Виктор Бурцев - Вечное пламя
Лопухин посмотрел туда, где располагался лагерь. С пригорка был хорошо виден уменьшившийся лазарет. Из тяжелых осталось только двое. Кто-то не выдержал переходов. Кто-то погиб под бомбами.
– Когда я был там, в госпитале, я слышал, как бормочет немец. Он говорил «Ewige Flamme».
– Вечное пламя?
– Да.
– Вы знаете, наш стрелок, помните, Юрий Гантимуров?..
– Юра-тунгус?
– Да. Так вот, он утверждает, что видел нашего штандартенфюрера. И убил его.
– Кажется, припоминаю, – Лопухин кивнул. – Да. Когда-то давно…
– Получается, что мы захватили что-то действительно важное для немцев, – пробормотал Лопухин. – Кого-то важного.
– Да. И, я думаю, не только для немцев, – вздохнул Болдин. – Не только. – Ему снова припомнился Мехлис. – Нет ничего случайного.
90
К вечеру вернулась ближняя разведка. Все, кроме группы Кирпичева, ушедшей на юго-восток. И Болдин насторожился.
Потеря разведгруппы всегда опасна. Особенно в условиях партизанской войны, когда скрытность – самое главное оружие.
Человек слаб. Генерал Болдин не питал на этот счет иллюзий. Далеко не всегда возможно потратить последнюю пулю на себя. А уж если за тебя возьмется особый отдел, то и язык за зубами удержать не просто. Да что там – почти невозможно.
А значит, если Кирпичев не приведет своих людей в течение часа, придется поднимать лагерь. Карательной операции ночью не будет, но обложить лес, перекрыть дороги, а то и вдарить минометами немцы могут.
Однако через сорок минут из-за деревьев показались разведчики.
И не одни.
Вообще, у караульных, которые наблюдали эту сцену, сложилось впечатление, что разведгруппу Кирпичева привели. Подошедший на шум Верховцев увидел правильный конвой. Двое позади, чуть в стороне, двое впереди и еще двое замыкают впритирку к ведомым. Он мог бы поклясться, что еще парочка нешумных ребят движется по лесу. Уж очень медлительно идет по дороге основная группа, двигаются так, чтобы «лесовики» не отстали.
Хороший конвой, если бы только в роли ведомых не была группа Кирпичева. Сам лейтенант, человек, который не мог не понимать незавидного своего положения, шел впереди.
Верховцев вышел вперед. С некоторой, впрочем, опаской. Группа встала.
– Лейтенант! – рыкнул Владимир Филиппович. – Потрудитесь объяснить!..
– Это свои… – сказал подошедший Кирпичев. – Это…
Верховцев сдержанно зарычал. Лейтенант вздрогнул, вытянулся. Откозырял.
– Товарищ майор, разрешите доложить.
– Разрешаю.
– Во время проведения разведывательных действий столкнулся с красноармейцами. Которые, после допроса, оказались группой военной разведки Красной Армии.
«Интересно, – подумал Верховцев, видя неподдельную тоску в глазах лейтенанта, – кто кого допрашивал? А разведчики-то орлы! Не наши, конечно…»
Он вздохнул.
– Вольно. Кто у них старший группы?
Кирпичев растерянно обернулся. От ребят в маскировочной «березке» отделился один. Подошел решительно. Козырнул. Молча протянул документы.
Верховцев внимательно изучил бумагу.
– Старший лейтенант Ухохватов…
«Хорошая фамилия, – подумал Владимир Филиппович. – Очень верная. Нашего Кирпичева он за ухо ухватил, не придерешься».
Верховцев осторожно поскреб ногтем синие чернила печати. Глянул Ухохватову в глаза, не обнаружил ни тени волнения. Наоборот, увидел там даже некоторое понимание.
– Какими судьбами в наших лесах? – поинтересовался майор, сделав небольшое ударение на слове «наших».
– По служебной надобности, – улыбнулся Ухохватов. – Производили глубокую разведку тылов противника.
– Глубокую?
– Так точно, немец сейчас достаточно далеко выдвинулся. Так что вокруг вас тишина…
– Да уж… – вздохнул Верховцев. – Тишина… – Он засунул документы Ухохватова в карман кителя. – Пойдемте, лейтенант. Скажите своим людям, пусть отдыхают.
Старший лейтенант обернулся. Сделал какой-то знак рукой. Бойцы закинули автоматы за спину, кто-то принялся собирать ветки для костерка. Все молча.
«Серьезные ребята, – подумал Верховцев. – Пожалуй, у Кирпичева не было ни единого шанса».
Приблизительно через час Болдин передал Ухохватову плотный бумажный пакет.
– Вот это, товарищ старший лейтенант, передадите руководству. Лучше если генерал-лейтенанту Калинину. Это важно.
– Понимаю, товарищ генерал. Сделаем все, что в наших силах.
– И еще… У меня есть язык. Очень важный язык. Его во что бы то ни стало надо переправить через линию фронта.
Ухохватов кашлянул.
– Можно взглянуть?
– Конечно, пойдемте.
Вместе они направились к лазарету. Взглянув на Лилленштайна, что тихо лежал на носилках, Ухохватов покачал головой.
– Не возьму. Просто не дотащим. Там по-пластунски надо. Да еще лежать долго… Если бы не овражек тот, вообще не прошли бы. А немцы то ли про него не знают, то ли на минирование понадеялись. В общем, в таком состоянии мы его не донесем. Погибнет, да и нас под монастырь подведет. Это надо планировать отдельно. Может быть, коридор делать, если он такой важный…
– Важный. Очень важный. – Болдин почесал в затылке. Идея избавиться от Лилленштайна вертелась в голове давно. А тут такой случай подвернулся. – Немцы за него ох как дерутся… Продыху нет! И еще очень важно, чтобы он в руки к немцам не попал. Живой или мертвый, без разницы.
– Понимаю… – Ухохватов снова посмотрел в голубые, ничего не выражающие глаза Лилленштайна. – Нет. Не дотащим… А у вас радиостанция есть?
– Есть, – Болдин кивнул. – Немецкий трофей. Москву слушаем… Только передать ничего не можем. Сами понимаете…
– Конечно. Но у меня есть предложение…
91
Красноармейцы с Лилленштайном двигались медленно, обходя буреломы и овраги, заросшие лесом так плотно, что от земли неба было не видать. Вместе с ними шло десятка два бойцов. Часть из них прочесывала лес впереди, другие двигались в боевом порядке.
Лопухин шел рядом с носилками. Фон Лилленштайн лежал неподвижно. Иван поймал себя на том, что пытается поймать взгляд штандартенфюрера. То ли для того, чтобы понять, осознает ли пленный происходящее. То ли… На самом деле Лопухин и сам не знал, что же он ищет в заросшем щетиной, осунувшемся лице немца. Не было ни ненависти, ни страха. Только странное любопытство, упорное желание проникнуть под маску немецкого офицера и увидеть там… Что? Человека? Или черную тень, размытую и страшную? Или, может быть, страдающую, напуганную, изуродованную до неузнаваемости душу?
Да полно! Есть ли там хоть что-то человеческое? Душа есть ли? Или для того, чтобы ее найти, придется спускаться в самый ад?
Жалости Иван не чувствовал. Он слишком хорошо помнил допрос, слишком хорошо помнил вздувшееся лицо повешенного Парховщикова и пугающее, невероятное равнодушие, с которым штандартенфюрер обрекал его, Лопухина, на смерть. Сочувствовать, а уж тем более жалеть было просто некого. Чувство, которое испытывал Иван, глядя на Лилленштайна, было невозможно описать. Слишком сложный сплав, слишком сложный набор эмоций.
Чтобы отвлечься, Лопухин вспомнил, как уходил их маленький отряд. Все добровольцы. И большая часть должна вернуться назад. Главное, передать немца разведгруппе, которая уведет его через линию фронта.
Ивана послал с отрядом сам Болдин. Просто вызвал к себе и сказал:
– Пойдете вместе с пленным.
– Куда? – растерялся тогда Лопухин.
– Через линию фронта, конечно, Иван Николаевич. Куда ж еще? – Болдин что-то быстро писал на листе бумаги. – Нашего немца надо срочно переправлять. Иначе ничем хорошим это не кончится.
– Вас понял. Когда отправляться?
– Сегодня же! – Болдин протянул Лопухину сложенную вчетверо бумажку. – Передадите вместе с пленным.
– Так точно!
– Значит, так, – Болдин вытащил карту. – Дойдете до этой деревушки. Брошенная, как говорят разведчики. Церковь там да попик наполовину сумасшедший. Как уцелел – не знаю. Но вроде нам сочувствует. Разведчики с ним какой-то контакт наладили. Помогает. В общем, как я понял, кроме церкви там почти ничего не осталось, пара домов да развалины…
– Как же он там?..
– Кто? – не понял Болдин.
– Да поп этот… Не святым же духом питается?
– А шут его знает. Огородничает… Не в этом дело. К вечеру туда подойдет разведгруппа и заберет нашего барона. А также вас.
– Почему меня?
– Потому. – Болдин потер виски. – Есть связь… Ничего случайного не бывает. Понимаете? Если есть такой, как он, то обязательно, обязательно будет кто-то… вроде вас.
– Почему? – снова повторил Лопухин.
– Потому что есть такой… такая… – Генерал вздохнул. – Закономерность развития межчеловеческих отношений. Ну, или Господь Бог, если вам так будет угодно. – Болдин снова вздохнул и после паузы продолжил: – И знаете, Иван Николаевич, мне будет проще, если с Лилленштайном уйдете и вы.
– Я… обуза? – Иван почувствовал, как напрягаются скулы.
