Андрей Биверов - 13-й Император. «Попаданец» против Чертовой Дюжины
«Когда Николай Александрович Романов, 1843 года рождения, умер в нашей истории?»
«12 апреля 1865 года в 12 часов 50 минут ночи», — получил я исчерпывающий ответ.
«Каково текущее состояние моего здоровья?»
«Информация недоступна».
«Каково было состояние моего здоровья после внедрения?» — зашел я немного с другой стороны.
«Максимально приближенное к идеальному. Сразу после внедрения были устранены все болезни тела. Иммунитет был повышен, насколько это было возможно, опираясь на генетический код реципиента без привлечения ненужного внимания». Далее шло подробное описание всех моих характеристик, включая рост, вес, давление и даже уровень лейкоцитов в крови. Впрочем, не имея никакого медицинского образования, я вскоре оставил изучение данного вопроса.
Потратив еще часок на исследование последних событий в Российской империи, я почувствовал легкое недомогание и прилег на кровать. Началось. Довольно скоро голова окончательно разболелась и читать стало совершенно невозможно. Отложив раскрытый дневник в сторону, я испытал сильнейшее головокружение и потянулся было рукой к стоявшему недалеко колокольчику и тут провалился в забытье. «Ничего себе повышенный иммунитет и идеальное здоровье. Хоть бы раздвоение прошло», — мелькнуло у меня в голове, перед тем как сознание окончательно померкло.
Я очнулся, верно, довольно скоро, солнце, казалось, находилось все там же, где и раньше, поэтому, взглянув на часы, я совсем не удивился, узнав, что прошло лишь полчаса с того момента, когда я лег на кровать. Позвонив в колокольчик — на этот раз дотянуться до него мне не составило никакого труда, — вскоре я увидел вошедшего ко мне адъютанта Барятинского. Наверно, я выглядел совсем уж плохо, потому что безо всяких мероприятий с моей стороны взволнованный князь бросился ко мне со словами:
— Ваше высочество, вам плохо? Может, врача позвать?
— Зови, — сказал я и едва узнал свой голос, таким слабым и безжизненным он был. — Зови, — уже громче повторил я в спину убегающему адъютанту. А Логос обещал, что срублюсь уже после вести о смерти отца. Просчитался, выходит. Эта мысль странным образом подбодрила меня.
Спустя несколько минут, верно, Владимир здорово всех напугал, ко мне ворвался сразу добрый десяток человек свиты, в кильватере которой кого только не было.
— Извольский, и вы здесь? Наверно, прошение уже готово? — слабым голосом успел вставить я, перед тем как мой личный врач Шестов попросил всех освободить помещение.
Доктор, не особо мудрствуя, поставил мне пиявок, думаю, он решил, что у меня поднялось давление после разговора с Деном и Извольским, заставил выпить какой-то гадости. Затем, строго-настрого прописав мне исключительно постельный режим на несколько дней, снял пиявок и оставил меня спать. Хорошо хоть, теперь не надо будет присутствовать на очередном скучнейшем и натянутом балу в честь моего приезда, мелькнула где-то вдали слабая мысль, и я снова провалился в тяжелое забытье.
Казалось, только сомкнул глаза, как меня разбудил непонятно откуда идущий гул. Что случилось? Мое внимание привлекли какие-то звуки за дверью, пробивающиеся сквозь рокот далеких раскатов грома: громкий шепот, позвякивание оружием и какие-то неясные шорохи прямо под дверью. Галлюцинации? Я не на шутку встревожился, наверное, болезнь породила у меня частые приступы страха, и немедленно позвонил в колокольчик. Мгновенье спустя в комнату вошли мои адъютанты. Только с ними на этот раз проследовал мой воспитатель вместе с Деном и епископом. Сразу было видно, что они не на шутку взволнованы.
— Пошли вон! — срывающимся на дребезжащий фальцет голосом рявкнул Строганов, с силой захлопывая дверь перед толпой снаружи моей опочивальни. Я только сейчас заметил, как же он на самом деле стар.
— Граф, извольте объясниться, — насколько мог твердо, заговорил я, приподнимаясь на локте. — Что все это значит?
— Ваше… ваше императорское величество, император Александр Второй скоропостижно скончался сегодня утром, — мне показалось, граф всхлипнул, а на его глазах совершенно точно выступили слезы. Я ощутил очередную волну боли и горя.
— Господи! Что произошло?
— У его императорского величества Александра Второго случился удар, — граф подошел к моей кровати и тяжело опустился на колено. — Позвольте мне присягнуть первым.
Я, оглушенный новостью, пусть и ожидаемой, и подкошенный плохим самочувствием, конечно, ничего против не имел. В голове лишь глупо мелькнуло Le roi est mort! Vive le roi![7] Вслед за графом мне присягнул снова губернатор Курской губернии генерал-лейтенант Ден, затем один за другим и все присутствующие в комнате. Но когда в комнату начали тихо просачиваться все новые и новые люди, я не выдержал и попросил их всех покинуть комнату. Осталась лишь свита и Ден с епископом. Мне хотелось немедленно одеться и выйти к собравшимся за дверью. Волненье и неуверенность присягающих мне, прикованному к постели, давали ясно понять, что лучше бы мне сейчас быть на ногах.
— Выше величество, — обратился ко мне горячим, хриплым шепотом Владимир Иванович, — разрешите разогнать негодяев, шумящих у вас под окнами. Солдаты и полицейские вокруг дома готовы по первому слову…
— Что вы, генерал, оставьте, — оборвал я его. — Скажите им лучше, что вскоре я выйду на балкон говорить с ними, — одним движением оборвав готовые сорваться с его губ возражения, я встал с постели, отбросив укрывавшее меня одеяло в сторону. Кажется, Николай временно перехватил управление. Хоть бы не шлепнулся с балкона и не ляпнул чего. Хотя какая разница?
Быстро одевшись, я вышел в до невозможности заполненный курской знатью зал. После короткого, пусть и тяжелого, сна я стал чувствовать себя гораздо лучше. Быстро приняв присягу, насколько это было возможно у такой толпы высокопоставленных особ, я вышел на балкон к собравшимся перед домом людям. От них шел встревоженный гул. Так вот что я спутал с далекими раскатами грома! Увидев меня, толпа начала стихать.
Честно говоря, не знал, что мне делать, — вышел просто показаться на глаза, успокоить народ и опровергнуть слухи о моей, так некстати свалившейся, болезни. Но все ждали от меня чего-то большего, я просто физически ощущал это. И Николай заговорил.
— Подданные Российской империи, сегодня наступил черный день в нашей великой истории. Сегодня скончался мой отец, Александр Второй. Великий государь, реформатор и добрый отец всем нам, так многого желавший сделать для своей отчизны и так мало успевший. Я принимаю на себя его ношу… — Я говорил и говорил. Слова сами ложились у меня в голове, меня посетило редкое ораторское вдохновенье. Хотя Николай был неплохо подготовлен для таких речей, я же ему скорее мешал. В общем, успокоить и воодушевить их мне оказалось вполне под силу.
Когда спустя четверть часа я покинул балкон, горожане расходились ободренные, в полной уверенности, что в будущем несчастья обойдут их стороной. Каждый услышал в моих словах что-то свое, что-то приободрившее и давшее ему надежду. «М-да, а Николай-то самонадеянный юнец», — прокомментировал это соображение мой куда более циничный ум.
Речь эта истощила все мои силы, и, едва дойдя до кровати, я без сил повалился на нее, чтобы тут же забыться тяжелым сном. И уже не чувствовал, как чьи-то заботливые руки раздевали меня, располагали на постели поудобней (первоначально я упал на кровать по диагонали), укрывали одеялом, клали голову на подушку.
Глава 3
ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО НИКОЛАЙ ВТОРОЙ
И снова меня разбудил какой-то непонятный шум. Настойчиво пробиваясь сквозь вялотекущие, еще скованные сном мысли. Закружились воспоминания о последних событиях, смывая дрему, словно ведро леденящей воды.
Я прислушался. Судя по звукам, под дверью, уже в который раз за последнее время, собралась волнующаяся свита. Наверняка давно топчутся, не решаясь зайти и потревожить мой полусон-полузабытье, вызванный внезапной болезнью. «Да, точно, так и есть», — ясно подумалось мне, едва я разобрал приглушенное «Никак не возможно» в исполнении Шестова, состоявшего при мне врачом.
Воспользовавшись для зова колокольчиком, поприветствовал тотчас же вошедших ко мне «поддверных» шептунов, как про себя окрестил всю эту постоянно собирающуюся под моей дверью компанию. Небо за окном уже начало сереть, но, несмотря на долгий сон, я все равно чувствовал слабость и легкое головокружение. Оставалось надеяться, что галлюцинаций и высокой температуры прямо сейчас не последует.
— Вижу, вы уже не спите, ваше величество, — присаживаясь на стул у моей кровати, сказал граф. — Нам необходимо без промедлений выезжать в Петербург, как только ваше здоровье позволит вам перенести дорогу, — уточнил Строганов в конце. — Возможно, если мы поторопимся, то еще успеем к началу похорон вашего отца, — судя по его взгляду на меня, он не сомневался, что я сейчас же вскочу с кровати и побегу собираться.
