Валерий Самохин. - Спекулянтъ
Денис молча выложил телеграммы и отчет со сводной цифрой потенциальных контрагентов.
– Все равно сумма велика, даже для нашего банка, – уже внутренне согласившись, с вздохом пожаловался банкир. – В любом случае нужно будет получать разрешение учредительного комитета. Они должны вынести заключение по векселям вашего торгового дома. Без этого – никак.
– А вы им передайте, уважаемый Фрол Спиридонович, – понижая голос, наклонился к собеседнику Денис, – что наша благодарность не будет иметь границ. В пределах разумного…
***
Верно, гласит народная мудрость: нет, худа без добра. Жаркое лето, сгубившее значительную часть посевов, явно пыталось искупить свою вину. Сухая, ветреная погода приводила зерно в товарные кондиции без всяких механических ухищрений.
Владельцы хлебных амбаров, принимающие зерно на хранение и несущие убытки из-за резко уменьшившегося объема, пытались поднимать арендные ставки. Разочарование следовало незамедлительно: молодые и шустрые, невесть откуда взявшиеся покупщики, в жесткой форме ставили свои условия. Либо прежние договоренности, либо…Амбаров много – зерна мало.
На хлебных базарах царило схожее настроение. Привыкшие в урожайные годы диктовать свои цены, покупщики буквально рвали из рук друг друга каждую подводу с зерном. Волна неурожая, набравшая ход в еще Европе, докатилась и до Самарской губернии.
Торги на хлебной бирже, лениво стартовавшие с девяносто копеек за пуд, через неделю напоминали пчелиный улей: заявки на продажу по цене полтора рубля, разлетались как куличи в пасхальное воскресенье.
Базарные диалоги не отличались особым разнообразием:
– Степан, купон будешь брать? Весь обоз возьму.
– И почем за пуд даешь?
– По девяносто пять копеек.
– Тебе Мирон не сюда надо, а в птичьи ряды. Там курей много – вот их и смеши.
– Побойся бога, земляк, хорошая цена… Э-эх, где наша не пропадала – рубль дам!
– Купцы Черниковы рупь и десять копеек дают. И за подвоз – особо…
– Так сколько ты хочешь, бисово отродье?!
– Рупь и тридцать копеек…
– Держи купон – забираю…
Накрыв хлебные регионы Российской империи, волна, продолжая набирать обороты, покатила обратно в Европу. Заголовки газет пестрели прогнозами голодной зимы. Паника нарастала. Зерна не было!!!
***
В известной самарской ресторации "…" собирался в основном деловой и чиновный люд губернской столицы. В обеденное время переполненный зал разделялся по интересам: в левой – солнечной – стороне, окнами выходившей на центральную улицу, собирались купцы и промышленники, в правой – затемненной – вели чинные беседы судейские и биржевики. Очень редко встречались столики с беззаботными студентами: цены в ресторации были кусачими. Немногие могли позволить себе и отдельные кабинки. Одна из них была забронирована главой торгового дома "Н.Е. Башкиров с сыновьями"…
– И откель он только взялся, бисов сын, – с натугой отломил ногу прожаренного гуся, старший Башкиров: дородный, багроволицый мужчина, одетый в светлую "тройку" добротного немецкого сукна.
– Да бог его знает, Николай Евстрафьевич – нацелился на оставшуюся ляжку его собеседник, не менее известный самарский мельник Шадрин. – Вроде из Уфимской губернии.
– У меня на мельницу за три дня сто подвод всего зашло, – невнятно пробурчал Башкиров, вытирая салфеткой лоснящиеся от гусиного жира губы. – Да и у тебя, Александр Фролович, чай, не больше.
– Откуда большему взяться, – огорчение в голосе не мешало тому увлеченно разделывать копченую стерлядку. – Весь хлеб, чтоб им пусто было, под себя загребли.
– Не сиделось ему у себя, вылез на свет белый из своей берлоги, – продолжал жаловаться Николай Евстрафьевич, не забывая, впрочем, пополнять фужер дорогим испанским вином. – Чай, не мальчик уже.
– Так, по слухам, не он хозяйствует, – делился сведениями Шадрин, наливая из того же графина, – а младший его – Дениска.
– Да-а, хороший волчонок подрастает, – Башкиров ловко подцепил с блюда скользкого угря и окунул прямо в соусницу. – Ну, ничего, скоро зубки-то подвыбьем…
Этой осенью у извечных соперников появился общий интерес: высокая цена на зерно не оставляла простора для привычных спекуляций, да и для собственных мельниц хотелось закупаться подешевле.
После того, как открылись первые хлебные базары, неожиданно проявилась нерадостная картина: и без того невеликий урожай почти вполовину был скуплен уфимским купцом Черниковым. И, что самое плохое, тот явно не торопился его продавать. Цена на бирже взлетела до двух рублей за пуд и стремилась дальше.
Маклеры Калашниковской биржи, что в Петербурге, слали панические телеграммы – горели контракты с чухонцами и остезийскими немцами. Стоял фрахт по Волге и владельцы барж грозились штрафами.
И вот неделя назад пришла первая хорошая новость: покупщики все-таки смогли набрать необходимый объем для горящих экспортных поставок. Осталось только перевезти его на баржи. Сегодня, скрашивая превратности купеческой судьбы сытным обедом, купцы ждали первого хлебного обоза…
В кабинет ввалился взмыленный приказчик Башкирова:
– Хозяин, подвод нема!
– Ты что несешь, дурень, как это – нема?
– Крестьянские черниковым возят, а артельные не едут.
– То есть, как не едут?
– Говорят, что арендованы уже. Но сами стоят – мух от лошадей отгоняют.
– Все артели?!
– Все хозяин, до единой!
– Так перекупи, идиот!
– Так сказывают, штрафы большие в договоре прописаны. Если заплатим – то поедут…
Купцы переглянулись. В обычные годы урожай перевозился неспешно – по мере надобности. Но и тогда проблемы с транспортом возникали периодически: хлеб был не единственным товаром, требующим перевозки. В этом же году урожай оказался востребован весь. И сразу.
Вслух можно было ничего и не говорить: волчонок нанес удар с самой неожиданной стороны…
– Сколько штраф?
– Тридцать копеек с пуда. И семь – за сам подвоз…
***
На калашниковской бирже появился новый хлебный экспортер: торговый дом "Черников и сын". По слухам, ходившим в финансовых кругах, на зерновой спекуляции дерзкие новички заработали около десяти миллионов рублей.
В Петербургском "Биржевом вестнике" появилась статья известного журналиста Северского, клеймившего хлебных спекулянтов, наживающихся на крестьянском горбу. Имя Дениса Черникова шло первым по списку.
Светские модницы забрасывали редакцию "Вестника" письмами, требуя адрес новой известности.
Юлия Рябушинская получила нагоняй от дяди за долгую отлучку и приглашение на званый ужин для Дениса…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Восемьдесят один…хлопок…восемьдесят два…хлопок…восемьдесят три…хлопок… Все, на сегодня хватит. Денис закончил отжиматься, огорченно посмотрел на сбитые костяшки – деревянный пол отличался от резинового покрытия привычного спортзала не в лучшую сторону – и направился в ванную комнату. Контрастный душ, обтереться до красна – теперь можно и позавтракать.
Жилье решил пока снимать – неизвестно, куда его завтра занесет нелегкая. Трехкомнатная, меблированная квартира на Невском проспекте, с телефоном и горячей водой обходилась в двадцать пять рублей ассигнациями. И всего десять минут ходьбы до конторы торгового дома.
Взгрустнулось по Юльке: ее учеба в столице была закончена, а из Москвы девушку не отпускал дядя. Она обижалась, что он отвечает на ее письма только телеграммами, но не Федьку же просить, в конце то концов, писать любовные послания – нынешнюю грамматику до сих пор не удавалось осилить. Да и не любил он эпистолярный жанр.
Черников (от своей прежней фамилии Денис уже начал отвыкать) так и не мог определиться в своих отношениях с Юлией. В который раз удивляясь собственным чувствам – видимо, сказывалось отличие гормонального метаболизма молодого организма, – он никак не мог решиться на дальнейшие шаги. Все-таки, в этом мире он был гостем, и в любой момент хозяева могли попросить на выход…
– С добрым утречком, ваше превосходительство, – приветствовал его дворник Потап. Всех солидных жильцов дома – Дениса был тоже включен в этот неведомый список – он именовал исключительно генеральским титулом. – Снегу жуть, сколько навалило за ночь
– Еще, какое доброе, – сощурился от яркого света молодой человек..
Вчера – весенний, мрачный, обезображенный грязными лужами Петербург, сегодня преобразился, обернувшись беззаботным щеголем в белоснежном фраке.
Солнце слепило, отражаясь от новорожденных сугробов и золоченых шпилей Адмиралтейства, и рассыпалось радужными брызгами.
– Красота, какая, – с удовольствием вдохнул морозный воздух Денис.
