Юрий Корчевский - Канонир
— Сна… си… бо, — выдавил он хрипло, отдышался, продолжил: — Думал, смертная минуточка подошла, да верно есть Бог на свете. — Он поднялся, протянул руку: — Фёдор.
— Юра, — я пожал ему руку.
— Веневитины мы, из Мурома. Обозом шли в три телеги, да вишь — напарникам моим не повезло. Вовремя ты подоспел. Свечку за тебя в церкви поставлю.
Мы пошли к телегам. Один из разбойников был ранен и ещё дышал. Я добил его без жалости. Двое обозников не подавали признаков жизни. Лошади и груз были целы.
Обозник достал с телеги лопату.
Схоронить сродственников надоть, не след их на дороге бросать. До Мурома не довезу — жарко.
— Может, на телегу погрузить и после схоронить? Не приведи Господи — опять эти заявятся.
— Четверо их было, татей-то. Напали неожиданно. Ваську сразу убили. И получилось, что их — по двое на каждого. Не успел никто из них убечь.
Обозник отошёл от дороги и начал рыть яму. Когда он устал, за лопату взялся я. За час могила была готова. Мы обернули павших холстинами, обозник прочёл краткую молитву, и мы засыпали могилу.
Я прошёл к трупам разбойников, собрал оружие, уложил на телегу.
— До Мурома возьмёшь ли?
— А то! Сам хотел тебя просить об этом. Смотрю — ратному делу ты обучен, вона какая сабля у тебя — из дорогих, да и владеешь ты ею мастерски. Вжик — и голова с плеч.
— Тогда обожди немного, мешок у меня там остался.
Я помчался по дороге назад, нашёл свой мешок, положил на телегу, поводья второй лошади привязали к первой телеге, на которую сел Фёдор. Я же уселся на третью телегу. Тронулись. На выпирающих из земли корнях деревьев трясло здорово, зато ноги отдыхали.
Через час начало темнеть, Фёдор свернул на полянку. Мы собрали хворост, запалили костёр. Фёдор повесил над костром котёл, согрел воду, развёл в ней мёд. Достал из мешка сало, хлеб, огурцы, флягу с вином.
— Помянём сродственников моих.
Мы молча выпили, поели. Запили сладкой водою. Вино развязало язык.
— Купец я, с роднёю ходили в Москву, кожами бычьими торговали. Обратно сукна фряжеского набрали, да беда случилась… Как я жёнам их объясню?
— Охрану чего же не взяли?
— А па какие-такие шиши? Сам только подниматься начал. О прошлом годе ушкуй с товаром в бурю утонул, из всей команды, почитай, я один и спасся. Решил — обозом товар возить, и здесь чуть жизни не лишился. И так уж город захирел — то засуха, неурожай, то пожары. Кромешники опять же головы поднять не дают, скольких бояр да купцов знатных живота лишили. Лютуют хуже татар. Не поверишь — половина народа по деревням разбежалась, животы спасая. Ты-то чего в Муром?
— В Ярославле жил, — соврал я. — Тоже голод, тоже кромешники.
— А на эту дорогу как попал? Из Ярославля дорога там, — он махнул рукой на север.
— На судне плыл, да не повезло — бросили меня попутчики на стоянке. Проснулся утром — ни корабля, ни людей. А с кораблём все вещи мои, деньги уплыли.
— Да… Нельзя верить народу. Спать давай ложиться.
Мы улеглись.
ГЛАВА II
На третий день мы подъехали к большой деревне.
— Якиманская слобода, — указал на неё рукой Фёдор. — Муром совсем рядом, скоро дома будем. У тебя есть ли где остановиться?
— Откуда, Федя? Родни в городе нет, из знакомых — только ты.
— Тогда у меня живи, место найдётся.
Мы въехали в город, заплатив городской страже мыто.
Попетляв по узким улицам, мы выбрались на набережную. С высокого берега была видна Ока — довольно широкая, с судёнышками на ней и лесом на правом берегу.
Фёдор показал влево, на деревянный храм:
— Церковь Козьмы и Дамиана, меня здесь венчали.
Проехав ещё немного, мы повернули влево.
— Вот и моя улица, четвёртый дом с угла — мой!
Мы подъехали к дому, и Фёдор ручкой кнута
постучал в ворота. Из дома выбежала женщина, бросилась открывать ворота и, едва телеги въехали во двор, кинулась Фёдору на шею.
— Вернулся наконец, совсем заждалась.
— Марфа, ты уж при людях-то пообожди с ласками.
Марфа отпрянула от Фёдора.
— А родственники где — деверь да племяш?
— Сгинули, разбойники напали и живота лишили. Вот человек, отбиться помог да родню схоронить, значит.
У Марфы выступили слёзы.
— Ну хватит, хватит мокреть разводить.
Из дома выбежали дети, бросились обнимать Фёдора.
Мы распрягли лошадей, завели в конюшню. Хозяйство у Фёдора было справное. Дом большой, бревенчатый, пятистенка, правда — одноэтажный. Двор вымощен дубовыми плашками. Конюшня на пять лошадей, навес для телег. Видимо, Фёдор знавал и лучшие времена.
Я взял свой мешок, и Фёдор под ручку, оказывая уважение к гостю, провёл в дом. А на пороге меня встречала приодетая Марфа с корцом сбитня. Я выпил, перевернул корец и возвратил хозяйке.
В комнате я перекрестился на образа в красном углу, уселся на скамье. Прислуги в доме не было, но Марфа и сама очень скоро накрыла стол. Мы выпили за встречу, помянули погибшую родню купца.
Фёдор отвёл меня в небольшую комнатушку.
— Располагайся, сколь хочешь, столько и живи. Долг за мной неоплатный, хоть немного возверну.
Я не возражал, после сытного обеда в доме купца я чувствовал себя в безопасности и быстро ус- пул. Проспал аж до утра.
За завтраком купец поинтересовался:
— А на жизнь чем зарабатываешь? Сабля у тебя, смотрю, знатная, дорогая — не в охранники ли нанимаешься?
— Да нет, Фёдор, лекарь я. Но могу и в охранники, когда денег нет.
— Гляди-ка. А чего же лекарю у нас в Муроме делать? В городе почитай народу — хорошо, если треть осталась.
— Работа по лекарской части найдётся всегда. Только вот инструментов у меня сейчас нету.
— А, ну да — ты говорил, что тебя на стоянке бросили, с вещами уплыли. Так то не беда — кузнецы у нас знатные, любую железяку выкуют — любо- дорого посмотреть.
— Да не любую, Фёдор. Очень тонкая работа нужна.
— И такой мастер есть у нас. Город у нас славный, ремесленников рукастых полно. Ты наши муромские калачи пробовал?
— Не успел ещё.
— О! чудо как хороши, таких нигде нету. Даже к государеву столу возим. Собирайся, на торг пойдём — я тебя калачами угощу да с кузнецом знатным познакомлю, что инструменты любые сделать может.
Голому чего собираться — только подпоясаться. Тем более на торгу мне надо было купить сапоги.
С них и начали. Фёдор подвёл меня к сапожнику, я подобрал сапоги по ноге. Сапожник оказался старым знакомцем Фёдора, бросил коротко, когда я рассчитался:
— Носить тебе, парень, эти сапоги — не переносить. Подошва из бычьей кожи, дратва сученая, а верх юфтевый. Нога потеть не будет.
Затем Фёдор купил в лавке калачей. Мы съели пх тут же, запив квасом. Калачи и в самом деле оказались превосходными — ароматные, мягкие. Каждый калач со своим вкусом, видимо — приправы в тесто добавляли особые. Такие, попробовав раз, не забудешь.
— Доволен ли ты калачами? Не едал таких нигде, я точно говорю.
Я согласился.
— Ну, теперь — к кузнецу.
Лавка, даже скорее лавка с мастерской, оказалась в самом углу торга. Кузнец был седой, лохматый донельзя, а глаза блестели молодо.
Я объяснил и даже нарисовал писалом на вощёной дощечке, что мне требовалось.
— Мудрёно, однако сделаем. Через три дня приходи.
С торга мы ушли довольные. Меня беспокоило только то, какого качества инструменты будут. Ну, скажем, скальпель мне изготавливали и раньше — не такая уж мудрёная работа. А вот зажимы и иглы кривые — это сложно.
К моему удивлению и радости, инструменты и в самом деле оказались неплохи. Иглы с режущими кромками по всей длине, ушко с прорезью для быстрой заправки нити. Иглодержатели фиксировали иглы без проворотов и проскальзываний. Даже отполированы инструменты были на совесть.
— Это уж внук мой, Алексей, старался, ножное точило приспособил, только вместо камня — кожу бычью поставил.
Кузнец полюбовался ещё раз на инструменты, обернул их тряпицей и отдал мне.
Теперь мне нужны были нитки, которые я без труда приобрёл.
— Из-за Стены, синдские, — пояснил торговец. — Самый лучший шёлк.
Ну а уж опий для обезболивания я нашёл без проблем — торговали им в нескольких лавках наряду с другими товарами.
Теперь у меня было всё необходимое для операций, за исключением, пожалуй, кетгута. Шёлком шить хорошо, но есть у него один недостаток — он не рассасывается после операции. Для наружных швов — то, что надо: зажила рана — подрезал один кончик узла и вытащил нить. А внутри тела желателен кетгут. Это тоже нити для швов, изготавливаются из бараньих кишок, обладают замечательным свойством — через десять-пятнадцать дней после операции, в зависимости от толщины, нити рассасываются без следа. За это время ткани, края которых были стянуты кетгутом, срастаются.
