Р. Скотт Бэккер - Воин Доброй Удачи
– Обрести веру в неведении, – добавила она с кривой усмешкой.
Он рассмеялся так резко, с таким безумным весельем, что почти все скальперы обернулись к нему.
– Вот самое большое огорчение, которое ты причиняла матери! – воскликнул он.
Мимара улыбнулась этой шутке, но неясная тревога сбивала веселье. Когда она успела так поумнеть?
Кирри, поняла она. Оно ускоряет не только шаг.
Внезапно насторожившись, они прикусили языки. Тишина бесконечного напряжения вновь нависла над ними. Мимара вгляделась в даль, уходящую на север, в длинный раздел между небом и землей. Она думала о том, как где-то далеко Келлхус с ее матерью занимаются любовью. Рука ее потянулась к животу, но она отогнала слишком смелую мысль… Пока рано.
У нее возникло чувство искажения реальности.
Мир стар и полон чудес и глубокой тоски, которой никто не в состоянии постичь. И Нелюдь, поняла Мимара, пропитан ею.
– Было время, – говорил он, – когда мир сотрясала поступь нашего марша…
Клубы пыли катились по равнине, тонули во мраке. Порывистый ветер нес колючий песок. Раскаты грома проносились по небу, темному, мерцающему сполохами, но, не считая странных теплых брызг, дождя так и не было.
Нелюдь стоял перед скальперами, обнаженный по пояс, десять пар глаз были устремлены на него одного. Его лишенное всякой растительности тело было совершенно по сложению и пропорциям, идеальное воплощение мужской грации и силы, словно статуя, вылепленная без скульпторов.
– Было такое время…
Гром прокатился по дразнящим дождем небесам, и скальперы, подняв глаза, закрутили головами. Гром бередил душу, и все взгляды принялись искать убежища, когда молния расколола небеса, но на равнине до самого горизонта не было видно ничего похожего на кров. Поля не предлагали никакого укрытия, лишь направления для побега.
– Время, когда нас, – сказал Клирик, – нас! – было много, а этих тварей – кожистых – мало. Это было время, когда наши отцы плакали при малейших слухах о немилости, в которую мы попали, когда мы предлагали нашим сыновьям и дочерям отвести в сторону наш причудливый гнев!
Мимара не могла оторвать глаз от него, Инкариола. Он был тайной, загадкой, которую нужно разгадать, если они с Акхеймионом останутся в живых. Его вид притягивал, как тотем или идол: нечто, возбуждающее исследовательский пыл.
– Глупейший среди нас, – продолжал Клирик, – забыл больше, чем мудрейший из вас когда-либо знал. Даже ваш колдун – просто ребенок, ковыляющий в ботинках своего отца. А вы – обгоревшие тонкие свечки, которые горят быстро и ярко, освещая гораздо больше, чем позволяет постичь ваш срок жизни.
Он откинул голову назад, пока линия челюсти не образовала треугольник с выступающими мышцами шеи. И издал крик в небеса, изрекая слова, которые засветились голубым и белым светом… А потом чудесным образом вознесся в небо, раскинув руки, пока облака не легли мантией ему на плечи, размытой ветром накидкой из тумана, настороженно мерцающей огнями.
– А теперь взгляните на нас, – обрушился он на изумленные тени внизу. – Нас мало. Мы осели на дно. Растеряны, утратив воспоминания. Нас преследуют, как лжецов. Охотятся, загоняя в самую глубь, где уже ничего не скрыть, в самую тьму, которую мы пытаемся осветить.
Он завис над скальперами. Посмотрел вниз лучезарным взглядом. Слезы вспыхивали серебром в лучах света. Грохнул оглушительный гром, словно тысячи молотов ударили в тысячу щитов.
– Вот парадокс, правда? Чем дольше живешь, тем меньше становишься. Прошлое всегда задерживает настоящее, даже при такой стремительной скорости, как ваша. Однажды утром вы, проснувшись, поймете, что сейчас… этот самый момент… не больше, чем искр в пещере. Однажды утром вы обнаружите, насколько вы сами представляете из себя… гораздо меньше…
Инкариол, думает она. Ишрой…
– Меньше, чем вам хотелось бы. Меньше, чем вы когда-то были.
Влюблена, поняла Мимара. Не в него, но в силу и чудо, которым он был.
– Однажды вы, которые никогда не были ни могущественными, ни великими, спросите, куда ушла слава. Сила теряется. Нервы слабеют. Вы обнаружите, что спотыкаетесь на каждом повороте, и ваша сломленная гордость занимает защитную позицию. Возможно, вы обратитесь к сыновьям и их затмевающей все гордыне. Возможно, закроетесь в своем жилище, как и мы, скорее объявив презрение миру, чем встретитесь лицом к лицу с его жестокой меркой.
В его присутствии она вырастает, подумала Мимара. Она уже не будет прежней, исчезнет ли он, погибнет или совершенно запутается в себе. Потому что узнала его… Клирика.
– Однажды вы, которые никогда не обладали ни величием, ни могуществом, всмотритесь в лабиринт своей опустошенной жизни и увидите, что потеряны…
Он откинул свою облачную мантию и спустился, словно по проводу, приземлившись на сухую, пыльную землю.
Мимара вместе с колдуном и остальными скальперами вытянула шею, чтобы лучше видеть. Рты их открылись от изумления.
– Потеряны, как и мы, – пробормотал он и сунул руку в мешок в поисках чуда, что там скрывалось.
Раскаты грома продолжали свой марш в темноте ночи.
А дождь, как всегда, отказался идти.
Кил-Ауджас, решила она. Что-то надломилось в Кил-Ауджасе. Нечто между ними, внутри. И теперь здравый смысл покидает их, капля за каплей.
Вот новое правило Похода, и хотя об этом никогда не говорилось, Мимара была абсолютно уверена, что злодеи понесут смертную кару, как и все остальные. Правило, которое заверяет, что о безумии, которое постепенно овладевает ими, не будет сделано ни малейшего упоминания.
Никаких вопросов. Никаких сомнений.
Когда сходишь с ума, самое странное, что все кажется нормальным. Думая о том, как бесцельно растраченные дни просто пропадали, растворяясь в ночных вакханалиях, она не поразилась, ничто внутри не шевельнулось. Все, от чего она могла бы вздрогнуть, например, прикосновение пальца Клирика к щеке, ее не трогало, а было лишь частью развития, ничем не примечательным камнем в фундаменте.
Только когда Мимара отступила назад и задумалась, безумие стало очевидным.
– Он убьет тебя… – сообщило существо по имени Сома. – Нелюдь.
Ноги сами понесли ее к задним рядам, где стоял Сарл. Полностью сломленный человек, полагала она, должен знать кое-что о трещинах, которые образовались в их душах. По словам старого колдуна, сержант знал лорда Косотера со времен Унификационных Войн, то есть всю жизнь, по меркам скальперов. Может, ему удастся разгадать шпиона.
– Великий Поход, – сказала она с запинкой, не зная, с чего начать разговор с сумасшедшим. – А, Сарл?
Остальные давно уже отказались общаться с ним. Никто даже не осмеливался бросать взгляд на него, опасаясь, что это даст повод для сбивчивой тирады.
Уже несколько недель Мимара ждала, и пару раз у нее даже появлялась надежда, что капитан заставит его замолчать. Но хриплый голос все так же продолжал сотрясать тьму ночи, и ничего не говорилось и не происходило.
Сарл, похоже, был единственным исключением из правил.
– Она заговорила со мной… – сказал он, глядя куда-то вбок, словно она была фантазмом, который слишком долго досаждал его размышлениям, и потому не стоит обращаться к нему прямо. – Еще одно прекраснейшее явление…
Когда Мимара впервые увидела его, то подумала, что, пожалуй, такого морщинистого человека она еще не встречала. А теперь кожа его стала походить на мятое белье. Туника истлела, незакрепленная кольчуга болталась на шишковатых плечах, а у килта сзади порвался подол, обнажая усохшие ягодицы.
– Скажи мне, сержант, давно ли ты знаком с Капитаном?
– Капитаном? – седовласый старик погрозил пальцем и с насмешливым упреком покачал головой. – Капитаном? Хе-хе-е-е! Подобных ему не разгадать. Он не из этого мира!
Мимара вздрогнула от громкого голоса, рефлекторно понизила тон.
– Ну так сколько?
Он затрясся от беззвучного смеха.
– С людьми порой выходит такая путаница. Бывает, что и мертвые выскакивают из могил! А старики просыпаются малыми детьми! А волки…
– О чем ты?
– Не перечь ему, – проскрипел он с каким-то заговорщицким видом. – Хе-хе! Нет, дочка. Никогда не перебегай ему дорогу!
– Но он же такой славный парень! – воскликнула Мимара.
Старик понял ее шутку, но, похоже, полностью утратил чувство юмора. Смех стал бессмысленным рефлексом. Все чаще он просто издавал хихиканье, не смеясь…
И внезапно Мимара почувствовала, что ложь пронизывает их всех, как гусеница, которая, пожрав весь смысл, оставила только телодвижения. Смех без юмора. Дыхание без вкуса. Слова, сказанные в определенной последовательности, чтобы умолчать о невысказанном – о том, чего нельзя сказать.
Всю жизнь она прожила во лжи. Всю жизнь шла наперекор, зная о чем-то непознанном и ошибаясь раз за разом.
Но ложь бывает разная. Эта ложь не причиняет такой боли, как другие. Этот обман дробит мир на красивые составляющие.
