Александр Прозоров - Карфаген атакует
Урбал и Летис давно заметили, что с их другом что-то происходит. И однажды Федор открылся им, рассказав о своей давней страсти к дочери римского сенатора и о том, что у нее уже должен родиться ребенок. И, возможно, даже от него.
— Так вот зачем мы тогда напали на Арреций, — закивал головой Урбал. — Теперь мне все ясно. А я-то думал, почему ты бежишь за колесницей и кричишь не «Марцелл, остановись!», а совсем другое имя. Сам Марцелл тебе был, оказывается, и не нужен.
— Ты чего, Федор, в Карфагене никого не мог найти? — бестактно поинтересовался Летис.
Федор молча развел руками, мол, «судьба».
— А она хоть красивая? — углубился в тему здоровяк.
— Друзья мои, — улыбнулся Федор, испытавший облегчение от того, что может хоть кому-то поведать свою тайну, так давно терзавшую его сердце, — если бы вы ее видели!
— Ладно, — кивнул рассудительный Урбал, чувствуя, что его друг безнадежен. — Только ты не забывай, что она римлянка, а мы солдаты Карфагена, которые скоро возьмут Рим. Не рассказывай больше никому об этом, мало ли что, а мы с Летисом будем молчать.
Сказав это, Урбал посмотрел на друга.
— Могила! — рявкнул здоровяк, хлопнув себя кулаком по груди, и добавил. — Только что же ты дальше собираешься делать? Она ведь дочь нашего врага.
— Не знаю, — честно ответил Федор. — Сначала хотел бы ее увидеть. Поговорить. А там что-нибудь придумаю.
Друзья замолчали.
— Нам пора. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — прервав затянувшуюся тишину, Урбал встал и направился к выходу из шатра, увлекая за собой Летиса. Но, обернувшись на пороге, бросил:
— Если что, можешь всегда рассчитывать на нас, Федор.
Летис, уходивший последним, снова ударил себя кулаком в грудь, отчего панцирь на нем издал металлический звон, и исчез за пологом шатра.
А буквально за день до предстоящей битвы, разведчики Федора привели к нему в шатер пленного римского офицера. Тот оказался морпехом из римского флота, прикомандированного к легионам Варрона и Павла. Этот флот по приказу консулов блокировал близкое побережье, чтобы к нему в решающий момент не подошли корабли карфагенян.
Офицер происходил из морских союзников Рима и за обещание оставить ему жизнь рассказал, что Марк Клавдий Марцелл, все последнее время возглавлявший пятый легион Сицилии, недавно переведен в Остию на должность претора и теперь командует флотом. А его дочь, жена трибуна Памплония, недавно родила в Риме сына, не очень-то похожего на отца. Об этом сплетничали многие. Сам Памплоний вскоре после рождения сына отбыл в Тарент, наращивающий силы, чтобы противостоять возможному нападению Ганнибала.
«Юлия родила сына, и она сейчас в Риме! — едва не воскликнул Федор. — Значит, надо туда поскорее попасть».
Однако, исполнению его желаний мешали легионы Варрона и Павла, которые следовало сначала разбить. Впрочем, Федора это ничуть не смущало. И утром он выводил свою хилиархию на бой окрыленным. На душе было хорошо, хотелось быстрее взяться за рукоять фалькаты, чтобы снести побольше голов с напыщенных римских граждан. А желание биться — это уже залог победы.
Ганнибал поставил его хилиархию на правом фланге, ближе к центру основных сил, состоявших из проверенных иберийских и африканских пехотинцев. И, конечно, кельтов, составлявших почти половину сильно возросшей за последнее время армии Карфагена. Эти полки «выгнулись» вперед полумесяцем и растянулись почти на два километра по всему фронту от реки до холмов. Они должны были принять на себя главный удар изголодавшихся по победам римских легионов. Боевых слонов гениальный финикиец почему-то решил не выводить в поле совсем.
На флангах Ганнибал поставил конницу. У подножия холмов, напротив конницы союзников римлян, нумидийскую, а у реки испанскую и кельтскую под командой своего брата. Сам же находился в центре со своими африканцами, ничуть не сомневаясь в том, что именно здесь легионы нанесут свой главный удар. И от того, как выстоят кельты и африканцы Атарбала, будет зависеть победа. Армия Карфагена, как и прежде, превосходила противника в коннице, но легионеров насчитывалось, как минимум, вдвое больше, чем пехотинцев в испанской армии.
— Мы идем на эту битву, чтобы победить! — произнес Ганнибал на общем сборе, перед тем, как вывести свою армию в поле. — Римляне думают, что нас можно сломить числом. Они привыкли просто давить врагов своими необученными легионами, но вы уже не раз доказали, что каждый из вас стоит десяти римлян. Консулы так боятся вас, что привели сюда как раз столько солдат, чтобы вы не скучали. Они готовы сбежать при первых же звуках наших боевых труб и карниксов, но без хорошей драки мы их не отпустим.
Хохот кельтов послужил ему ответом. Они подняли свои щиты и стали лупить по ним мечами, издавая невообразимый шум, наверняка слышный даже в римских лагерях.
— Этот день станет днем нашей славы! — закончил свою напутственную речь Ганнибал, когда кельты немного поутихли. — Покажите, на что способны солдаты великого Карфагена, призванного владеть миром. Сегодня мы уничтожим эти легионы, и тогда уже ничто не спасет Рим. Вперед!
И вот теперь Федор вспомнил эти слова, вздрогнув при звуках кельтских карниксов и рогов римлян, разогнавших зловещую тишину над полем у Канн. Глядя, как легионы, сомкнув щиты, начали наступление, Федор подумал: «Допустим, я знаю, чем все это закончится. Читал. Но откуда Ганнибал об этом знает?». Впрочем, это была последняя отвлеченная мысль командира двадцатой хилиархии в тот день.
Почти тотчас велиты — легкая пехота римлян — и копейщики карфагенян закончили свои стычки, отойдя за основные силы. И тогда первые шеренги тяжеловооруженных солдат Рима обрушили удар своих пилумов на первые ряды кельтов и африканцев. Затем воинов Ганнибала накрыла новая волна пилумов. А когда этот «ураган» прошел, многие выжившие воины в первых шеренгах остались вовсе без щитов, вынужденные бросить их на землю вместе с застрявшими в них пилумами. Другие же еще некоторое время потрясали щитами, стремясь освободиться от застрявших копий. Но, в конце концов, тоже избавились от них и, издав боевой клич, сами бросились на наступающих легионеров. Казалось, воздух над равниной треснул от грохота столкнувшихся щитов. И счет убитым пошел на десятки.
Контратаковав римлян, африканцы и кельты некоторое время сдерживали легионеров, но потом, под натиском превосходящих сил противника, все же подались назад. И фронт карфагенян стал выравниваться, превращая полумесяц в прямую линию.
Размахивая фалькатой во главе своих солдат и поражая легионеров, Федор, тем не менее, заметил, как испанская конница атаковала правый фланг римлян и начала теснить его вдоль реки. Там, в отличие от центра битвы, все происходило совсем по другому сценарию. Тяжелые иберийские всадники и кельты с первого же удара проломили оборону римской конницы, призванной консулами сдержать их атаку, и опрокинули первые ряды, навязав бой по своим правилам. С этого момента битва разделилась на два противоположных направления. В центре разъяренные легионы Варрона и Павла, почуяв, казалось, слабину пехотинцев Ганнибала, продолжали вгрызаться в их строй и теснить, принуждая к отступлению. А на правом фланге испанская конница развивала свое наступление.
— Держись, ребята! — орал Федор, отбиваясь от наседавших легионеров, то прикрываясь щитом, то нанося ответные удары. — Наш час скоро пробьет!
И этот час пробил, но не так быстро, как хотелось командиру двадцатой хилиархии. Прежде, чем в битве наступил перелом, она длилась несколько часов, в течение которых римские легионы уничтожили несколько тысяч кельтов и африканцев, стоявших в первых рядах. В том числе потери несли и солдаты Федора. Усеивая трупами поле возле Канн, финикийцы отступали, стараясь, насколько возможно, сдерживать натиск римских легионов и не бежать. Но отступали только в центре. Фланги, тоже состоявшие из проверенных в боях африканцев, стояли незыблемо.
«Неужели, я что-то неверно прочел?» — мелькнула паническая мысль в голове образованного морпеха из двадцать первого века, когда он, проткнув очередного римлянина, был вынужден все же сделать шаг назад. Озираясь по сторонам, Федор то и дело видел Ганнибала, проносившегося на коне вдоль строя, подбадривая своих отступающих солдат и выкашивая подвернувшихся римских легионеров.
И вдруг что-то произошло. Легионы, заставившие фалангу африканцев и кельтов выгнуться полумесяцем в обратную сторону и уже предвкушавшие победу, неожиданно ослабили натиск. А потом и вовсе остановились. Позади римских порядков происходила какая-то суматоха. Присмотревшись, Федор увидел, как испанская конница вместе с кельтами пробила брешь в порядках римлян на правом фланге и прорвалась в тыл пехотинцам, заставив их остановиться, а замыкающие манипулы даже развернуться в обратную сторону, чтобы не получить копье в спину. Конных воинов Карфагена прорвалось так много, что часть из них даже зашла в тыл левому флангу союзников римлян, почти довершив окружение. Им навстречу ударили нумидийцы, и скоро круг замкнулся. Легионы оказались в котле.
