Константин Костин - Неинтересное время
На афише кинотеатра «Металлист» были изображены женщина и мужчина в странных головных уборах и с откровенно зловещими лицами. За несколько минут до начала фильма Зоя успела пересказать вкратце содержание книги. Пересказ был очень сжатым, поэтому Сергей пришел к выводу, что фильм — о любви инженера Лося, построившего в сарае космический корабль — воистину, у большевиков все просто — и марсианской принцессы Аэлиты. Непонятно только, почему у марсианки земное имя, пусть необычное, но вполне земное. У Сергея одноклассницу так звали.
Тут погас свет и начался фильм.
Картина была немой, черно-белой, вся озвучка — игравшее у экрана пианино. Движения актеров — немного дерганные, декорации — откровенно картонные. Это не помешало бы Сергею получить удовольствие от фильма, он с самого начала смотрел его как некий киноспектакль, где условности оправданы, если бы тот не был прямо-таки напичкан большевистской пропагандой: тут тебе и жулики, тут и доблестный красноармеец, тут и революция на Марсе. Даже сама Аэлита оказалась злодейкой, которую застрелил в конце Лось. Когда же выяснилось, что все приключения Лосю приснились, Сергей и вовсе разочаровался в картине.
Единственное, что Сергею приглянулось — мелькнувшие в фильме виды Москвы.
Неразрушенный Храм Христа Спасителя — или местные большевики более лояльно отнеслись к религии, или, вспоминая загорских «безбожников», пока не дошли руки. Ну, или пожадничали с взрывчаткой.
Мавзолей Ленина необычной формы — надо же, всего за год успели построить — и, насколько можно было понять, не гранитный.
Памятник Минину и Пожарскому, почему-то переползший в центр площади.
Когда на экране мелькнули башни Кремля, Сергей понял, что либо он очень недооценил либерализм здешних большевиков, либо ему показалось… Да нет, конечно, показалось… Не может быть…
Когда вышли из кинотеатра, Зоя долго плевалась и говорила, что книгу переврали, что все было совсем не так и вообще, «книга лучше». Обиженная девушка рассказала, что фильм рекламировался за полгода до выхода, была придумана оригинальная реклама: таинственные слова, которые в фильме ловили по радио — «АНТА… ОДЭЛИ… УТА» — полгода печатали в газете без всяких пояснений, чтобы заинтриговать народ.
Сергей, который за два часа на жестких фанерных сиденьях отсидел, на чем сидел, подумал, что «фильм по книге», в котором от книги только название и имена главных героев, и подобная интригующая реклама, оказывается, были придуманы не в двадцать первом веке. А в здешнем СССР знают толк в рекламе…
— Добрый вечер, — раздался за спиной мрачный голос, в котором прямо слышалось, что вечер вовсе не добрый, и вообще мы все умрем.
— Добрый вечер, Виктор Алексеевич, — у Сергея был только один знакомый с таким голосом, — Тоже решили посмотреть фильм?
Настроение Виктора Алексеевича, и без того небезоблачное, резко испортилось. Он проворчал, что гражданину Толстому вообще нельзя ничего рассказывать, все переврет и исказит. Заодно он упомянул некоего неназванного друга, и таких же безымянных поляков. Что им всем поляки-то сделали?
— Сергей, — Зоя дернула его за рукав, — ты не представишь нас?
— Знакомьтесь. Это Зоя, моя… мой друг. Это — Виктор Алексеевич…
— Просто Вик…хрраг-гхырр-хырр. Просто Виктор.
— Простуда? — участливо спросила Зоя.
— Ранение, — хмуро заметил Виктор Алексеевич.
Зоя округлила глаза. Да, ведь ей нравятся необычные люди.
— Я пообещал Виктору Алексеевичу работу, когда открою свою мастерскую. Он — химик.
— Химик?! — в глазах девушки Виктор Алексеевич взлетел до небес, — Я тоже увлекаюсь химией! Моежт, мы как-нибудь пообщаемся по этому поводу?
— Хорошо. Как-нибудь. Сергей Аркадьевич знает мой адрес. Кстати, когда вы решите вопрос с мастерской?
— В течение недели, — ответил Сергей.
Химик кивнул и, страшно закашлявшись, ушел.
— Интересный человек… — задумчиво посмотрела ему в спину Зоя, — Кого-то мне напоминает… И Толстого не любит…
— А я думал, Толстой умер. Это же не Лев Толстой написал «Аэлиту».
— Ну что ты. Родственник. Лев Толстой умер еще лет десять назад.
* * *Зоя отвезла Сергея к дому и, оставив синее кольцо дыма, исчезла за поворотом. Дома Сергея отловила тетя Таня и заставила поесть. Напомнила, что завтра приедет в город по делам дядя Анисим и если Сергей хочет его видеть, то пусть не скрывается с самого утра.
Поев, Сергей прошел в комнату, упал на кровать, закурил и задумался. На завтра он планировал обход оккультистов, причем именно с самого утра. Однако и дядю Анисима хочется повидать. Сергей поймал себя на том, что даже мысленно называет пасечника дядей. И чувства к нему как бы и не теплее, чем к родным дядям, оставшимся в юудущем.
Что вообще с ним происходит? Слишком много странностей творится.
Во-первых, откуда в нем иногда просыпается пафос? Что это за «руки человека»? Что за «подарок народу»?! Что за речь он толкнул перед детьми?!!
А что ты должен был сказать? — спросил он сам себя. Воруйте, обманывайте? Бездельничайте и ленитесь? Пейте и нюхайте кокс? Получается, что именно то, что сказал, он и должен был сказать… Да дело не в этом!
Самое страшное, что он сам ВЕРИЛ в то, что говорил!
Не мог же он ВСЕРЬЕЗ говорит то, что сказал. Или… мог?
Конечно, во все это, в великие возможности первой свободной страны верят почти все, кого Сергей встречал. Может, это повлияло?
Так что же, получается, что он, Сергей, как баран на веревке, пойдет туда, куда идет большинство? Да ну, не может быть. Двадцать первый век — время свободы, когда каждый сам решает, куда идти. Это в СССР, куда партия скажет, туда народ и шел. Дадут команду «На стройки» — идут на стройки, скомандуют «На войну» — идут на войну. Да и то, это в том СССР, про который он в школе на уроках истории слышал. Этот-то — не такой, другой мир все-таки. Здешних попробуй, заставь… Кто заставляет Зою заниматься химией и радио? Кто заставил Славу из губоно проектировать свои космические корабли? Никто. Получается, что в этом СССР — тоже свободные люди? Поэтому он так легко вписывается в здешнюю среду? Так, что ли? Тогда почему то, во что верят все здесь, кажется ему смешным? И почему… Почему иногда он сам верит, что нужно работать, трудиться, на благо страны? Может, он из толпы не хочет выделяться? Дома — не выделялся, здесь — не выделяется… Да, совсем, в неприметном джинсовом костюме и с наполеоновскими планами чернильного производства.
Так что же происходит?
Как будто околдовал кто… Околдовал?! Алена?!!
Алена…
Деревенская колдунья в красном бикини подошла к кровати. Улыбнулась, погладила Сергея по руке, наклонилась, чтобы поцеловать… И впилась острыми зубами в пальцы!
Сергей подскочил, проснувшись. Никакой Алены, только болит укушенный палец… а нет, не укушенный, обожженный упавшим окурком. Так, спать с непотушенной папиросой — опасно. Ложись в кровать и спи, завтра разберемся, кто тут кого околдовал.
* * *— Дядя Анисим! — Сергей обнял Никитича.
— Сярежа! Ты что это с собой сделал? Стрижаный, бритый, тосций! Девцонку, цто ли, завел?
— Завел, завел, — сдала Сергея тетя Таня, — Нядавно приезжал с ней, на самокате.
— А как же Алена? — хлопнул парня по плечу Никитич, — Забыл уже? С глаз долой — из сердца вон?
Настроение Вышинского упало вниз. Он доволен, счастлив, а Алена неизвестно где, но скорее всего, в неких мрачных застенках. Ну и скотина же ты, Сергей Аркадьевич…
Слабый голосок разума, пищавший, что сделать все равно ничего нельзя, что, строго говоря, Алена ему никто — ни родственница, ни любовница, что нарываться на чекистов, а уж тем более на таинственного Вацетиса, просто глупо, был задавлен мгновенно.
— Цто загрустил? Закружил девцонке голову, а теперь пецалисься?
— Да не в этом дело, дядя Анисим… Я ж ей никак не помог. И что теперь делать, не знаю.
— Так а цего помогать-то? С ней все в порядке.
— Приехала?!
Неужели отпустили?! Все-таки здешние большевики полиберальнее наших…
— Да нет. Письмо прислала.
Радость погасла. Сергей мог навскидку придумать с полдесятка способов заставить человека написать, что у него все хорошо.
— Вот, — полез в сумку Никитич, — дяржи.
— Что это? — глупо спросил Сергей, взяв помятый листок бумаги в крупную клетку.
— Так письмо. Тябе.
— От Алены?
— А то от кого жа?
Сергей пробежал глазами коротенькое послание. Крупными аккуратными буквами — Сергей подумал, что Алениного почерка не знает и все равно не скажет, кто это нацарапал — было написано, что у нее все в порядке и пусть Сергей не беспокоиться, не так все оказалось плохо, как она думала, очень даже интересно. Так что если вдруг Вацетис или кто из его людей придет за книгой, то он, Сергей, может ее отдать.
