Валерий Елманов - Витязь на распутье
Она сделала вид, что призадумалась, и, опустив голову, принялась рассеянно водить пальцем по столу. Густав затаив дыхание ждал продолжения, но, не выдержав, спросил:
– И что есть тогда?
– Тогда… – неспешно протянула Ксения, вновь сделала паузу, затем глубоко вздохнула, подняла голову и с лукавой улыбкой продолжила: – А я и сама не ведаю, что будет тогда. – И, не давая ему опомниться, встала. – А ныне час уже поздний, поэтому дозволь на покой отойти, Густав Эрикович.
Я тоже было поднялся с места, но она незаметно для королевича дала понять, что провожать ее не нужно и мне лучше остаться, дабы «добить» Густава.
Что ж, приходится признать, что последствия моего неудачного скороспелого штурма полностью устранены. Или не полностью?..
Глава 3
Слово не воробей, поймают – не вылетишь
Едва царевна удалилась, как принц взвыл и забегал из угла в угол, периодически вскидывая руки к потолку, и срывающимся от восторга голосом выкрикивал нечто высокопарное:
– О-о-о, lumen coeli! О-о-о, sancta rosa![15]
Угомонился он не сразу, но первым делом, плюхнувшись на свой стул, потребовал от меня дать ему хороший совет, как завоевать сердце неприступной красавицы.
Я хотел было напомнить насчет предложения Дмитрия, но, решив, что лучше всего будет, если он сам вспомнит о нем, не сказал ни слова, а в ответ на повторный вопрос Густава только неопределенно передернул плечами, давая понять, чтоб думал сам, и принялся с энтузиазмом наворачивать свиную грудинку с бесподобным пирогом.
Принц укоризненно уставился на меня – дескать, как я могу преспокойно лопать в такие минуты, но я не поддавался, внимания на его тяжкие вздохи не обращал и продолжал энергично работать челюстями.
Густав терпеливо дождался, пока из моей миски не исчезнет последний кусок, открыл было рот, чтобы поделиться своими соображениями, но я сразу же, без перерыва переключился на вкуснющие яблочно-медовые лепешки, запивая их столь же приятным яблочным квасом.
– Я думать, что ты мне друг, – не выдержал принц, – что ты помогать, а ты есть…
Возмущение его было столь велико, что нужного слова он так и не сумел подыскать, оставив фразу незаконченной, после чего вновь вскочил и забегал из угла в угол, но спустя несколько минут, плюхнувшись на стул, заявил:
– Кажется, я все придумать!
Ответить я не мог, ибо как раз парой секунд ранее запихал в рот изрядный кусок лепешки, поэтому лишь одобрительно промычал в ответ, давая понять, что я весьма рад этому обстоятельству.
– И ты мне помогать, – строго заметил он. – Друг всегда есть помогать, ибо – amicus cognoscitur amore, more, ore, re[16], вот ты и…
Интересно, с чего он решил, что я его друг? Впрочем, возражения были неуместны, поэтому я вновь промычал нечто неопределенное.
– И мы с тобой ее украсть, – радостно сообщил он мне и… кинулся хлопать меня по спине, поскольку я незамедлительно поперхнулся и закашлялся от восторга перед столь дивной увлекательной идеей.
Придет же такое на ум?! Ох, переборщила Ксения Борисовна. Вполне хватило бы, чтоб у принца поехала крыша, а тут, судя по всему, ее попросту снесло. И что мне теперь делать?
Наконец я кое-как откашлялся, слегка отдышался и выпалил:
– С ума сошел?!
– А что? – удивился Густав. – Я слыхать, что есть на Руси такой обычай, когда мать-отец против, а жених и невеста любить друг друга.
– А с чего ты взял, что невеста, то есть Ксения Борисовна, тебя полюбила?! – возмущенно осведомился я.
– Ну как же, – растерянно развел руками он. – Она сама говорить, что я есть пригож, ум мой хорош, и еще я славный, – припомнил он под конец. – Не попало кому такое не сказывают.
– Что такое комплимент, ты, надеюсь, знаешь? – поинтересовался я, решив чуть-чуть сбить азарт с не на шутку разошедшегося шведа.
Тот утвердительно кивнул и озадаченно уставился на меня.
Пришлось пояснить, что Ксения Борисовна, характеризуя кое-какие качества принца, скорее их проавансировала, поскольку на самом деле они, возможно, в нем присутствуют, но являются нераскрытыми и не проявились в конкретных делах. Вот, например, слово «славный». Оно на Руси означает известность, причем полученную в боях и громких победах, то есть ратную. А откуда ей пока взяться, если принц из Углича ни ногой, и даже когда его в кои веки позвали за этой самой славой, он отказался. Ну и о чем тогда говорить?
Про остальное, особенно о пригожести, говорить как есть не стал, пожалев мужика. Отделался обтекаемым:
– И вообще, в горячке, чтобы сделать приятное человеку, чего только не скажешь. – И придирчиво оглядел его.
М-да-а, видок у него еще тот.
Нет, что касаемо нарядности – полный порядок. Все на своих местах, одежда блестит и сияет, сапоги вон жемчугом расшиты, а кафтан даже при свете свечей переливается от золотого шитья.
Зато внешность…
Дело, конечно, вкуса, а любовь зла, так что кому-то очень даже пришелся бы по душе и такой, только не царевне. Одни мешки под глазами чего стоят. А уж вкупе с отекшей кожей нездорового цвета… Словом, весьма выразительное зрелище. Как там поется в песенке? «Пять минут у зеркала постой. Ты все поймешь. Ты все увидишь сам…»
Нет-нет, ревность ни при чем. Признаться, на минуту-другую и впрямь становилось немного не по себе, когда она ворковала с ним, но это же для дела. Кроме того, после всего, что у нас было с Ксенией, считать Густава потенциальным конкурентом просто смешно.
Смешно и глупо.
Но и совет насчет зеркала тоже бесполезен. Не тот случай. Вон у него какой ошалелый, затуманенный взгляд. Оставалось только вздохнуть – ох уж эти женщины! Такое порой настряпают, что ой-ой-ой, а нам, мужикам, потом расхлебывай.
И какой умник сказал, что кашу маслом не испортишь? Очень даже запросто. Если кого интересует рецепт – обращайтесь к моей Ксюше. И ведь не упрекнешь – для меня старалась.
Однако мой намек насчет славного и славы Густав пропустил мимо ушей, так что пришлось зайти с другого бока.
– А обо мне ты подумал? – осведомился я.
– Ты бояться, – не понял меня Густав и попытался ободрить: – Кто волков бояться – тому глаз вон. Думать, что ее слуги стрелять?
– Ее слуги стрелять нет! – От возмущения я даже перешел на его стиль речи. – А вот мои стрелять о-го-го.
– В тебя?! – вытаращил глаза недоумевающий принц.
– Да не в меня, а в тебя, – поправил я.
Наступила пауза. Нахмурившийся Густав пытался сообразить, почему мои гвардейцы станут в него палить, а я быстренько прикидывал, как бы половчей еще раз натолкнуть принца на иной выход.
Так ничего и не придумав, я приоткрыл завесу тайны и пояснил главную причину, по которой не смогу стать ему помощником в деле кражи невесты. Нет-нет, я тоже питаю к нему дружеские чувства и любую другую умыкну, если, разумеется, согласна сама девушка, но вот именно царевну… Договаривать не стал, предоставив ему самому додуматься почему.
Судя по оценивающему взгляду, Густав был достаточно догадливым. Но, дабы успокоить его, я сразу добавил, что, к сожалению, в связи с отсутствием не только городов, сел, деревень, не говоря уж о прочих владениях, но и славных ратных побед, мне пока что предлагать царевне свою руку и сердце не имеет смысла.
Так, оценивающий взгляд слегка потеплел, подозрительность исчезла, хотя настороженность осталась. Придется добавить. И я рассказал про дополнительные обстоятельства, которые тоже заставляют меня не только хранить гробовое молчание, но даже и не помышлять ни о чем таком.
Мол, я поклялся доставить царевну живой и здоровой к ее брату, а свое слово привык держать. Кроме того, в качестве довеска я упомянул и об особом отношении к царевне нашего государя. Нет-нет, он тоже хранит обещание, данное им ясновельможной пани Марине Мнишек, и Густав может не опасаться каких-либо поползновений с его стороны. Но, всячески заботясь о Ксении Борисовне, он взял под особый контроль выбор ее будущего мужа, и я от имени ее брата Федора Борисовича даже дал Дмитрию Иоанновичу слово, что царевна выйдет замуж лишь после того, как получит разрешение на брак от государя.
– Значит, я идти к царю, – решительно произнес Густав.
– Бесполезно, – махнул рукой я и намекнул: – У него голова сейчас только Эстляндией занята, так что ни о чем другом он и думать не желает. – И уставился на принца, в надежде что хоть теперь он вспомнит о моем предложении.
Однако увы.
Дошло до него только через пару часов, и он, не став дожидаться утра, попытался вломиться в мою светелку, затеяв громкую перепалку с бдительными караульными, дежурившими подле двери. Пришлось вмешаться, впустить его и до рассвета выслушивать «блистательный мысль» о том, как покорить сердце царевны.
Вначале я немного испытал его на прочность, уточнив, не слишком ли скоропалительно он поведал мне о своем решении, которое уж больно разнится с точкой зрения, высказанной не далее как два дня назад.
