Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор

В другом отделе продавали ковры, в том числе и полученные русскими из Персии по репарациям. Тут посетителей сразу окутывал запах восточных благовоний; и вот среди этих острых и пряных ароматов лондонцы будто бы покидали свой город и оказывались где-то на восточном базаре. На самом верху были выставлены на длинных деревянных шестах смирнские ковры, затейливые рисунки которых выделялись на красном фоне. По четырем стенам свешивались портьеры: желтые в зеленую и алую полоску портьеры из Карамани и Сирии; затем портьеры из персидского Курдистана, попроще, шершавые на ощупь, как пастушечьи бурки; затем ковры из Тегерана, Исфагани и Керманшаха, широкие шемаханские и мадрасские ковры, с разбросанными по ним причудливыми пионами в цвету и пальмами, как фантазия, взращенная в садах мечты. Но стен не хватало, и часть товара была брошена на пол: в центре помещался великолепный ковер из Агры — по белому фону с широким нежно-голубым бордюром разбегались бледно-лиловые узоры, созданные изысканным воображением. С другой стороны — ковры из Мекки с бархатистыми отливами, дагестанские коврики, испещренные неведомыми символическими знаками, курдистанские ковры, усеянные пышными цветами; наконец, в углу громоздилось множество дешевых ковров из Герата и Керрамшехра, сваленных в кучу и продававшихся от пятнадцати шиллингов за штуку. Соседний отдел был заставлен восточной мебелью, — входящими в моду оттоманками, крытыми шёлком, креслами и диванами, обтянутыми верблюжьим мехом, скроенным в виде пестрых ромбов или усеянным наивными розами. Турция, Аравия, Персия, Индия — казалось, весь Восток выставил здесь напоказ свои сокровища, так что у посетителей складывалось впечатление, что за два часа они побывали в трёх концах Света.

К полудню магазин погрузился в хаос: воздух в нём был наполнен гулом голосов, звоном монет и шелестом тканей. Отдел шелков был особенно переполнен: покупатели толпились вокруг прилавков с очень недорогой и качественной материей «Счастливая леди», привезенной откуда-то из-под Москвы. Продавцы работали без устали, отмеряя и отрезая ткани без остановки, а толпа двигалась, словно живой организм.

К середине дня магазин превратился в водоворот активности. Шум заглушал звуки города снаружи, а воздух был наполнен запахом шерсти и теплом отопительной системы. Границы между отделами стирались, а море шляп, чепцов и изредка мужских цилиндров двигалось волнами. Усталость и возбуждение окрашивали лица покупателей, их щеки пылали, как камелии.

В центре всего этого хаоса мистер Натаниэль Ротшильд, наслаждался происходящим. Он чувствовал себя как рыба в воде, уносимый волной собственного успеха. Для него это было больше, чем просто магазин, — это была революция в торговле, новый мир коммерции, и он находился в самом его центре. Несколько месяцев он, забыв обо всём на свете, мотался по миру, закупая все эти многочисленные товары, что теперь алчно расхватываются лондонцами, и вот теперь получил заслуженную награду. Нет, он не был владельцем этого магазина — Ротшильдам принадлежало лишь три с половиной процента акций «Русского дома» — но чувство сопричастности к этому грандиозному, обещающему невероятный успех проекту кружила голову и наполняла душу какой-то неизъяснимой благодатью. «Да, оно того стоило» — думал он, вспоминая всю эту предшествующую открытию крутоверть.

Эпилог.

Северо-Германский союз, Тюрингия, г. Эрфурт.

— Генерал, барон примет вас, как только освободится!

Генерал Гебхард Леберехт фон Блюхер, очнувшись от вызванного долгим ожиданием сонного оцепенения, поднял глаза на вежливо склонившегося перед ним обер-секретаря.

— И когда же это случится? Я прождал тут уже достаточно! — ворчливо откликнулся он, оправдывая свою репутацию крайне склочного и неуживчивого господина.

— Уверяю вас, столь долгое ожидание вызвано исключительно страшной занятостью обер-президента и ни в коей мере не является свидетельством неуважения к столь заслуженному боевому офицеру, как вы, генерал! -нижайше поклонился секретарь. — В любом случае, я сделаю все от себя зависящее, чтобы вы, герр Блюхер, были избавлены от дальнейшего ожидания!

«Чёртов льстец!» — невольно подумал генерал, глядя в сутулую спину поспешно удаляющегося секретаря барона Штейна. «Все, кто соприкасается с высшей властью, очень скоро становятся испорченным, льстивым дерьмом! И только на войне, среди опасностей, люди раскрываются по-настоящему»

Впрочем, кем бы ни считал генерал обер-секретаря барона, тот выполнил обещание: не прошло и четверти часа, как Блюхер вступил в просторный, но плохо обустроенный кабинет Барона. Вставший из-за стола фон Штейн вежливо поклонился; генерал Блюхер церемонно отдал честь.

Отношения этих выдающихся деятелей бывшей Пруссии теперь были, мягко говоря, натянутыми. Барон Штейн был, возможно, самым высокопоставленным коллаборационистом, выступал одним из организаторов Германского конгресса изаслуженно получил должность обер-президента Северогерманского союза; по слухам, именно он руководил всеми направлениями политики Союза, предоставив курфюрсту Вильгельму чисто представительную роль. А его собеседник был совсем другой породы. Гебхард Леберехт фон Блюхер, выходец из бедной мекленбургской семьи, совершенно необразованный, до мозга костей военный человек, успел повоевать еще в Семилетнюю войну в шведской армии, сражавшейся против прусского короля. Попав в возрасте 18-ти лет в плен, после долгих уговоров перешел на сторону Фридриха Великого, получив офицерский чин и назначение в полк знаменитейших «черных гусар» фон Беллинга. Увы, горячий нрав, столь необычный для всегда флегматичных и уравновешенных северных немцев, сыграл с Герхардом дурную шутку: после смерти своего покровителя Беллинга он повздорил с новым полковым командиром и вынужден был на долгие пятнадцать лет покинуть службу. И тем не менее, случилось так, что обласканный короной чиновник легко перешел на сторону врага, а безродный вояка-космополит оказался одним из немногих военных, что не покинул несчастного короля Фридриха-Вильгельма, до последнего сохраняя верность присяге.

Некоторое время эти господа сверлили друг друга взглядами; затем хозяин кабинета сделал широкий приглашающий жест, предлагая Блюхеру присесть на один из установленных перед его столом разномастных стульев.

— Генерал, — несколько скованным тоном произнёс барон, — я много наслышан о вашем героическом поведении в последней войне. Говорят, ваш корпус творил чудеса!

Блюхер саркастически усмехнулся в свои пышные седеющие усы. Даже ему, неискушённому в дворцовых политесах военному, тотчас же стало понятно: слова барона — всего лишь дань вежливости. А еще генерал кожей почувствовал: обер-президент почему-то крайне заинтересован в его персоне. Впрочем, причина тоже была понятна — французы буквально стояли на пороге.

— О да, — наконец ответил он, — чудеса самопожертвования. Скажу сам правду, барон: мои люди были просто кормом для русской картечи; как говорят французы, «chair à canon».* Никогда бы не подумал, что со времен Фридриха Великого наша армия настолько деградировала!

Фон Штейн дипломатично пожал плечами.

— Я не военный, и мне трудно судить о таком предмете, как война. Однако, неоднократно общаясь с императором Александром, могу передать вам его мнение: он любезнейшим образом полагает, что пруссаки сражались как львы, сделав все от них зависящее, но русская армия шагнула столь далеко, что у наших с вами соотечественников не было ни малейшего шанса на победу.

— Возможно, его императорское величество прав! — мрачно проворчал Блюхер, вспоминая кошмарные сцены отступления остатков разбитой прусской армии с кровавых полей под Калишем, пока вопрос Штейна разогнал витавшие перед глазами генерала призраки прошлого;

— Скажите, генерал, я слышал, что император Александр хотел вас видеть?

— Да, — подтвердил Блюхер — мы встречались в Цюрихе. Его Величество любезно предложил мне поступить к нему на службу.