Виктор Мишин - Второй шанс. Снайпер
У меня в рюкзаке оставалась лишняя офицерская фуражка. Вот ее я и нахлобучил на голову. Ребята, те, что сидели на веслах, стали потихоньку грести к подлодке. Та уже была совсем рядом, и люди на ней виделись уже отчетливо. Подсвечивая себе тусклыми фонарями, матросы пытались нас разглядеть. Выходило это у них плохо, так как они не могли сконцентрироваться на ком-либо. Наконец со стороны лодки прилетел окрик на лающем языке:
– Эй, в лодках. Руки вверх. Кто такие?
– Майор Кеслер, Абвер! С кем имею честь говорить? – Во несу.
– Капитан подлодки Ю-502 Ганс Ридель, кригсмарине.
– Капитан. Помогите нам подняться на ваш лайнер. Мои люди истощены, сам я ранен. Надеюсь, вы нам поможете?
– Оставьте оружие в лодках. Мои люди помогут вам, – ответ был довольно жестким.
На палубе стояли четыре матроса. Капитан находился чуть поодаль, возле рубки. Надеюсь, на рубке нет пулеметчика.
– Капитан, я и мои люди безоружны. Спасибо за помощь.
– Хорошо. Поднимайтесь.
Дальше действие развернулось похлеще голливудского блокбастера. Немецкие подводники приняли концы и стали закреплять их, а из обеих шлюпок полетели пули. Я не стрелял, некуда было. Капитан этой посудины первым улетел за борт с простреленной грудью. Никто даже не сообразил, что происходит. Секунды, и палуба девственно чиста.
– Двое к рубке, живо, не дать задраиться, – полетели команды от Истомина. Трое убитых матросов лежали на палубе. С них были сняты плащи и головные уборы. Трое наших парней, настоящие головорезы, надели на себя обмундирование немецких мореманов.
Меня затащили наверх и уже несли ближе к рубке.
– Люк открыт, внизу слышится возня. Возможно – гости, – донеслось до меня.
– Дайте им выбраться на палубу. В рубке не стрелять! – Петрович раздавал указания.
Через несколько минут был убит еще один матрос. Вылезший на палубу ошалело обводил нас взглядом, его ухлопали выстрелом в голову. У нас были уже четыре накидки. Петрович решил штурмануть подлодку, бред, конечно, но вдруг?
У нас не было другого выхода, или захват, или…
Прошло все как по маслу. Ну, почти. Потери были и у нас. У фрицев вдруг откуда-то взялся не в меру резкий мореман, итог печален. Одного бойца потеряли убитым, а еще одному пуля сделала дыру в животе. Центральный пост был быстро захвачен, и бойцы Судоплатова держали на мушке моряков. Оружия у них не было, поэтому вели они себя, как нашкодившие коты. Заискивающе смотрели на нас, но ничего не предпринимали. Ребята задраили все люки, ведущие к центральному посту, и приготовились.
– Передать по отсекам – погружение! – скомандовал Истомин, обращаясь сразу ко всем.
– Команды отдает капитан, – проблеял стоящий рядом с перископом человек в толстом свитере.
– Вот я и отдаю! Вопросы?
Вопросов не последовало. Старпом отдал приказ, и рулевые пришли в движение. Спустя несколько минут лодка уже медленно погружалась.
– На какой глубине вы обычно идете экономичным ходом?
– Тридцать метров, – проскулил старпом. Не нравится он мне, пристрелить бы его лучше. Я так и сказал Петровичу.
– Пока он нам нужен. Я понятия не имею, как управлять этой посудиной.
– Куда идем-то? – с интересом спросил я.
– Вы старший помощник? – задал Истомин вопрос человеку в свитере, которого я определил как старпома.
– Да, – последовал короткий ответ.
– Идем в Исландию. Покажите мне на карте, где мы сейчас, – продолжил Петрович.
Старпом и Истомин склонились над картой. Я лежал тихой мышкой в уголке и не отсвечивал. Наши бойцы уже менее пристально держали на мушке матросов. Один из парней стоял за спиной старпома – на всякий случай.
Как ни странно, на этом наши приключения закончились. Фрицы-подводники даже не пытались бунтовать или захватить корабль. Может – не поняли, в чем дело, может – просто смирились. До Исландии мы дошли за двое суток. Это были долгие двое суток. Я-то хоть поспал, а вот все остальные почти не смыкали глаз. Отвлекались только на перекус. Еда у нас была своя, мало, но с голоду не попадали. Рисковать и есть немецкую пищу не хотели. Слишком много испытаний нам выпало, чтобы теперь сдохнуть за немецкие сосиски. Когда подходили к острову, радист доложил о шуме под водой. Опасаясь торпедирования своими же, Истомин приказал всплытие. Как только лодка оказалась в надводном положении, Петрович послал наверх бойца с красной тряпкой. Мало ли чего. Как нас встретили, как меня выносили и доставили на берег – я не помню. К концу путешествия мне снова стало плохо, тут и раны, и отсутствие нормального воздуха сказались. Отключился я, видимо, надолго. Очнулся уже в маленькой хижине, на берегу океана. Рядом сидела какая-то женщина и обрабатывала раны. Я и очнулся-то потому, что повязки сильно прилипли, а когда их стали снимать…
– Здорово, инвалид, – голос Истомина вырвал меня из тяжелых думок.
– Здравия…
– Да перестань. Тут кроме врача нет никого, а она не понимает по-русски.
– Здравствуйте, Александр Петрович. Где мы?
– Там же, в Исландии. Я решил не рисковать и остаться здесь на некоторое время. Всем был нужен отдых, да и раненым уход.
– Как ваш боец? Здорово зацепило?
– Прилично. Пулю достали, но врач ничего не гарантирует. Внутренности здорово порвало.
– Жаль парня. Надеюсь, выкарабкается.
– Сам надеюсь. Ты-то как?
– Тоже брюхо болит. Вроде просто штыком получил, а ощущения такие, как будто раскаленной кочергой. Причем кажется, что она до сих пор там и все такая же горячая.
– Штыком! Неизвестно, чего американец этим штыком делал, до того, как тебя пырнуть. Может, на ядах настаивал.
– Сколько нам тут куковать? Домой хочу, к Светланке и детям.
– Наша, советская подлодка дежурит поблизости, готовая сняться с якоря в любой момент.
– Так в чем дело? Поехали! – вскинулся я.
– Врач сказала – тебе еще рано. Как даст добро, так и отправимся.
– Ну, ладно. Как скажете, – несколько разочарованно проговорил я.
– Отдыхай. Тут хорошо.
– Я, кроме стен, все равно ничего не вижу, какая мне разница? – откинувшись на подушку, я задумался.
Видимо, пришло время обдумать ситуацию. Что я буду делать после возвращения. На этот раз в строй я вернусь не скоро, раны, и правда, серьезные. Еще в Америке у меня мелькнула мысль о том, что эта командировка – последняя. Если честно – надоело уже убивать. Это мелькнуло там, когда пришлось резать в принципе ни в чем не повинных американских парней. Может, на родине, когда снова увижу ужасы войны, опять захочется мстить, но сейчас – все.
Если от руководства поступит предложение об инструкторской работе или еще какой – соглашусь. Раньше не хотел даже думать о тыловой службе, Светланка просила, а я никак не соглашался. Сам проситься не буду, но если опять предложат, то…
Прошли две недели. Я почти не вставал. Нога здорово болела, вступать было очень больно. Оказалось, кость была задета и рана заживать не спешила. В животе все вроде налаживалось. Боли почти не было, только при нагрузках. Вообще, не все так плохо. Врач говорила, что поправлюсь.
Разговор о будущем состоялся при погрузке на подлодку. Как-то слово за слово, Истомин сам озвучил мою просьбу.
– Серег, я думаю, хватит с тебя, – он тяжело вздохнул и посмотрел мне в глаза.
– Согласен, – я кивнул и отвернулся. Петрович же как будто этого ждал.
– Наконец-то у тебя рассудок появился. Договорим позже, и это…
– Давайте потом поговорим? – прервал я речь командира.
– Хорошо, – не стал злиться Петрович.
Позже, в кубрике, где мы были вдвоем, Истомин добился от меня окончательного ответа и успокоился. Насчет инструкторской работы он не обещал, это будет зависеть от моего состояния, а вот своим помощником он меня видеть очень хотел. И даже больше, он сказал, что такое предложение выдвигал Берия. О, как!
Шли под водой по Северному пути. Милях в трехстах от нашей границы обогнали ленд-лизовский конвой. Так как морякам было запрещено с нами общаться, было очень скучно и я не вылезал из кубрика. Мои новые друзья тоже скучали. Им, естественно, приходилось сидеть практически взаперти.
Придя в Мурманск, наконец вздохнули спокойно.
– Серег, тебя велено доставить в Москву, как хочешь, – вернувшийся с сеанса связи с руководством Истомин, огорошил меня тем, что не пустил домой.
– Александр Петрович…
– Извини, не я приказал. Сказали в госпиталь – значит, в госпиталь. Поправишься и к детям поедешь здоровым.
Я не стал даже перечить. Еще в Исландии Петрович заметил то, что я стал покладистее. А мне чего-то стало вообще все пофиг. Смерть друга подкосила меня серьезно. Нет, я и раньше терял знакомых людей, тут немного другое. Я второй раз в жизни потерял – БРАТА! С Муратом мы были настолько близки, через такое прошли, что плакать хочется. Дороже него только дети и Светланка. Конечно, Зимин, Петрович, Дед и остальные мне тоже очень дороги, но они-то живые.
