Алексей Витковский - Витязь
Они ушли уже достаточно далеко, как вдруг Сашке почудилось, словно за ним кто-то наблюдает. Правда, не так, как будто хочет напасть, а исподволь, вроде как из любопытства. Он остановился и закрутил головой, осматриваясь. Лес хранил молчание. Точнее сказать – привычно шумел. Согуд тоже остановился и вопросительно посмотрел: мол, в чем дело?
– Ты ничего не чувствуешь?
– Нет… А что?
– Да вроде следит кто-то за нами…
– Нет как будто… Зверь или человек?
Савинов хотел было пожать плечами, но вдруг понял: «Человек! Нет никаких сомнений!» Он собирался сказать об этом спутнику, но тот уже повернулся и двинулся дальше, выходя на опушку большой поляны. И тут Сашка почувствовал! И заорал:
– Назад!!! – Но было поздно…
Рысенок заметил врагов сразу, как только они приблизились к месту засады. Сверху, с лесины, их было видно как на ладони. Он наблюдал за варягами краем глаза, готовя лук. Наложил стрелу и стал ждать. Но те почему-то замешкались. Один из них сошел с тропы и стал настороженно осматриваться. Почуял?! Рысенок испытал немалое удивление. Его еще ни разу не обнаруживали в засаде, даже если проходили прямо под ним. Ни враги, ни друзья. Разве что кроме того непонятного варяжского вождя… Но и тогда тот нашел его не сразу. Искал долго, очень долго. И если бы Рысенок не промедлил…
Он заслуженно гордился своим умением сливаться с огромной Душой Леса. А этот варяг его зачуял почти за перестрел! Грешным делом, Рысенок решил было, что это сам синеусый колдун, но быстро сообразил: князь варягов храбр, но он не дурак. Как ни мало осталось Выдр, а все же они еще живы, и вряд ли прославленный мудрец попрется на рожон всего с одним сопровождающим, тем более – с этим. Да и ростом чуткий варяг был куда как пониже, и усы у него – русые… Боги Леса! Так ведь это тот самый вождь! Охотник понял, что времени терять нельзя, и спустил тетиву. Ему понадобились всего две стрелы.
Стрела попала Согуду прямо в лоб. Раздался металлический звон, тот был в шлеме. Сила удара оторвала воина от земли и швырнула назад. Раздался отчетливый хруст – наверное, лопнули шейные позвонки. Предупреждающий крик еще не умер у Савинова на губах, когда он сбросил щит из-за спины на руку… И каким-то чудом увидел вторую стрелу прямо перед глазами. Почему-то она была без наконечника.
Удар был страшен. Лук неведомого стрелка имел просто чудовищную силу. Сознание выключилось мгновенно. Но Сашка все же успел увидеть свои собственные ноги с лыжами, промелькнувшие на фоне неба…
Когда он очнулся, было уже темно. Он лежал на боку, и непокрытую голову холодил ветер. Снег так и мелькал перед глазами, и Савинов не сразу понял, что лежит на санях и его довольно быстро куда-то везут. Страшно болела голова, тошнило. Он попытался пошевелиться и понял, что накрепко связан, да вдобавок прикручен к саням. «Значит, плен. Вот это номер!» Из носа текло. На губах был солоноватый привкус. «Кровь… А нос-то сломан! Этот паршивец с луком, как пить дать, прямо в стрелку-наносье попал!.. И ведь опять в лоб… как тогда, башкой о прицел…» Он снова попробовал путы, но его от этого движения жутко замутило и вырвало в проносящийся мимо снег. «Засранцы! Ведь специально на бок положили, чтоб сани не поганил… Или чтоб не захлебнулся… А ведь у меня сотрясение. Черт…»
Ехали долго. Сашка успел окончательно прийти в себя и стал наблюдать за дорогой. Вслед за санями, привязанные к задку, волочились пушистые еловые ветви. «Следы заметают… И так найдут вас, белобрысые!.. Если только ваши кудесники вьюгу не наколдуют!» Один раз они протиснулись по извилистому проходу в свежей засеке. Это означало, что весины готовы сражаться до конца. Потом он услышал рядом с собой чей-то стон. Он стал осторожно, чтобы снова не стошнило, елозить на подстилке, стараясь развернуться. После долгих мучений это удалось. «Эге! А Согуд-то жив! Ну и здоров же наш любитель опасных приключений… Подвел я тебя, брат. Черт дернул вдвоем вперед лезть…»
Вскоре скрип саней и фырканье лошади усыпили Савинова, и он отключился. Второй раз очнулся уже затемно. Он лежал в каком-то помещении. Было холодно, но терпимо, – кто-то набросил на пленника сверху шерстяной плащ. Сашка кулем валялся в темноте – хоть глаз коли – и осторожно шевелил пальцами рук и ног – гонял кровь. Хотелось надеяться, что это пригодится. Несколько раз он тихонько звал Согуда по имени, но тот не откликался. Либо без сознания, либо его держат в другом месте. Разумный ход – можно было бы перегрызть друг другу веревки. Он раздумывал над тем, что с ним собираются делать. Самый лучший вариант – тот, в котором Лекша собирался начать переговоры, был наименее вероятен. Даже так – вероятность его настойчиво стремилась к нулю и, скорее всего, была к нему до обидного близка. Этот Лекша, вождь Выдр, кукшеныш, как его про себя звал Савинов, – настоящий параноик. Ему хоть кол на голове теши – но дай отомстить. Не удастся отомстить Ольбарду, он возьмется за того, кто ближе. На беду – ближе оказался Сашка. Так что, скорее всего, он – агнец для заклания. Что и подтверждает тупая стрела. Это ж надо, подстрелили как какого-нибудь бельчонка!
Пока все это крутилось в голове, какая-то другая мысль старалась пробиться наверх из темных глубин ушибленной Сашкиной головы. Он всячески старался тянуть ее наверх. Подгонял, приманивал, звал. Чувствовал – это что-то важное. Но, видимо, стукнуло его знатно. Тошноты он больше не чувствовал, однако мысль все время за что-то цеплялась и наружу не лезла. Он пыхтел и тужился, но в конце концов устал и уснул тревожным, неглубоким сном.
Во сне его снова допрашивали СМЕРШевцы.[98] Мол, как так, товарищ летчик, почему так долго шли из-за линии фронта? Почему сразу не доложились по прибытии? Да какие контакты имели с врагом Советской власти и что вам обещали за шпионство и вредительство? Он отчаянно защищался, но делал это как-то обреченно. Было ясно, что за него взялись всерьез, а раз так – ни за что не выпустят. Отлетался…
Глава восьмая и последняя
Все в наших руках!..
К. КинчевА потом он услышал голоса. Они бубнили где-то рядом, и сквозь тонкую пелену сна, в котором товарищи чекисты продолжали шить ему дело, нет-нет и прорывалось гулкое бормотание. Савинов инстинктивно вслушивался, но понять ничего не смог. Говорили по-весски. Он окончательно проснулся, ускользнув-таки из цепких лап НКВД, затворы оглушительно лязгнули и пропали вместе с их обладателями. Но лязг и звон остались. Там, снаружи, за четко освещенным по краям прямоугольником двери, кто-то стучал металлом о металл. Топор со звоном врезался в мерзлое дерево… «Строят… Что? Ну, это понятно, – что-нибудь вроде эшафота или погребального костра. Впрочем, для меня сейчас – это одно и то же». Затем под самой дверью незнакомый голос громко сказал какое-то слово с вопросительной интонацией. Издалека ответили утвердительно. В дверь грохнул удар, затем еще один. «Это счастье стучится к нам в двери! Что-то оно слишком настойчиво ломится…» – рассеянно подумал Сашка. Тот же голос, но уже на сносном русском, крикнул:
– Просыпайся, варяг! Мертвые заждались!
– Угу… – отозвался он. – Подождут еще малость…
– Шути-шути, – сказали снаружи. – Я скоро приду! – И шаги удалились.
Савинов осторожно потряс головой. «Вроде не кружится!» – и стал снова шевелить пальцами. Обнаружилось, что конечности совсем занемели. Он немножко покатался по полу, чтобы согреться, и выяснил, что солома на нем так и норовит залезть в нос. «Ай-вай, нехорошо как, а?» Ему показалось забавным, что он сам пытается взбодрить себя шутливым настроем, и рассмеялся. «Ну да посмотрим, герой, как ты запоешь, когда тебе глотку резать станут». Мысль была до отвращения трезвая. «Как там насчет надежды, которая умирает последней?» Он вдруг понял, что напряженно вслушивается в происходящее снаружи. Вдруг да запоют боевые рога, и Ольбардова дружина вломится в этот вертеп, все снося на своем пути. Но рога не ревели. Снаружи деловито перекликались все те же голоса. Потом добавились и другие. Он понял – публика собирается, и ему стало страшно. Точнее, страшно было давно, но он ухитрялся отвлечься, а тут накатило волной, накрыло. После нескольких секунд, а может, и минут панического ужаса, он понял, что лязгает зубами, словно целый расстрельный взвод передергивает и передергивает затворы. «Отставить, капитан!» – сказал он себе и сжал зубы. Те жалобно хрустнули, но лязгать перестали. В этот миг как раз загремели запоры, и дверь отворилась.
Внутрь хлынул яростный дневной свет. Снаружи пахло едой, свежеструганным деревом, лесом, людьми, причем не очень чистыми, и… пивом. «Ах да, у них ведь поминки!»
На пороге стоял здоровенный широкоплечий парнище, такой белобрысый, что аж светился. Лица его Сашка не рассмотрел, но почему-то понял, что тот круглолицый, с носом картохой и, естественно, веснушчатый. Парень спустился по высоким ступенькам, которые заменяли деревянные чурбаки, и наклонился над ним. В руке его блестел опасного вида нож.
