Юрий Никитин - Империя Зла
Наконец Багнюк обратил внимание на пистолет. С пренебрежительным любопытством взвесил на ладони:
– Легковат... Что за тип, не пойму.
– Зажигалка, – объяснил я.
Он покачал головой, глаза были подозрительными:
– Я такие басни слышал. Велика для зажигалки.
Я кивнул, ничуть не обидевшись:
– Это ж не импортная штучка, а наши умельцы пытаются конкурировать с Западом. Как могут. Оставьте ее себе.
Он поглядел со всех сторон, направил в стену, нажал курок. Из дула выметнулось беззвучный огонек, затрепетал. Багнюк оглядел с любопытством, задул, снова долго вертел, наконец, осведомился с раздражением:
– А где переключатель?
Я не понял, вскинул брови:
– Какой переключатель?
– Ну, чтобы стрелять. На одном режиме это зажигалка, на другом – боевой пистолет.
Я засмеялся, но с горькой ноткой за нашу отечественную промышленность:
– Я ж говорю, каждый зарабатывает как может. А вид у нее таков, что сойдет и за настоящий. Могут покупать подростки, которым настоящее оружие все-таки не продадут... Как это мерзко, как это мерзко!
Он подумал, кивнул:
– Сволочи. Если с такой вот штукой вечером встретят мою жену, то она тут же отдаст и сумку, и туфли снимет! Да и любой ларек ограбить раз плюнуть. Я бы этих проклятых кооператоров под суд за такие изделия народных умельцев!..
Второй офицер, который Васильев, поинтересовался лениво:
– На каком основании?
– За развращение народа, – рявкнул он люто. – За подстрекательство к грабежам!.. Черт, да видно же на чем они зарабатывают! И не как зажигалку продают, это так, для отвода глаз, а для сопляков, чтобы чувствовали себя крутыми! Чтобы народ пугали да торгующих старушек грабили!
Он злился, глаза сверкали, в раздражении заходил взад-вперед. Васильев взял пистолет, в задумчивости пощелкал, огонек то появлялся, то исчезал, тоже безуспешно попробовал отыскать скрытый предохранитель, но весь пистолет выглядел отлитым из цельного куска металла.
– Еще им можно по рылу, – определил он знающе. – Смотри, на рукояти какой выступ? У меня в детстве такой кастет был.
Глаза Багнюка с отвращением скользнули по игрушке, что выглядела все опаснее:
– Верно. Но не придерешься при наших гребаных законах! Я помню, когда вошли в моду нунчаки, мы с ними гордо расхаживали по Киеву, заткнув за пояс! Менты видели, но сделать ничего не могли. Перочинный нож в кармане – уже статья, в нунчака – всего лишь инструмент для развития гибкости кисти. Лет десять прошло, сколько голов мы разбили этими нунчаками, пока наше законодательство начало шевелиться...
– Да, по-моему, так эти статьи и не приняли.
Багнюк отмахнулся:
– Не знаю. Я к тому времени уже вышел из возраста нунчак. Да, мерзкая штука.
– Оставьте себе, – предложил я снова в жалкой попытке как-то подольститься. – А то таскать тяжело, и отказаться неловко: все-таки подарок. Не взять, вроде бы отечественную промышленность не уважаю.
Он буркнул:
– Нет уж, оставьте себе. Надо быть патриотом. Да и мой шеф скажет, что я отнял. Вы ж не подтвердите, что подарили?
Я признался:
– Не подтвердю. Иначе я себя поставлю в очень неловкое положение.
– Ну вот...
Стелла присела за комп, длинные красивые пальцы запорхали по клавишам. Экран ламповый, даже под таким углом я видел четко как проявилась заставка с двухглавым орлом, курсор пополз по скринам, а когда там появились песочные часики, американец покровительственно улыбнулся, явно сравнивая скорость их модемов с нашими, плюс наши ленинские линии...
Багнюк переговорил с кем-то по мобильному, кивнул, будто его могли увидеть, и еще не спрятав телефон, повернулся ко мне:
– Говорите быстро. Собирался ли Кречет что-то подписать еще, кроме согласования цен на нефть?
Я ответил с достоинством испуганного человека:
– Я не президент. Я знаю о некоторых решениях, к разработке которых сам в некоторой мере причастен, некоторые, так сказать, с моей подачи...
Он перекосился в гневе, рыкнул, я тут же съежился от гнева этого большого человека в военной форме и с блестящими погонами.
– У нас нет времени! Быстро! Говорите!..
У меня крупно тряслись руки, прыгали губы, я пролепетал в панике, все еще пытаясь удержать остатки достоинства:
– Вы не смеете...
– Смеем, – заверил он. – Смеем!
Он явно с трудом удержался от жажды ударить кулаком о стол, вгоняя в еще больший страх кабинетного червяка, но я мог вовсе плюхнуться в обморок, или оцепенеть, ничего не соображая, не воспринимая, подобно жукам, что цепенеют при виде опасности.
Голдсмит сказал с отвращением, но голос старался держать сочувствующим:
– Может быть, вам водички?
– Д-да... – пролепетал я. – Да. Или сигаретку...
Багнюк кивнул десантнику на дверь, тот мигом вскочил и выскочил, а сам вытащил пачку «Мальборо», бросил одну в рот, нехотя протянул Голдсмиту, тот выудил, и, только тогда с некоторым колебанием, протянул мне:
– Я послал за водой. Но если хотите сигарету...
– Не мешало бы, – ответил я с нотками благодарности в голосе. – Это как чашечка горячего кофе...
Они видели, что я, уже смирившись с положением, начинаю понемногу заискивать, поддерживая разговор, стараясь не уронить чересчур сильно свое достоинство ученого с мировым именем и советника президента.
Когда он протянул мне пачку, я выудил сигарету дрожащей рукой, вздохнул с облегчением, как наркоман, который в начале ломки вкатил себе двойную дозу, протянул руку к пистолету. Их глаза сразу стали профессионально настороженными. Голдсмит даже положил ладонь на торчащую рукоять своего стреляющего железа, острые зрачки не отрывались от моего лица.
Я неумело взял пистолет, четыре пары глаз цепко следили за моими профессорскими пальцами. Я понимал, что если я сделаю хоть одно подозрительное движение, которое можно расценить как будто я снимаю с тайного предохранителя или переключаю с безобидной зажигалки на смертоносные пули, то, как бы они ни расслабились, как бы ни поверили в мою трусость и беспомощность ученого мирового класса, меня настигнет пуля раньше, чем сдвину ствол в нужную сторону.
Глаза княжны расширились, рот округлился. Она в ужасе смотрела в мое лицо, щеки побледнели, ее аристократическая красота стала утонченнее, а голубые жилки на висках напоминали, что там течет голубая кровь.
Мою руку тряхнуло, уши заложило от грохота, я тут же перевел пистолет на Багнюка, дважды нажал курок. Кисть болезненно выворачивало при каждом выстреле. В плече заныло, а когда голова Багнюка тоже окрасилась красным, я, двигаясь как можно быстрее, перевел пистолет на десантника, но тот уже в длинном прыжке оказался за столом. Я успел увидеть исчезающие ноги, повел стволом в то место, где должны быть голова и верхняя часть туловища, трижды нажал курок.
После грохота выстрелов наступила оглушающая тишина. Стелла сидела, замерев, ее огромные глаза не оставляли моего лица. Не думаю, что оно было страшным, все-таки я ученый мирового класса, но явно не осталось таким, как минуту тому.
Голдсмит лежал на полу, под его головой растекалась красная лужа, а Багнюк остался в кресле. Во лбу чернела дыра, которую закупоривало темным угольком, похожим на шлак от антрацита.
Я держал пистолет перед собой, есть еще четыре патрона. То, что десантник захрипел, и даже то, что я наверняка всадил в него через обивку тонкого стола все три пули, еще не значит, что он мертв. Это в кино гад падает мертвым, едва выстрелят в его сторону, но на самом деле даже с простреленным сердцем человек может выжить и, хуже того, может не только драться, но и удавить голыми руками, если вот такой бык, а противник... не бык, скажем так.
Сперва показались ноги в тяжелых ботинках, я удержался от соблазна выстрелить в коленную чашечку: если прикидывается, то дернется, сделал еще шажок, и быстро сунул пистолет в карман, ибо его голова была разбита пулей совсем не так аккуратно, как у Голдсмита. Впрочем, пистолет-пулемет достать уже успел, палец застыл на курке!
Все это длилось считанные секунды. Хоть и звуконепроницаемый подвал, но вот-вот вернется четвертый, что ходил за стаканом воды. Я скользнул взглядом по красной луже в кресле под Багнюком, быстро подхватил его автомат. Тяжелый какой! Бегом вернулся к Голдсмиту и десантнику, подобрал их автоматические пистолеты, если эти чудовища можно назвать пистолетами, подмигнул княжне и бросился к двери.
Пришлось переступить через Голдсмита, его невидящие глаза уставились на меня с немым изумлением. Я буркнул:
– Каков советник, таков и президент.
Княжна наконец пошевелилась, ее побелевшие губы задвигались:
– Мерзавец... какой мерзавец...
– Спасибо, – буркнул я.
– За что?
– Что смолчала. Ты же знала, я не курю.
– Я не знала, – ответила она с отвращением. – От тебя тогда так мерзко пахло, что я не могла разобрать...
