Впрочем, у русских для женщин предусмотрены отдельные чины. «Дама в чине обер-гофмейстерины». Портрет императрицы у сердца. Орден Святой Екатерины – бросила пару миллионов на госпитали. Награды, почитающиеся мужскими – Святой Станислав, Святая Анна, даже Святой Андрей. Личная подруга императрицы, крестная мать царских внуков…
– Кстати, это правда, что ваша супруга предпочитает, когда ее называют не «ваша светлость», а по-американски, «лейтенант Алексеева»?
– Неправда. Президент Джонстон еще сколько лет назад присвоил ей капитана. Тем более, капитанов и полковников в Конфедерации – полным-полно. Так что, когда мы бываем в Чарлстоне и Ричмонде, Берта цепляет на воротник три звезды… Точно, как Ли.
