Анатолий Спесивцев - Польский вопрос
Свист за запертыми воротами охранявших их гайдуков удивил, для многих из них это было предпоследним, а то и последним чувством. Стоявшая рядом группа других гайдуков, весело о чём-то разговаривавшая, выхватила сабли и менее чем за полминуты вырубила охранников без стрельбы. После чего ворота были открыты и в них ворвались весьма неприглядного вида оборванцы, лучшая морская пехота мира — запорожцы. Веселившийся без начальства обоз польской армии, настоящий рай для лакеев, мигом превратился в бурлящий ад.
Казаков у Васюринского было всего три тысячи, в десять раз меньше, чем находилось людей в лагере, но боя не получилось, вышла резня. Присутствовавшие в лагере казачьи подсылы дружно заорали: — Спасайся, казаки! Беги, кто хочет жить! Хватай, что под руку попадётся, и спасайся!
При этом казачьи разведчики не стеснялись выстрелить в спину людям, пытавшимся организовать сопротивление нападавшим, крича при этом: — Предатель! Казачий подсыл! Вокруг казачьи подсылы! Так погиб маршаллок Конецпольского Станислав Освенцим и оставленный наблюдать за хозяйским добром приближённый Вишневецкого Машкевич.
Будь в лагере воины, вряд ли нападение завершилось бы казачьей победой. Запорожцев было слишком мало. Но обозники, холуи и обслуга в сражение не рвалась. Наоборот, из зоны боя спешили убежать. Хватали что поценнее из хозяйского добра и стремились побыстрее свалить прочь. Впрочем, одну очень кровопролитную и чрезвычайно ожесточённую схватку они затеяли. Только не с врагами, а между собой. У ворот на юг, по направлению к основной армии, казаками умышленно оставленными без присмотра. Очень быстро население лагеря об этом узнало и поспешило ими воспользоваться. Однако ворота были не так уж широки, а лакеи и прихлебатели очень спешили, поэтому в давке возле них гибли десятками. На подходе рубили один другого саблями, в толпе пыряли кинжалами и ножами, а в самих воротах часто были просто затоптаны рвущимися прочь людьми. На тот момент человеческий облик сохранявшими весьма условно.
Иван вспомнил план друга и подумал, что это ему удалось предвидеть.
"Дать им видимость возможности спастись — это он хорошо придумал. Мы бы с ними по шатрам, палаткам и павильонам до вечера возюкались, выискивая и выковыривая из углов, хлопцев своих немало потеряли бы. А так — шустрые сбегут, большинство недалеко, а трусоватых и нерасторопных потом порубим и половим".
Он приказал своим сбросить темп наступления, точнее, оттеснения подпанков к воротам. Жаль, конечно, что они успеют вынести много ценностей, но очистить от врагов лагерь надо было быстро — начни вся эта куча народа сопротивляться, дело затянулось бы надолго, что могло нарушить те самые планы. Пытавшихся втиснуться в давку на лошадях немедленно ссаживали с них стрелки. Лагерь был огромен, почти как у османского войска, и пограбить здесь было что, но запорожцы действовали строго по команде, знали, добро от них никуда не уйдёт, а за ослушание атамана можно и на виселицу попасть.
Увидев давку у ворот, многие пытались покинуть ставшее опасным место через стены. Глупцы поначалу пытались спрыгнуть, закономерно ломая при этом ноги, сообразительные спускали разные верёвки и ремни, скоро их повисло более десятка, спуск по ним стал походить на массовый аттракцион. И, спускаясь по верёвкам, невезучие или слишком жадные — нагрузившиеся панским добром чрезмерно, обрушивались в ров с немалой высоты, теряя подвижность из-за травм ног. Нельзя сказать, что на упавших никто не обращал внимания, более удачливые беглецы нередко подходили к ним, но не с целью помочь, а желая ограбить неудачника. Так что вскоре многие несчастные от болей в ногах избавились. В связи со скоропостижной кончиной.
Выждав с полчаса, пока сбегут или передавят друг друга самые энергичные, Васюринский приказал ударить в сабли на беглецов у ворот. Одновременно была захвачена стена возле них, и с неё открыли ураганный огонь по толпе сверху из пистолей, благо каждый из его казаков таскал с собой их по несколько штук. Грохот выстрелов окончательно лишил пытающихся спастись людей разума. Они тупо стали пробиваться к воротам, давя один другого. Сопротивляться набросившимся на них с тыла казакам никто и не пытался. За полчаса тяжёлой мясницкой работы более пятнадцати тысяч человек были превращены в трупы. Отложив их ограбление на потом — крысятничество у казаков по-прежнему встречалось крайне редко — казаки разделились.
Три сотни вышли с ружьями наружу и выстроились в редкую шеренгу в сотне шагов от стены, спиной к ней. Первым делом они расстреляли всех беглецов в пределах видимости. Более полутора тысяч заняли позиции на стенах лагеря, спрятавшись, впрочем, от взглядов снаружи. Ещё ранее несколько десятков казаков организовали большие и дымные костры у северной стены, чтоб с юга можно было подумать, что горит лагерь. Благодаря захваченным в лагере коням была быстро организована конная полусотня, ей Васюринский приказал расположиться снаружи, но вне зоны видимости с южного направления.
Поляки продолжали вести себя очень предсказуемо. Три с лишним сотни всадников прискакали вскоре с юга. Увидев горящие, якобы в лагере, костры и редкую цепочку казаков у стены, они дали лошадям шпоры и перешли в галоп. Редкая цепь пехоты без пикинёров шансов устоять перед конной атакой не имела никаких. Запорожцы успели разрядить ружья всего один раз, сбив с лошадей на удивление много всадников, около полусотни. Атакующих это не смутило, они уже были в нескольких десятках саженей от судорожно перезаряжавших ружья казаков, когда от их цепочки к ним полетело с дюжину ракет. Воющих, как тысяча чертей, которым прищемили дверью хвосты, ужасно воняющих, летящих прямо на поляков. Сердца дрогнули у многих, но это, по большому счёту, не имело значения. Главное, ракеты до смерти испугали коней, попытавшихся немедленно удрать от этой жути. Без того не очень хорошо державшие строй польские кавалеристы превратились в толпу. Пытавшихся взять управление над лошадьми, те, с перепугу, нередко сбрасывали, под копыта попадали не только всадники, но и неудачливые четвероногие. А вставшие во весь рост на стене казаки начали, как на тренировке, расстреливать сгрудившуюся конно-человеческую кучу.
Вырваться из этого ада смогли единицы, но никуда они не ускакали. Выскочившая из-за стены казацкая конница легко догнала поляков, пытавшихся сбежать на изморенных лошадях, после чего почистила окрестности от слишком медлительных пеших беглецов из лагеря. Живые свидетели разгрома польского конного отряда если и были, то до польского войска они не добрались.
Раненых поляков и травмированных лошадей добили. В связи сразу с несколькими обстоятельствами возиться с пленными воинами отряду Васюринского было некогда. Вот захваченных в лагере холопов и девок, не полезших в давку у ворот, а попрятавшихся под телегами или покрывалами в шатрах, даже связывать не стали. Трупы перед крепостью убрали, в случае военной необходимости казаки — принципиальные бездельники, не гнушались самой грязной и чёрной работой и выполняли её с невиданными быстротой и энтузиазмом.
Победа была получена малой кровью, но война только начиналась, необходимо было готовиться к новым битвам.
***
Короткий, вёрст на двенадцать, переход чуть не свёл Николая с ума. Много лет служа отчизне, он привык к бардаку вокруг, но с таким столкнулся впервые. Как польный гетман он принимал непосредственное участие в командовании войсками и обеспечении их боеготовности. Основываясь на этом опыте, считал, что сможет руководить армией Речи Посполитой не хуже, а лучше своего предшественника. Но никогда у него не возникало и четверти тех проблем и трудностей, что донимали в этом походе.
Непрерывно подъезжали выразить своё возмущение шляхтичи. Приказ оставить лакейское быдло и девок в старом лагере многие посчитали грубейшим нарушением своих неотъемлемых шляхетских прав. От некоторых впору саблей было отмахиваться, так нагло они себя вели. Опытный вояка с удовольствием бы порубил кое-кого на мелкие кусочки, но… должность опускаться до такого выяснения не позволяла. Наглецов выпроваживали пахолки.
Как раз во время очередного такого спора прискакал казак с очень дурной вестью. Реестровцы взбунтовались, порубили назначенных к ним командирами шляхтичей и переметнулись на сторону казаков. Из трёх тысяч верными короне осталось человек пятьсот. Да и к тем доверие теперь было подорвано более чем основательно.
"Пся крев!!! Они ещё возмущались, что реестр сокращён до шести тысяч! А как пришла пора отрабатывать получаемые деньги, все драпанули к врагам Речи Посполитой. Нет, мало их вешали и на колья сажали! После уничтожения банды, посмевшей бросить вызов королевскому войску, выжгу их змеиное кубло — Сечь, а в реестровцы велю принимать только тех, кто делом докажет верность короне. Лучше бы их совсем уничтожить, да границу без казачьих дозоров не перекрыть. Приходится, стиснув зубы, терпеть эту сволочь, да ещё и деньги им платить!"
