Спасти СССР. Часть 5 (СИ) - Афанасьев Александр "Werewolf"

— Только не вздумайте! А то на самокрутке растащите…

— Товарищ капитан, там ещё…

— Где?

— Соседнее помещение.

Они прошли туда, подсвечивая себе фонариками. Капитан заметил, что дверь в него — тяжёлая, бронированная. Намного серьёзнее, чем в первое, где деньги.

— Вон те мешки.

Капитан вспорол один. Нож прошёлся по чему-то твёрдому, тускло блеснуло золото

— Смотрели.

— Да. Золотые украшения.

— Видать, в последний момент свезли сюда всё ценное. А взять забыли или не захотели. Вон, посмотрите.

…

— Следы на полу. Тут ящики стояли, много. Их забрали. А это почему то нет.

— Молчок об этом.

Выставили пост, послали вестового — связи нормальной не было и на четвёртый год войны. Уже к середине дня — подтянулись гости. Фронт уходил дальше, катился к Рейхстагу, подразделения штурмовиков зачищали улицы. Все понимали, что конец — это несколько дней, а может и часов.

С штаба дивизии подослали Додж и с ним Студебеккер крытый. Распоряжался какой-то офицер, до того они его не видели никогда. Высокий, красивый. Форма не грязная, отглажена — значит, при штабе обретается. Такие вызывали ненависть, бывали и случаи, когда они получали пулю в спину. У разведчиков, а в последнее время и в наступающей пехоте — было полно трофейного оружия, все кому не полагался пистолет — им обзавелись. Пальнул — и в дамках, а там пусть разбираются. Свои не выдадут — мало, кто из особистов пользовался любовью личного состава.

— Так, давайте все на погрузку. Тащите всё в Студебеккер — распорядился он

Разведчики не двинулись с места

— Вы чего? — скорее недоумённо, чем зло сказал офицер — приказ не слышали?

— Акт бы составить — сказал Синельников — ценности всё-таки.

— Где контроль и учёт, там зерно не утечёт — сказал один из разведчиков

Эти простые слова почему-то вызвали ненависть особиста

— Ты что, капитан, самый умный? — зло сказал он, шагнув вплотную

И — замолк. Разглядел, что в руке у капитана маленькая, карманная Беретта — тот её на резинке носил. У одного фрица изъял, вместе с резинкой

— Ценности они ценности и есть.

— Где я бумагу возьму — зло сказал он

— Бумага вверху есть. И стол найдётся. А ценности всё же надо актировать.

— Ну — зло сказал особист — смотрите…

— Согласно показаниям бывшего капитана Синельникова, он нашёл в подвалах Рейхсбанка сорок миллионов рейхсмарок. И одиннадцать мешков с ценностями, в основном золотыми изделиями.

…

— А вот вы, гражданин Жолдовский, тогда возглавляли оперативную группу МВД СССР при Штабе фронта. Кстати, какие вам задачи ставились.

— Это тебе, штафирке, знать не положено.

— Ну, положено, не положено, но допуск в архив я получил. Но дело не в этом. А в том, что вы сдали только марки. Мешки с ценностями исчезли. Как так?

— С Синельникова и спрашивайте. Не было там никаких мешков

— Были. Просто вы их разворовали. Добровольно дадите показания?

Задержанный молчал

— Вот показания бывшего капитана МВД Добровольского. Тоже кстати арестованного. Я взял автомашину Додж и отделение автоматчиков и по указанию Жолдовского отвёз три мешка с ценностями в пригород Берлина, где передал их помощнику старшего комиссара госбезопасности Серова. Никакие документы при передаче не оформлялись, из чего я могу заключить, что имело место хищение этих ценностей.

— Олег… с..а.

— А вот ещё. Среди нас процветало шкурничество и мародёрство, поощряемое нашим непосредственным начальником, полковником Жолдовским. Неоднократно было так, что обнаруженные ценности не описывались по акту, как это должно было быть, и не сдавались в полевую кассу Госбанка, а оставлялись полковником Жолдовским себе. Так же, полковник Жолдовский отличался подхалимажем в отношении командного состава, в частности в отношении комиссара ГБ второго ранга Серова и генерала армии Жукова, выполнял их шкурнические и явно не имеющие отношения к службе поручения.

Задержанный поднял мутные от ярости глаза

— Ты что знаешь об этом? Ты сам воевал?

— Мне тогда десять лет было

— Вот и заткнись!

— Не забывайте где вы, Жолдовский. Да и вы кстати говоря…

…

— Летом сорок пятого вы были направлены на работу в оккупационную администрацию, а потом вас перевели в первый отдел предприятия Висмут. Есть показания, что там вы продолжили расхищать ценности, продавать и обменивать на чёрном рынке выделяемые продукты, тем самым обкрадывая личный состав. Так что не надо из себя корчить героя войны…

— Да ты!

Ворвались конвоиры, ждавшие за дверью.

— Ты… ты… с. а!

— Хватит.

Старший конвоя достал наручники, приковал за одну руку к сидению

— Смотри. За нападение на следователя только срок добавят

Повинуясь взгляду Калинина, конвоиры вышли

— В прежние времена вы бы ногами задержанного избили, так, Жолдовский. Но сейчас не так. Прошли те времена.

Жолдовский смотрел на следователя мутным от ярости взглядом

— Те времена. Да что ты про них знаешь, сопля?

…

— Меня в одиннадцать лет кулаки чуть не зарезали. Я в органы добровольно вызвался идти, чтобы скверну выжигать.

— Выжгли?

— Те ценности? Да какая разница, были они — не были. Часть была потрачена на создание агентурной сети, на оплату агентов. А часть — да… по рукам разошлась.

— Чьим рукам?

— Чьим? Да какая разница? Мародёрка? Да, мы мародерили, было. Да только дело делали, не то, что сейчас. И от товарищей не отказывались.

— Вы их расстреливали, Жолдовский. На Синельникова вы в сорок восьмом сфабриковали дело, не забыли. Двадцать пять лет. Да только расстрелять надо было. Он по амнистии вышел. И про вас не забыл. Есть ещё показания. Ознакомить?

— Не надо.

Жолдовский посмотрел на следователя, во взгляде были боль и злоба

— Ничего не надо знакомить. И показаний на товарища Серова я не дам. Но кое-что скажу. Подхалимил к Жукову? Да что к нему подхалимить. Перед ним армии навытяжку стояли. Понимаешь — армии. Армии победителей. Что с того что он себе в побеждённом Берлине взял что-то

— Да то, что это мародёрство! За это в любой армии наказывают.

— Повоевал бы, так бы не говорил. Я в сорок первом в комнате в коммуналке жил. Оттуда на войну и ушёл. Мебель казённая, со склада выдали. Изъятая. Всего моего имущества — в чемодане и умещалось. Всё.

…

— Ну, я взял. Другие — взяли. Так мы у врага. Побеждённого врага.

— В Висмуте вы воровали тоже у побеждённого врага?

— Заткнись, сопля. Висмут — не твоё дело, ты знать не знаешь, что там делалось. Ты другое пойми. При товарище Сталине — дело шло. Да, все виноваты были. А кто зарывался — тот отвечал. За всё. Но дело — шло. А вы сейчас — нас ворами выставите и закопаете. Только если снова враг пойдёт — кто его отражать то будет? Ты что ли?

— Вы вор, Жолдовский. Но хуже того — вы ищете себе оправданий. Вы сами себе почему-то сказали, что если вы на фронте были, это давало вам право воровать. И ломать судьбы невинных людей. А мы строим новое общество. В котором не место, таким как вы.

— Дал бы я тебе в морду. Да всё равно не поймёшь ты ничего. Но только увидишь, что вы построили. Не сейчас. Лет через двадцать. Когда у нас уже силы не будет, а в силу войдут те, кто только бумаги марать способен. НКВД больше нет — увидите, что будет.

— Надеюсь, что увижу. Будете давать показания об участии в хищениях трофейных ценностей генерала Серова и маршала Жукова?

…

— Что вам известно о хищении золота в слитках?

…

— Кто ещё кроме вас участвовал в хищениях в Висмуте?

Жолдовский сплюнул

— Веди меня в камеру. Ничего говорить не буду.

Это был первый и последний допрос Жолдовского. Ночью — он вскрыл вены неизвестно где припрятанным лезвием. Возможно, лезвие ему передали.

Генерал армии Серов второго февраля 1963 года снят с должности начальника ГРУ и назначен помощником командующего войсками Туркестанского военного округа по военно-учебным заведениям. 07 марта 1963 года разжалован в генерал-майоры, а 12 марта того же года лишён звания Героя Советского Союза «за притупление политической бдительности».