Андрей Посняков - Крестовый поход
— Думаю, лиходеи должны выказать интерес. По словам Зевки, их атаман — парень рисковый. Тем более, сам же говоришь — такой куш.
— Скажи еще, что товар на складе долго держать не будут, перегрузят на какой-то корабль, а еще добавь, что владелец склада хочет заменить всех охранников, служек и прочих. Дескать — не очень надежны, эвон, ограбление проворонили! Допустили! Пусть и мало взяли, но это дела не меняет. Ясно?
Аргип кивнул.
— Как будешь говорить об усилении охраны, — продолжал инструкцию Алексей. — Напирай на то, что обычным путем — с налета — ничего не получиться, что нужно что-то придумать…
— Подкоп? — неуверенно предложил юноша.
Старший тавулялрий кивнул:
— Вот именно, что подкоп! Но помни… это не ты должен преложить, а кто-то из них, пусть Зевка… Сладишь?
— Постараюсь.
— Вот-вот, постарайся… — Лешка вдруг усмехнулся. — Филимон велел передать — как сделаешь дело, ставим тебя на должность младшего тавуллярия, без всякого там стажерства и всего прочего..
Напарник сглотнул слюну и улыбнулся. Хорошая у него была улыбка, отрытая такая, широкая.
Обнадежив напарника, Алексей быстро зашагал домой. На этот раз нужно было брать всю шайку, всех тех, кто попадется в сеть — больше тянуть было нечего, до и позволить бандитам поживиться немалыми ценностями никто не собирался. Старая лиса протокуратор Филимон Гротас — как и Алексей, и все прочие — вполне допускал, что на ограбление склада пойдет не вся банда, а лишь ее часть — но, часть самая действенная, боевая. Взять — или истребить — этих, и лиходеи утихнут, хотя бы на время, а за это самое время нужно будет постараться отыскать все разбойничье охвостье, оставшееся на свободе. А для этой цели неплохо бы, как и предполагали раньше, внедрить в шайку Аргипа. Внедрить… Значит, надо дать кому-то бежать… Бежать не одному — с Аргипом… Сложное дело, но вполне может выгореть. Впрочем, если и не выгорит — так можно будет что-нибудь другое придумать.
Дня через три после этой беседы, погруженный в думы, старший тавуллярий сыскного секрета эпарха Алексей Пафлагон, невольно ускоряя шаг, шел к теплу семейного очага. Семейного, семейного — уж можно было так и сказать, прямо…
Уже поднимаясь по лестнице к себе, на третий этаж, Алексей услыхал раздающийся сверху смех, и даже не смех, а откровенный хохот, довольно громкий и, как почему-то сразу показалось Лешке, нахальный. Мужской! И кто бы это мог так смеяться в его жилище? Неужели, хозяин дома заглянул за квартирной платой… так еще, вроде, не время?
Ха!
Едва ступив на порог, Алексей распахнул объятия:
— Владос! Черт рыжий! Рад, что ты, наконец, заглянул, дружище. Сколько ж мы не виделись?
— Месяца три-четыре — точно!
Что и сказать, длинный, рыжеволосый с такой же рыжей бородкой и черными цыганистыми глазами, Владос Костадинос в последнее время не слишком-то часто навещал своих старых друзей — Лешку и Ксанфию, но вот, наконец, вырвался, объявился.
— Как дела, рыжий? Как жизнь? Чем сейчас занимаешься?
Владос подмигнул, засмеялся:
— Да так, всем понемногу. Занес вот вам путевые документы и деньги — корабль-то мы на паях покупали.
Алексей довольно потер руки:
— Вот уж, признаться, не ожидал, что твоя покупка принесет нам хоть какую-то прибыль.
— А вот ведь принесла! — словно бы возражая ему, воскликнула Ксанфия, да так, что можно было подумать, будто бы это и не она в прошлом году обещала поколотить Владоса за эту «никчемную покупку».
— «Святой Николай» — славное судно! — прихлебывая из высокого стеклянного кубка вино, не преминул похвалиться Владос. — Пусть это не быстроходная марсиьяна, а всего лишь грузовая скафа, тем не менее, «Святой Николай» весьма вместителен и, благодаря небольшой осадке, может заходить в такие места, куда иным кораблям вход заказан. Кстати, наше судно не далее как вчера вернулось из Мореи с лесом. Отличные сосновые бревна! Я их уже заранее продал секрету ремонта городских улиц и… гм-гм… некоему частному лицу — уж больно упрашивал.
— Ай-ай-ай! — Алексей шутливо погрозил пальцем приятелю. — Нарушаете имперские законы, господин Костадинос! Продаете стратегический товар частным лицам.
— Ну, я ведь немножко, — округлив глаза, якобы в ужасе, отстранился Владос. — Тем более, за очень приличную цену. Да, говорят, ты теперь старший тавуллярий? Поздравляю — далеко шагаешь, и — главное — быстро. Ксанфия, ты не соблаговолишь ли плеснуть мне еще не много вина?
— Хоть весь кувшин, друг мой, хоть весь кувшин. Кстати, ты уже успел присмотреть новый груз?
— Пока нет, — гость улыбнулся. — Но я шепнул кое-кому в гавани, что отдаю судно во фрахт на строго определенное время, не больше трех-четырех дней, в крайнем случае — на неделю.
— И правильно, — согласилась Ксанфия. — Чего кораблю зря простаивать? Что, уже нашлись желающие?.
Гость захохотал:
— Конечно, нашлись, а как вы думали?! Некий господин Алос Навкратос уже зафрахтовал судно на ближайший четверг.
— Всего на один день? — удивилась Ксанфия. — И что, это стоит хороших денег?
— Конечно, стоит, милая Ксанфия! — убежденно воскликнул Владос. — Конечно, стоит. Тем более, это будет ночной рейс, что не так-то просто, но у меня хороший шкипер. Очень хорошие шкипер! Божиться, что каждую щель в Мраморном море знает.
— Так ты доверяешь ему корабль?
— Ну, неужели сам буду шататься по морю?
Владос выпил еще и со смехом предложил попеть песен. Ксанфия тут же принесла из спальни лютню, взяла аккорд и умильно посмотрела на жениха:
— Лекса, а ну-ка спой! Ту самую склавинскую песню, которую ты всегда поешь, когда выпьешь…
Лешка прищурил глаза:
— Очень хотите?
— Спой, Лекса, спой!
— Ну, ладно, уговорили… Ксанфия, музыку помнишь?
— А как же!
— Тогда начали… И…
Снова брошен в окна лунный свет…
Прикрыв глаза, Лешка пел старую песню знаменитой российской группы…
Глава 3
Лето 1443 г. Константинополь. Четверг
За меч, сына Эллады!
Сряжайте корабли!
Константин Ригас «Военный гимн»…«Ария», любимой Лешкиной группы.
Закончив петь, Алексей выхлестал целый бокал, кивнул Ксанфии, и затянул снова, теперь уже другую песню. Вернее — другие. Он спел и «Свободу» и «Прощай, Норфолк!» и «Улицу Роз», пел, не чувствуя усталости и не ощущая, как текут по щекам слезы. Хотя, конечно, Ксанфия была не Маврин, или Холстинин с Дубининым, а сам Алексей — не Кипелов и не Беркут, но он пел не голосом, пел душой…
Мы верим, что есть свобода,
Пока жива мечта…
Пел и невольно вспоминал прошлую жизнь. Ту… И воспоминания проходили клипами, под песни, под музыку «Арии», и было даже не ясно теперь — было ль это, иль не было…
Детский дом, абитура на факультете социальных наук, колхоз, вернее АОЗТ, куда по старой память приехал подработать в конце лета. Застрявший в болоте трактор, торговка спиртом бабка Федотиха… Гроза. И провал. И — отряд работорговцев татар.
Лешка — Алексей Смирнов — так до конца и не понял, как оно так вышло, что он, человек начала двадцать первого века, вдруг оказался в веке пятнадцатом, точнее — почтив его середине. Чудеса или просто — непознанное еще научное явление. Какой-нибудь темпоральный провал. Татары продали его в рабство, в Крым, откуда он бежал вместе с Владосом, бежал в Константинополь — родной город нового друга, который — не сразу, постепенно, стал родным и для него, Лешки. И все же парень поначалу дела все, чтобы вернуться обратно, в свое время, к привычной жизни, и добился таки своего, вернулся. И, как оказалось, зря. Ведь там по прежнему продолжал существовать тот самый юноша, Лешка Смирнов, словно ничего и не случилось, словно и не проваливался он никуда, не пропадал. Короче, Лешка Византиец — Пафлагон, как его прозвали в Константинополе — в своем прежнем времени оказался лишним, мало того, само его существование там угрожало жизни двух человек — пронзенного татарской стрелой и вдруг оказавшегося живым малолетнего Вовки и… и — Алексея Смирнова, по прозвищу «Леха-Практикант». Его! Лешка даже познакомился… гм-гм… с самим собой, выходит? И решил — убираться обратно, тем более, там, в далеком — и таком родном — пятнадцатом веке его ждали друзья, город, ставший родным, и любимая девушка — Ксанфия, нынешняя невеста и — Лешка очень на то надеялся — будущая жена. Ну, в общем-то, пока все и шло к свадьбе. Любимая, работа, друзья, уважение людей — всего этого Лешка достиг здесь, в Константинополе, достиг сам, чем мог законно гордиться. Одно отравляло жизнь — Лешка точно знал, что в мае 1453 года великий город падет под ударами турок. И хотел бы сделать все, чтобы этого не случилось. Время было — как-никак почти десять лет — и за это время, не такое уж и большое, нужно было что-то совершить, что-то придумать. Ну, а для начала стать тем, с кем вынуждены будут считаться власть предержащие.
