Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович
Разумеется, наша инициатива грубо нарушала грозное предписание, категорически запрещавшее локальные перемещения в прошлое. А мы потихоньку…
…«Уазик» и гражданская версия «Тигра» подкатили к самой лесополосе. Дождей не было с лета, и колеса размалывали в пыль глинистую колею. Сушь… Глушь… Тишь…
— Ломики в руки, — скомандовал я подсевшим голосом, — и за мной!
— Етта… — выдохнул Вайткус, слезая с водительского сиденья. — Я тоже с вами! Буду свидетелем…
Не знаю уж, видел ли кто со стороны чокнутых туристов, пробиравшихся к опушке с ломами и кувалдами в руках, а только нам было не до смеха. Нервничал даже Ромуальдыч…
С шумом и треском мы продрались через подлесок. За прошедшие годы лужайка с бывшим моргом заросла деревцами в рост человека. Природа вела агрессивную реконкисту, захватывая жизненное пространство, отобранное самозваными «царями».
— Здесь колхозные коровники неподалеку, — вполголоса говорил Вайткус, боком тискаясь сквозь колючие заросли малины, — а ребятишки играли тут в «войнушку». Вот председатель и упросил меня, да Кузьмича, печника местного, заделать вход. Во избежание…
— Где вас только не носило, Арсений Ромуальдович… — пропыхтел Корнеев, локтями отводя шипастые плети.
— Етто да! — гордо хмыкнул Вайткус.
— Не тронута, вроде, — вымолвил Киврин, пошлепав по красной кирпичной стенке, неряшливо прослоенной серым раствором. — Ну, что? Долбим?
— Долбим!
Постарались Ромуальдыч с Кузьмичем на славу — мы вспотели, колотя по кладке тяжелыми ломами, да охаживая ее кувалдами, но вот поддался один кирпич, за ним другой, третий… И пролом пустил нас внутрь.
Долго искать не пришлось — юбилейный рубль отразил слабый свет фонарика с сырого пола.
— Етта… — глухо сказал Ромуальдыч. — Тот самый… Ишь, потускнел совсем…
Бледный Володька поднял взгляд, критически осмотрев потолок, и мотнул головой:
— Давайте на воздух, а то тут всё на честном слове держится…
Мы выбрались, и я медленно проговорил, обводя взглядом товарищей:
— Ничего и никому!
— Да понятно… — проворчал Киврин, хмуро отряхивая ладони.
— А, девчонки все равно узнают! — отмахнулся Витёк.
— Етта… — разлепил губы Вайткус. — Девчонки наши — народ проверенный, болтать не станут. А вот на самый верх доложить все равно придется! — он усмехнулся. — Понимаю, Миша, что не хочется, но… Надо!
— С ума сойти! — вымолвил Корнеев, тараща глаза. — Что же это выходит? Это же настоящая машина времени получается!
— Дошло, наконец… — заворчал Володя.
— На двадцать, на тридцать лет в прошлое… — бормотал Витька, ежась, будто в ознобе.
— Или на сорок четыре года, — вытолкнул Ромуальдыч, и пристально глянул мне в глаза…
— … Миша! — оклик Марчука вывел зама из задумчивости. — А бумаги по награждению Иверневой у вас?
— Да, Гурий Иваныч, — мигом встрепенулся я. — Вот, возьмите. Всё проверил, а уж как оформить…
— Офо-ормим! — махнул рукой секретарь ЦК. — Сейчас порядку больше стало — одна на всех де сиянс академия! А то, как вспомню… Мать честная… Отдельно Академия медицинских наук, отдельно — педагогических, отдельно ВАСХНиЛ, и еще целая куча республиканских академий!
— И все делят бюджетный пирог, — поддакнул я.
— Так именно! — воскликнул Марчук с застарелым возмущением. — Каждому дай, а как реализовать межотраслевые проекты? А никак! Раздрай и полный организационный бардак… Ага… — он откопал представление о награждении, поданное Старосом в АН СССР. — А-а, вон оно что! Вы извините, Миша, я как-то нехорошо подумал о вас, решил, что Ивернева — ваша протеже…
— Да можно и так сказать, — усмехнулся я. — Просто, понимаете, несправедливо как-то! Наташа числится в инженерах, хотя давно заслужила научную степень, и я даже не знаю, в чем она преуспела больше — в искусстве математика или в мастерстве прикладника. А уж медаль Софьи Ковалевской она точно заработала! Вы ознакомьтесь…
— Хм… — президент Академии наук вчитался: — «Модели спекулятивной визуализации объектов»… Ладно, ознакомлюсь… Если что, Миша, буду у себя.
— Хорошо, Гурий Иванович, — дисциплинированно ответил я, глазами проводив шефа, и потер руки в предвкушении.
Хотелось бы мне посмотреть на лицо Марчука, когда он ознакомится с Наташиными математическими изысками. Чего стоит одна лишь универсальная теорема аппроксимации! А вычислительные графы с прямыми и обратными потоками вычислений? Чистейшей цифири чистейший образец!
Если сравнивать нас с Наташей, то и для нее, и для меня математика — инструмент, вроде карандаша. Вот только у М. Гарина выходит грамотный чертеж, а у Н. Иверневой — гениальный рисунок…
«Ничего… — подумал я. — Президент АН СССР, вообще-то, доктор физмат наук. Может, и не светило, вроде Колмогорова, но дядька серьезный, и весьма проницательный. Ознакомится и проникнется…»
Телефон зазвонил минут через двадцать, и я ухмыльнулся, гадая, тот ли абонент дышит в трубку.
— Слушаю, Гурий Иванович!
— Миша… — закряхтел Марчук на другом конце провода. — Вы, вообще, слышали про «спекулятивную визуализацию»? И… как оно… хм… на практике?
— Гурий Иванович, лучше один раз увидеть! — торжественно провозгласил я. — Зайдите, пожалуйста, у меня на компе как раз есть софт с нужным модулем.
— Иду! — толкнулось в трубке.
— Инте-инте-интерес… — забубнил я, роясь в бумагах. — Выходи на букву «Н»…
Где-то тут у меня… А, вот она! Японская открытка с раскосой девахой невесть как попала на мой стол, но пригодилась же.
Покажем фокус-покус секретарю ЦК, президенту Академии наук, и прочая, и прочая, и прочая…
Марчук вошел, смущенно покашливая.
— Смотрите, Гурий Иванович!
Жестом иллюзиониста я взял ножницы, и разрезал открытку пополам. Затем одну половинку отсканировал, загрузил в «Ампарикс-Фото», кликнул опцию «Outdrawing»…
Наташкина программа дорисовала японской звездульке пол-лица, «як так и було».
— Ага-а… — затянул Марчук. Развернулся, и грузно пошагал к двери, торопливо обронив на пороге: — Спасибо, Миша… Буду у себя!
«Фокус удался!» — удоволенно подумал я.
Там же, позже
Вернувшись в свой кабинет, Гурий Иванович задумчиво походил, меряя шагами дорожку от двери до окна, пока не остановился, опершись о подоконник.
Премия Софьи Ковалевской — одна из высших наград советской Академии. Ее присуждают не каждый год, и только за действительно выдающиеся достижения в точных науках.
Последний раз премию вручали Ольге Ладыженской в девяносто втором, за цикл работ «Аттракторы для полугрупп и эволюционных уравнений».
«Спекулятивная визуализация»… — вспомнилось Марчуку. — Ну, это вершки… А корешки-то какие! Великолепнейшая же математика!'
Развернувшись, он направился к столу, и снова замер. Помнится, они с Бехтеревой обсуждали тему компьютерной эмуляции когнитивных процессов… Так вот же он, эмулятор, в «Моделях спекулятивной визуализации объектов»! А это что? «Улучшение качества визуализаций МРТ»…
«Великолепнейшие вершки!»
Кивая своим мыслям, секретарь ЦК набрал короткий номер зама.
— Ми-иша… — нетерпеливо загнусавил он. — Ми-иша-а…
Гулкий гудок пресекся под напором бойкого голоса:
— Да, Гурий Иванович?
— Миша… — Марчук прочистил горло. — У меня к вам будет большая просьба… Отправьте, пожалуйста, копию материалов нашей претендентки в Ленинград, Бехтеревой.
— Наталье Петровне? Бу-сде!
Улыбаясь, академик вернулся за стол. Полюбовался фото красотки-соискательницы — и махом завизировал представление.
Вторник, 22 октября. День
Москва, Ленинские горы
В Мраморном фойе Актового зала МГУ, рядом с бронзовым бюстом Менделеева, ректор велел выставить огромный плоский телевизор, вещавший последние новости.
Как раз шла хроника — строгие женщины в синих костюмах, напоминавшие пожилых стюардесс, ловко подсчитывали сложенные вдвое листочки, что бумажными волнами лились из прозрачных урн для голосования.
