Боксер-5: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович
— Чего, задрожал, да? Штанишки обмочил, как в детстве? Какое еще на хрен потом! Сейчас разговаривать будем! Давай своего недоросля сюда! — взревел дядя Витя. — Я ему сейчас быстро объясню, на кого тут можно гавкать, а на кого нельзя! Я ему его башку безмозглую в такое место засуну, о котором вы оба даже понятия не имеете, интеллигентики, ха-ха!
— Витя, выйди, пожалуйста, — сказал отец. — Проспишься, потом и поговорим.
— Это ты мне сказал, падаль? — заорал сосед. — Это ты мной тут командовать решил? Ты вообще знаешь, с кем ты сейчас разговариваешь? Я знаешь, сколько таких, как ты, на зоне под шконку загнал? Ты сейчас сам у меня тут проспишься, сучара ты бацильная!
Я краем глаза выглянул в сени и увидел, как отец замахивается, чтобы ударить этого Витю. Иногда даже самого тихого интеллигента можно довести так, что ему сорвет резьбу — тем более когда речь идет о его детях. И тогда, если уж ему удастся напасть на обидчика, тому может прийтись очень несладко. Отчаявшийся интеллигент не разбирает средства и не выбирает тактику — он прет напролом, как разогнавшаяся фура с полетевшими напрочь тормозами. Возможно, так бы случилось и сейчас, но… Однако сейчас бывалый зек опередил моего нерасторопного отца, со всей силы ударив головой. Отец упал на пол, потеряв сознание.
«Ну, сука, это ты сделал уж совсем зря», — успел подумать я, прежде чем выскочил в сени к озверевшему маргиналу.
— А-а-а, вот и ты, сучонок, — оскалился тот, потирая свои ручонки. — Иди-ка сюда, малыш, сейчас взрослый дядя тебе объяснит, как нужно с нормальными пацанами разговаривать, чтобы потом тебе не сделали ата-та. Если папочка с мамочкой тебя не учили, что за базар нужно отвечать, тогда я научу. А то если всю жизнь жить безмозглым — то тебе часто будут делать очень больно, ха-ха.
— Витя, предупреждаю, больно сейчас будет тебе, — стараясь быть спокойным, произнес я. Конечно, сохранять спокойствие в ситуации, когда охреневший от безнаказанности упырь лупит твоего родственника и раздает приказы в твоем доме, было трудновато. Но, с другой стороны, и для того, чтобы хорошенько поработать с противником, нужно иметь холодную голову. Эмоции здесь не годятся. Учитывая разницу в состоянии и в физической подготовке, на эмоциях у меня вообще был шанс его вырубить. И не исключено, что навсегда: таким пьяным телам ничего не стоит приземлиться виском на какой-нибудь угол, падая по замысловатой траектории. Или другой вариант: упадет вроде бы нормально, но пьяная гуттаперчевость, плохая управляемость туловищем, резкое запрокидывание головы назад при падении — и здравствуй, перелом основания черепа. Нет, такие приключения мне точно были ни к чему, тем более что я не только поломал бы себе всю вторую жизнь, но и подставил бы своих родственников. Не должны нормальные люди страдать из-за таких вот упырей, пусть даже и косвенно.
— Да что ты говоришь! — передразнил Витя мои интонации. — Ты знаешь, дружок, как я зону топтал? Ты знаешь, какие хмыри у меня парашу собой чистили? Да тебе и не снилось, мелюзга ты общипанная! Или, может, тебе рассказать, за какое место я могу тебя подвесить, чтобы твой папочка меня всю оставшуюся жизнь, ползая на коленях, благодарил, если я тебя отпущу?
— Вить, последний раз тебя предупреждаю — не нарывайся, — медленно произнес я, сжимая кулаки. — Ей-богу, по-хорошему советую. Тебе же хуже будет.
— Ах ты, гнида, ты еще тут вякать мне будешь? Ты гляди, всякая шелупонь беспонтовая мне советы еще раздает! Удавлю, сссука! — снова взревел Витя и кинулся на меня.
Глава 4
Витька, конечно, можно было понять — он сделал это по незнанию. Если бы он был в курсе, чем я профессионально занимаюсь, то вряд ли бы избрал способом решения проблемы кулачный бой. Мне же это было только на руку — как и то, что он был изрядно нетрезв, и движения его были замедленны и не отличались особой координацией. Поэтому его средних размеров обколотый «синевой» кулак полетел не в мою голову, а куда-то рядом с ней. Зато у меня с координацией движений был полный порядок, и мой, хорошо поставленный Григорием Семеновичем, удар нокаутировал это бесформенное тело с первой попытки.
— Ууууй, сссука, ты чего творишь, щенок… — застонало это туловище, скорчившись на полу и хватаясь поочередно за голову и за живот. — Да я же тебя… уууй, как больно-то… я тебя научу… я тебе устрою… сссученыш…
— Ты бы хоть не позорился, что ли, раз получил, — заметил я. Вообще, что-то мне подсказывало, что если бы послушать воспоминания его сокамерников, то могла нарисоваться совсем иная картина его отсидки, чем он тут пытался изобразить. А там таких горлопанов, насколько я знаю, тоже не очень любят. И выступает он здесь, скорее всего, только потому, что точно знает: никто из его тамошних дружков этого не увидит и не услышит.
В это время пришел в себя отец. Первое, что он увидел, вернувшись в сознание — это сосед Витя, с трудом уползающий по земле с нашего двора.
— Падлы… сучары бацильные… гниды… да я зону топтал… — стонал он, сгребая землю руками. — Вы еще увидите… пожалеете, что вообще на свет родились… я вас так уделаю — маменька родная не узнает…
— Греби уже отсюда, не позорься, — прикрикнул я ему вслед. — Уделал уже. Сам уделался так — хорошо еще, что никто не видел.
— А ты поговори мне еще… — Витя уже выполз за пределы нашего двора, но и из-за забора продолжали доноситься его изможденные вопли. — Советы он мне дает, ишь… Не отросло еще ничего… я тебя так жизни научу — на коленях передо мной будешь ползать…
Слышать это было довольно смешно, особенно от человека, который сам сейчас полз на коленях, будучи не в силах подняться на ноги — отчасти от опьянения, отчасти от нокаута. Вообще, у таких персонажей какая-то нездоровая фиксация на коленях. Наверняка психологи будущего найдут этому убедительное объяснение.
«Что же у этих блатных за привычка такая — хвастаться тем, что сидел?» — подумал я. «По мне, так невелика заслуга. Тем более, что попасть в эти места можно и случайно, а все, что там научат делать — так это татуировки колоть, по фене ботать да на окружающих людей смотреть как на врагов. И вообще, на что такие персонажи тратят свою жизнь? Пальцы гнуть, водку пить да время от времени на нарах валяться? Самим-то не противно? Я бы уже с тоски помер от такой жизни».
— Что это с ним? — спросил отец, удивленно глядя на удаляющегося соседа и почесывая затылок.
— Ну как же что? — переспросил я. — Ты же ему двинул, он и рухнул сразу. Здорово ты ему попал, молодец, батя!
То, что я могу уделать таких вот недокрутых, отец и сам видел воочию — тогда, на ринге. Но мне очень хотелось придать и ему хоть немного уверенности в себе. Кажется, я начинал проникаться к этому человеку какими-то чувствами, похожими на родственные.
Вернувшиеся с прогулки мама и тетя, разумеется, увиденному не сильно обрадовались. Все-таки последствия от встречи с соседом Витей были у отца налицо, точнее, на лице.
— Слушай, он чего-то совсем уже разошелся, — покачала головой тетка. — То вроде ничего-ничего, а то вот начинает выступать на ровном месте. Пьянки эти еще его бесконечные… Надо, наверное, к участковому сходить.
— Зачем? — удивился отец. — Что там ему этот участковый-то сделает? Мозги другие вставит? Сомневаюсь.
— Насчет мозгов не знаю, но вот пистонов он ему точно вставит, — заметила тетка. — Таких только этим и можно угомонить, другого языка они не понимают.
— Не волнуйтесь, девочки, — гордо улыбнулся отец. — Тут участковый не понадобился. Я ему уже сам вставил! Да так, что он на еде гнущихся ногах уходил.
— Ой, чего ты там ему вставил-то, — недоверчиво поморщилась мать, переодевшись ко сну. — Ты не путай: это сын у нас теперь боксер, а ты как был шахматистом, так и остался!
— Ну шахматистом-то я, конечно, остался, — отцовская улыбка стала еще шире. — Но вот хамло это на место поставил — Мишка не даст соврать!
Мама и тетя непонимающе посмотрели на меня. Насладившись их реакцией, отец в красках расписал встречу с соседом, особое внимание уделив тому, как он со всего размаху врезал ему по физиономии и потом увидел, как тот уползает за забор. Я поддакивал на правах единственного свидетеля.
