Игорь Забелин - Записки хроноскописта
Энтузиаст-краевед встретил нас на аэродроме. Горисполком предоставил нам машину (почему-то полуторку; видимо, товарищи решили, что мы немедленно перегрузим на нее хроноскоп), и наш помощник предложил поехать к Розанову. Он сказал это так, как будто Розанов был жив.
— Нет, к сожалению, — ответил краевед, когда я переспросил его. — Жив он только в памяти сибиряков.
Было еще очень рано, около шести часов утра. Машина прошла по тихим зеленым улицам Иркутска, и город остался позади. Дорога, описав дугу, прижалась к Ангаре и больше не отходила от нее. Небо было затянуто неплотным, но сплошным слоем облаков, а над темной быстрой Ангарой клубился белый туман; казалось, что река дышит и дыхание ее, холодное и влажное, долетает до нас. Я сидел в кузове между Березкиным и краеведом. Разговаривать никому не хотелось. Машина проносилась мимо березовых, с примесью сосны, лесков, мимо вытянувшихся вдоль реки селений, и я вспомнил, что скоро на их месте раскинется новое водохранилище. Туман над рекой постепенно рассеивался, и сквозь пелену проступали очертания темных рыбачьих лодок. Машина попадала то в теплые струи воздуха, то в холодные, но становилось все теплее, проглядывало солнце. Теперь мы хорошо видели лесистые сопки по левому берегу Ангары, узкую полоску железнодорожного полотна, прижатую к самой воде; навстречу нам прошел поезд, и белые облачка дыма растаяли над Ангарой. Неожиданно река, а следом за ней и шоссе сделали крутой поворот, и между двумя мысами показалась широкая светлая полоска воды — Байкал.
Мы остановились в селе Лиственничном, и краевед повел нас на заросший сосной и кедрами склон сопки. Торная тропа круто поднималась вверх, и мы еще издали заметили высокий белый обелиск, поставленный над братской могилой. Среди многих имен, высеченных на мраморной доске, мы нашли знакомое нам имя: С. С. Розанов.
— Он был членом Иркутского комитета РКП(б), — сказал краевед, — и одним из руководителей восстания против колчаковцев. Погиб в январе 1920 года под Лиственничным, на берегу Байкала.
…Мы стоим, сняв шапки. Утренний бриз чуть колышет волосы. Байкал затянут полупрозрачной голубой дымкой, он спокоен, величествен и прост. От пирса уходит в голубую даль небольшой буксирный пароход. А у самого берега лежит село с крепкими, надолго срубленными домами, и по длинной улице движутся по направлению к школе маленькие фигурки детей…
Глава шестая
в которой экспедиция хроноскопистов убеждается, что на Севере есть немало названий со словом «кресты», но о Долине Четырех Крестов никто никогда не слышал
В Иркутском городском архиве документально подтвердили все, что мы узнали со слов краеведа о Розанове. Но полученные нами сведения относились к последнему, вероятно самому славному, короткому периоду в жизни одного из наших героев-к борьбе за Советскую власть в Восточной Сибири. Сведения эти подтверждали достоверность записок Зальцмана. Да, Розанов, вольный или невольный участник полярной экспедиции Жильцова, был профессиональным революционером, настоящим коммунистом и до конца жизни сохранил верность своим идеалам. Он прожил трудную героическую жизнь и погиб в. бою с колчаковцами. Образ этого человека до конца прояснился, он стал близок и дорог нам, но от решения основной задачи- узнать судьбу экспедиции-мы были по-прежнему далеки.
Правда, появление Зальцмана в Краснодаре уже не удивляло нас: он спасся не один, Розанов тоже добрался до крупных городов. Но что случилось с остальными? О какой таинственной истории пытался рассказать умирающий Зальцман? Сохранились ли документы? И все наши помыслы сосредоточились на Долине Четырех Крестов.
За три дня по сложной трассе мы долетели до Чукотки и приземлились на аэродроме в селе Маркове. Экспедицией нашей сразу же заинтересовались все местные жители- и новоселы и старожилы, но о Долине Четырех Крестов никто никогда не слышал.
— Залив Креста-знаем, — сказал нам начальник авиапорта. — Крестовый перевал-тоже. Но Долина Четырех Крестов — понятия не имею.
— На Колыме еще всякие «кресты» есть, — поделился своим опытом марковский агроном. — Нижние Кресты, Кресты Колымские…
— Все не то, — ответили мы. — Наша долина находится в верховьях реки Белой. Там должна стоять поварня.
— Это еще не примета, — возразили нам. — Мало ли поварен на Севере!
— Много, — согласились мы, — Но по реке Белой их же не сотня. И потом-нам известны координаты, мы знаем, где искать.
И мы начали поиски.
На второй день самолет полярной авиации поднялся с аэродрома и взял курс на север (мы не могли рисковать хроноскопом, и поэтому наш самолет остался в Маркове, в авиапорту).
Сначала мы летели над болотистой Анадырской низменностью, испещренной цепочками небольших тундровых озер, соединенных между собой протоками-висками, потом местность стала выше, и самолет пересек неширокую холмистую гряду; сверху холмы казались серыми, безжизненными, лишь кое-где на них зеленели пятна стелющейся черной ольхи. Совершенно иная картина открылась нам, когда холмистая гряда осталась позади. Теперь самолет шел над долиной реки Белой; сильно извиваясь, то и дело меняя направление, река неспешно текла между низкими берегами, заросшими лесом. Он жался к реке, этот лес, и узкая полоска его с внешней стороны окаймлялась кустарниками; а дальше расстилалась тундра серая, заболоченная, с редкими пятнами снежников, летующих в затененных местах.
Чем севернее забирался самолет, тем выше становились холмы вокруг Белой, прямее долина реки, уже полоски галерейных лесов. Вскоре пилоту пришлось набрать высоту: теперь под нами лежали горы, тоже серые и тоже с редкими зелеными пятнами ольхи. Пятен этих становилось все меньше, и наконец они исчезли совсем, зато все чаще попадались снежники и маленькие белые леднички. Они лежали в долинках, и из-под них вытекали ручьи. Деревья встречались лишь небольшими группами, и с каждой минутой полета-все реже и реже. За все время я лишь однажды заметил кочевье оленеводов-несколько островерхих яранг и кораль для загона оленей, и один раз — одинокое зимовье, как мне показалось, пустое (дымок над ним не вился).
Штурман предупредил, что самолет скоро выйдет в заданную точку.
— Смотрите в оба, товарищ Вербинин. Не так-то легко заметить с воздуха ваши кресты. — Он подумал и добавил: — Если они вообще существуют.
Долина Белой становилась все уже. На севере отчетливо виднелись вознесенные в поднебесье вершины Анадырского хребта. Больше всего смущало меня, что совсем исчезли галерейные леса: ведь в шифровке Зальцмана упоминались левада и поваленный тополь, и хроноскоп так убедительно изобразил нам все это. Я почувствовал на себе внимательный взгляд Березкина и оглянулся. Он выразительно приподнял брови и кивнул в сторону окна. Очевидно, расстилавшаяся под нами картина смущала его не меньше, чем меня.
Я еще раз посмотрел вниз и понял, что в указанной точке мы не найдем Долину Четырех Крестов. Я подумал это не потому, что вдруг усомнился в точности астрономического определения-мы давно подозревали, что оно лишь приблизительно указывает местоположение долины, — к выводу этому меня привел физико-географический анализ местности. Северные ветры беспрепятственно разгуливали по долине реки Белой, которая становилась все выше и выше; тополя здесь выжить уже не могли. И я решил, что где-то поблизости должна находиться замкнутая почти со всех сторон, хорошо защищенная от северных ветров горным хребтом небольшая долина одного из второстепенных притоков Белой, в которой и сохранился островок леса- быть может, самый северный на Чукотке. Древесную растительность на Севере губят не холод, не жестокие морозы, как это обычно думают. В районах Верхоянска и Оймякона, в пределах «полюса холода» Северного полушария, где температура опускается почти до семидесяти градусов мороза, растет тайга и деревья чувствуют себя вполне нормально. Главная причина безлесья тундры — в низких летних температурах и в иссушении растений. Да, на Севере растения нередко гибнут от засухи, стоя «по колено» в воде. Очень опасны для деревьев весенние ветры; деревья начинают пробуждаться от зимнего оцепенения, влага испаряется, а новая не поступает, потому что почва еще не оттаяла и скована мерзлотой…
— Прибыли, — сказал штурман.
Под нами расстилалась арктическая пустыня, и никаких признаков жизни невозможно было заметить сверху. Я высказал штурману свои соображения и попросил взять немного восточное: насколько я мог судить, Анадырский хребет там лучше защищал прилегавшие к нему долины.
Самолет лег на новый курс и стал набирать высоту- зеленый оазис леса все равно не ускользнул бы от нашего внимания.
Мой прогноз подтвердился: через несколько минут с большой высоты мы разглядели темнеющее посреди серых гор пятно оазиса.
