Сюзанна Кулешова - Соло для рыбы
– Нет. У тебя и здесь найдётся чем заняться, гид-переводчик.
– Ну, да. Ты у нас всё знаешь.
– Не всё, конечно…
– Кто ты?
– В точку!
– Ты не хочешь ответить на этот вопрос? Не можешь?
– Да. Потому что на самом деле ты хочешь знать, кто ты.
– А на этот вопрос?
– Я знаю того, кто знает ответ. И ты тоже.
– Отец Григорий?
– Мм?
– Я ещё увижу тебя?
Всё-таки как потрясающе он умеет делать это: глаза говорят – возможно, брови приподнялись – сама подумай, и ни звука при этом.
– Может…, может лучше, если ты ещё очень долго не узнаешь ответа на мой вопрос, отец. А, когда узнаешь… Пусть он тебе понравится.
– И тебе, Мария.
ВНУТРЕННЕЕ МОРЕ.
Уступи, уступи Богу понемногу
Уста, уста станут пить,
Стану лить…
Воду на дорогу.
Боже, в чаше покажи
Сердцу ретивому:
Снова путь тебе лежит
К неродному дому.
Где же, где же дом родной,
Дом родной… нет в помине.
Ляжет от судьбы одной – до иной,
Путь отныне.
Где душа моя – там и я:
Мы едины.
Так дождись меня от огня
До седины.
Братьев и сестер
Созовешь согреться.
Разожжешь костер
От моего сердца.
Буду я нежна, горяча,
Как захочешь.
Я твоя княжна, я жена.
Днем и ночью.
Только ты дождись,
Ты дождись, понемногу…
Слезы, как дожди
Размыли дорогу…
Я – рыба. Я родилась в ночь с 28-го на 29-ое февраля, за пару минут до полуночи. Наверное, это могло бы означать, что я всегда всё успеваю в последний момент, или, наоборот, не успеваю, или делаю что-то преждевременно, но это вообще ничего не значит, кроме самого факта, что это так, и я имею день рождения раз в год, как все нормальные люди. Я думаю, моя жизнь, по крайней мере, до сих пор, была лишь чередой беспорядочно сменяющих друг друга фактов, между которыми невозможно установить никаких причинно–следственных связей. Иногда мне кажется, что кто-то, курирующий моё человеческое существование, ангел – хранитель или кто там – дежурный по жизни, просто задался целью расстраивать все мои планы и выкладки. Стоит мне более или менее логично сложить мозаику из своих ощущений, поступков и мыслей и увидеть наконец некую смысловую картинку собственного мира, как он, этот дежурный, берёт (или хватает) меня за руку и тащит куда-то и говорит моим внутренним голосом: «Смотри, это то, что ты имела ввиду.» И я с обречённым спокойствием, или с ужасом, или с отвращением, в зависимости от настроения, созерцаю хаос верных поражений, ошибочных ненужных побед, очарований какой-то ерундой, разочарований в великом. Я понимаю, я ничего не знаю о своей жизни, и оттого она лишена всякого смысла, или наоборот. Наверное. Всё, что я могу, как настоящая рыба, это чувствовать, или предчувствовать и понимать, что все умозаключения относительны, а попытки упорядочения сродни генеральной уборке в курятнике – имеют смысл только в процессе. Интуиция, осознание предстоящих возможностей, вероятно, компенсирует бесполезность наведения порядка в прошлом. Она помогает увидеть в давно знакомых людях безликих, равнодушных созерцателей моих попыток выплыть против течения. Позволяет разглядеть в случайно встреченных отца или принца, независимо от внешности, статуса и ещё, Бог знает какой социальной чешуи. Интуиция – мой спаситель и мой палач.
Есть ещё одна форма моего существования – беспокойство. Было бы только о чём – логичное и оправданное, оно обостряет все чувства, включая интуицию, весь отпущенный мне по наследству, хотелось бы и сверх того, разум и дарит уверенность в себе и своих действиях. Однако, появление уверенности, я знаю, как это опасно, порождает новое беспокойство, и так далее. Вероятно, всё это можно было бы как-то систематизировать и описать, опираясь на матанализ, но мне, слава Богу, лень. Представляю классический труд: «Математические основы интуиции, беспокойства и идиотизма, свойственные престарелой, лучше зрелой, «рыбе»».
Но хуже всего, когда всё хорошо и переживать не о чем, и я могу стать беспечной, как аквариумная рыбка. Включается воображение, и отсутствие беспокойства и повода к таковому вызывает… очередное, новое беспокойство, и даёт мне право метаться в своей утихшей заводи, поднимая привычную муть горьковатого илистого осадка.
Сон. Всё, что мне нужно, я вижу вокруг себя и чувствую своим гибким телом ласкающий океан. Я снова в потоке.
Нежелание просыпаться будит вначале сомнение: надо ли. Утро щекочет веки: не притворяйся. Необходимо срочно вспомнить: вчера случилось что–то хорошее. Это всегда происходит одинаково: волнение, предвкушение, осознание, приятие, разочарование – и всего–то.
Распутин? Отец?
Он снова покинул меня, уехал. А я зачем-то опять осталась. И почему было не рвануть в эту Будогощь, начать.… Да кто меня здесь держит? Никто. Что? Работа? Она мне только нравится. И всего-то?
То-, –либо, –нибудь, – мелкие частицы, проникающие в мою жизнь, как вредоносные свободные радикалы. Они извращают понятия, ощущения, отношения. Где-либо, делая что-нибудь, получаю всего-то.
Необходимо подняться и идти дальше, то есть на работу. Минуя привычное и обыденное: душ – я умылась ночной грозой, завтрак – только не после вчерашнего, макияж – а вот это, пожалуй, лишь бы не заражённый ещё одним паразитом: «кое– «, маскирующимся под частицу «бы» – кастрированное «быть». «Кое-как» превращается в «как бы», скрывая совсем иной смысл.
Иду. Аккупунктирую асфальт каблуками-шпильками, глажу взглядом шершавые бока домов, стараюсь отворачиваться от клоачных отверстий подворотен. В городе, набегу, так трудно смотреть вверх. Требуется остановиться, прервать продиктованную стремительность, зацепиться за поребрик тротуара корягой мысли в общем потоке сознания. Небо на Невском – взлётная полоса моих сумасшедших грёз.
Ветру не хватало места развернуться, как следует, и порвать в клочья старый обветшавший полог кибитки. В горах он давно бы справился с этой проблемой, но здесь, среди злосчастных ветвей, он путался, злился, драл листву и лишь слегка обтрёпывал края отяжелевшей от бесконечного дождя ткани. Он как преданный пёс нёсся за табором уже очень долгое время, иногда забегал вперёд, дул в лица, как бы спрашивая: зачем было покидать горы, зачем бежать среди мокрых отчуждённых деревьев, охраняющих только сырость болот, зачем топить свою страсть в промозглом тумане, вернитесь! Но кто прислушивался к его собачьему вою и скулежу? Наконец одинокий валун, почти полностью погрузившийся от мирской суеты леса в мягкое лоно почвы, вероятно разбуженный недовольным ворчанием ветра, оттолкнул от своего лба скрипучее колесо, и кибитка подпрыгнула, вскинув края палатки, и ветер, воспользовавшись неловкостью повозки, раздвинул занавес входа.
Она открыла глаза. Полоса неба, унылая, монотонно серая, как равнинная река, омывающая глинистые берега, хлестнула больно по зрачкам, привыкшим к темноте, и она зажмурилась. Только что она мечтала о побеге, продумывала, как незаметно, под шум дождя и ветра, спрыгнет на землю, слегка отстанет от обоза и больше никогда его не увидит. Она приблизительно определила, в какую сторону нужно идти, чтобы вернуться к родным горам и была уверена, что никому не придёт в голову, искать её в этом направлении – все знали, что возвращаться нельзя – там беда, там ждёт какое-то наказание, даже смерть, и виновата в этом именно она. Именно из-за неё они покинули родные долины среди живописных скал, склонов, поросших стройными грабами и буком, и пустились в сумасшедшее странствие к зловещим лесам с тёмными дубами и елями. Она думала, если её не будет, если ей удастся исчезнуть, все смогут вернуться назад, и постепенно всё забудется. А она пока переждёт где-то неподалёку.… Вот только в чём её вина? Никто не говорил об этом, а спрашивать было страшно. Раз молчат, значит всё очень серьёзно, настолько, что даже досужие болтушки не касаются этой темы в своих бесконечных пересудах. И почему ей ничего не известно? Или она не помнит?
