Алексей Волков - «Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!»
Помощь не требовалась. Пуля разворошила шубу как раз напротив сердца.
ГЛАВА 2
Москва
Зима уже давно успела миновать середину и теперь медленно двинулась к концу. По-прежнему стояли морозы, по утрам стекла красовались узорами, однако дни понемногу удлинялись, вечер наступал чуть позже, и весна обещала прийти в положенное время. В старые времена уже вовсю справлялась бы Масленица, но новые власти не одобряли религиозные праздники, и все если совершалось, то тихо, по домам. Все двояко. Официально существует свобода совести, но ведь совесть противоречит свободе, и потому старики объявлены ретроградами, а молодежь воспитывается в агрессивно-безбожном духе. В противном случае вдруг люди начнут задумываться, правильно ли все вокруг, а мысли — уже толчок к недовольству.
Снег давно утратил первоначальную белизну. На тротуарах и проезжей части он был грязен и утоптан ногами и колесами, по сторонам, в сугробах, покрыт серо-черными пятнами и пятнышками копоти от многочисленных труб. Дворники исчезли еще после давней революции, улицы практически не убирались, но, к счастью, небо смилостивилось, перестало разрождаться снегопадами.
Кротов шел и с интересом разглядывал давно не виданный город. Сколько же лет он не был в Первопрестольной? Какая разница! Впечатление было таким, будто прошлый визит произошел в какую-то иную эпоху. Фронт, очередное ранение, отпуск перед направлением на курсы… Действительно, ничего общего с нынешней жизнью. Разве что тогда тоже стояла зима — ее самое начало. Другая ситуация, другая власть, даже другая страна. Только город остался. Но впечатление…
Стало заметно грязнее. Даже дома казались мрачными, словно оставили радость когда-то очень давно, вместе с гибелью стержня огромной страны. Зато в избытке хватало красных флагов и полотен, словно город справлял какой-то революционный праздник. На многих полотнах были написаны лишь названия партий с добавлением — народу. Какую выгоду имел с них простой человек, было непонятно, зато партий хватало. И правые эсеры, и левые, и меньшевики, и большевики-националисты, и большевики-интернационалисты, и анархокоммунисты, раз просто анархисты были с каких-то пор запрещены. Тут и там напоминанием о скорых выборах прилепились плакаты, с которых на прохожих взирали кандидаты на республиканский трон — или просто на место, расположенное ближе к кормушке. Один усатый, двое бородатых и один в пенсне и тоже с бородкой — целых четверо, хотя в конце гонки и борьбы, как явной, так и подковерной, должен остаться только один. Даже вспомнилось: тот, в пенсне, прибыл после революции из Америки. Спешил наверняка жутко, только пароход был задержан по дороге, и в итоге революционер попал на родину лишь поздней осенью. По слухам, данный товарищ был весьма настроен на насильственную смену власти, да только таковая подразумевает некоторую подготовку, сбор единомышленников, консолидацию сил, агитацию… То, чем занимался еще один прибывший, на сей раз — через воюющую Германию. Там даже фамилия врезалась в память: Ленин.
Имел большой успех среди колеблющихся, сбитых с толку масс, однако не то в июне, не то в июле был убит неизвестно кем, и дело его заглохло. В итоге к запоздалому приезду американца грянуло Учредительное собрание, а призывы к еще одной революции, на сей раз — мировой, пропали втуне. Лишенный авторитетных организаторов, переворот слева не состоялся. Как не состоялся чуть позже переворот справа. Но в последнем случае не сумели ничего сделать генералы.
Увы, никакая учредилка справиться с ситуацией не могла. Депутаты старались спасти единое государство своей болтологией, даже успели выбрать президента, только слушать их никто не стал. К новому, восемнадцатому году о независимости объявили Украина, Сибирь, казачьи области, многочисленные народы Кавказа… Страна без единой идеологии, авторитетного правителя и элементарного порядка прекратила существование, распалась на куски, и еще слава богу, что вместо обещанного всеобщего пламени посыпались искры, так и не вызвавшие пожара. Так, по окраинам, но по сравнению со всероссийским это можно было считать уже ерундой. Крови пролилось немало, оружия на руках хватало, да ведь могло быть куда больше, если бы речь шла не об отдельных бандах — об организованной силе.
В моменты крутых переломов чересчур многое зависит от личностей. К счастью, на том конце таковые или погибли, или опоздали. К сожалению, на противоположном личности оказались не на высоте. Да и к власти пришли не государственные деятели, а тряпки. Те, кому пришлось подписывать капитуляцию перед Германией. Раз уж армию сами же развалили. Начавшиеся с момента революции процессы оказались неостановимыми. Вековая мечта российских интеллигентов приказала долго жить. Первый президент всея Руси Чернов оказался последним. Да и правление длилось едва ли месяц.
Как же фамилия американского гостя? Не то Троицкий, не то Троцкий. И национальность у него…
Или то был не он? Да разница-то…
Одиннадцать лет с Февральской революции. Печальная хроника распада…
Отчего-то вспомнились морские рассказы о крысином волке. Когда количество крыс на корабле становилось невыносимым, команда отлавливала некоторое количество, помещала их в одну клетку, а дальше просто ждала. Голодные твари рано или поздно начинали нападать друг на друга — и в итоге оставалась только одна, сильнейшая. Потом еще выжидали, кормили с рук — и получался крысиный волк. Безжалостное создание, которое в дальнейшем носилось по закоулкам в поисках сородичей — на их страх и погибель.
Вся разница — крысиный волк сохранял привязанность к людям, а вот очередной глава государства — нет. Да и зачем, если на долгих четыре года он становился хозяином осколка некогда огромной страны и мог делать все, что хотел, оправдываясь очередным набором трескучих фраз? Все равно найдутся такие, кто верует и будет повторять — наш-то как сказанул! Прямо правду-матку! Вот где заживем! Вот уж голова!.. А раз выбран не на века, то надо торопиться, обеспечить себе персональное светлое будущее. Лучше всего не здесь, а в краях иных, где никогда не привлекут к ответу за содеянное на так называемой родной земле. Где хорошо, там, как известно, и родина… Благо многие из кандидатов привыкли годами жить по Европам, а собственную землю презирали.
Внешне Кротов ничем не отличался от многочисленных, снующих туда-сюда москвичей. Обычная дубленка, не солидная, но и не слишком старая, так, вполне доступная имеющему работу или же вовремя сумевшему прихватить чью-то чужую собственность в смутные революционные и послереволюционные дни. Мимо в экипажах и авто проносились гораздо лучше одетые купцы, банкиры, всевозможные служащие — все, кого люди простые скопом звали «буржуями». Обычная внешность, в которой запоминалась лишь небольшая светлая бородка. Разве что над правой бровью чуть виднелся старый шрам, память о Второй Отечественной войне. Но и по возрасту, порядком за сорок, Кротов относился к ее участникам. Другим повезло много меньше, и порою попадались инвалиды — кто без руки, кто без ноги. Хотя и не столь часто — времена выдались трудные, отнюдь не способствующие долголетию для тех, кто в одночасье лишился здоровья и возможности полноценно работать. Тут крепким да молодым не было дел, многие фабрики и заводы давно стали, а о новых никто и не слышал, но новая власть давно провозгласила свободу — в том числе и в смерти от голода. В полном соответствии с желанием каждого индивида.
Конечно, намного быстрее и проще было бы взять мотор. Денег хватало, а машины — вон они, застыли на отведенных стоянках. Да и извозчики по старинке подкарауливают седоков. Просто подобный способ передвижения мог привлечь ненужное внимание, а выделяться Кротову отнюдь не хотелось. Лучше уж так — где на трамвае, где — пешочком, благо вещи оставлены в гостинице, и с собой только небольшой саквояж, да и тот почти пуст.
Время не поджимало. До условленного часа его хватало с избытком. День хоть и кусался морозом, но ветерок дул совсем слабый, и ничего страшного не было. До темноты и той оставалось порядочно. Как посоветовали Кротову еще в поезде, по ночам и вечерам лучше не гулять. Лихого народа в столице с избытком, так не стоит искушать собственную судьбу и падких на чужое добро людей. Даже поблизости от Кремля отнюдь не безопасно, а уж про остальные улицы не стоило и говорить.
Интересно, почему-то многие при таких разговорах поневоле вспоминали прежних городовых — как символов порядка. Странные люди — сами же хотели свободы, наверняка принимали участие в уничтожении слуг царского престола, а вот теперь жалеют. Словно нельзя было подумать о последствиях заранее! Должен же кто-то охранять покой обывателей, или надеялись на невесть почему возросшую сознательность? Откуда? Оставь надежды…
