Сергей Щепетов - Последний мятеж
По первым впечатлениям устройство этого общества вполне архаично: демократией и не пахнет, младший во власти старшего, и все во власти деда; женщина здесь не человек, но, кажется, какую-то ценность все-таки представляет. К чужакам относятся с брезгливой опаской: и принимать неохота (ни к чему нам!), и прогнать боязно (не навели б порчу). Вот и пристроили жить к одинокому деду, который пережил почему-то свое семейство. Авторитет у деда Пеха невелик, но он есть и держится, похоже, на том, что старик совершает какие-то обряды или хранит тайны, за что другие не берутся. Все это, конечно, интересно, но сейчас — не главное.
Старый воевода Свен… Впрочем, если его подкормить, помыть и постричь, то может оказаться, что он не старше нас с Колей. Волевой дядя — умеет держать „каменное лицо“ и не выпускать эмоции наружу. Понимать его трудно, но можно. Кажется, Колину байку об эволюционном происхождении военной аристократии он слушал с интересом. И с трудом удержался от уточняющих вопросов — прикусил, так сказать, язык. А вот собственную — единственно верную — сказку о сотворении мира Свен рассказывал как-то вяло. Сделал-то он все правильно: и голосом сыграл, и глазом сверкнул, и брови нахмурил, только… Только сам он, похоже, о чем-то другом думал.
Потом Свен устроил разборку с Лютей. Стал ему пенять и жизни учить. По правилам „хорошего тона“ этого делать при посторонних не стоило, но, может быть, здесь другие правила? Или… Или они считают себя на недосягаемой высоте, или (увы!) полагают присутствующих уже почти мертвыми?
Зачем же воевода остался в землянке? Что он хочет услышать? Кажется, без Люти Свен слегка расслабился, стал более доступен. Попробовать поколдовать? А под какой текст? Только бы Коля не влез!»
— Ну! Чо ж молчите, бродяжки? Али сказок жалко?
«Все, надо говорить. Если начнет злиться, его будет не пробить», — принял решение Вар-ка и начал:
— Давно мы бредем по земле, и видали мы всяко. Велик мир под рукою Божьей, и много в нем дивного всякого. Страны есть, где зимы не бывает, а есть края, где длится она от века. Видел я землю, где сколько ден ни иди — ни дерева, ни куста не видать, лишь песок да каменья. А бывал и в краях, где леса такие, что и шагу не ступить, а дерева там растут — впятером не охватные…
Вар-ка говорил и всматривался в слушателя: «Никакой мимики на лице воеводы в полутьме не разглядеть, да и нет ее, наверное. Ну разве что усами шевельнет. Для нормального воздействия нужен диалог, а географическая экзотика Свена не особо забирает, хотя слушает явно с интересом. Едем дальше».
— А есть страна немалая, что нaполдень далече лежит. И живет в той стране народ праведный. Того сам не зрил я, да верно сказывают: пришел к народу тому бог как есть — сам. Много дивились они, в страхе будучи…
— Хорс, поди? Иль Дажбог?
— Ты слушай, воевода, да на ус мотай, коль охота. Се — сказка верная: пришел бог в столпе огненном да в громе небесном.
— Неужто Перун сам?!
— От громов тех затряслись горы, и солнце померкло; как весной забурлили все реки, а трава полегла, дерева заголились, звери-птицы разбежались да спрятались. В страхе пали люди на землю и вопросили с плачем великим: «Кто ты, всемогущий? За что наказуешь нас? Чем призвали мы гнев твой?»
И ответ им был дан из столпа огненного: «Я — бог отцов и дедов ваших от сотворения мира. Се же — не гнев мой, но явление вам. Гнев же мой сокрушит все живое, лишь каменья да пепел оставит он в мире пустом!»
Того пуще возрыдали люди, руки воздели и вновь вопросили: «Знаем мы богов наших и от веку верно служим им: жертвы-подарки приносим и хвалу воспеваем Святовиту грозному да Сварогу со Сварожичи, Дажбогу, Стрибогу да Велесу, почитаем мы Мокошь и Рода, да Троевиту дары возлагаем по ликам его оборота: и Яровиту тощему, и Поревиту жаркому, да Руевиту обильному. А пуще того почитаем мы Перуна-батюшку: ко дубам его приносим мы щедро быков да козлов, да медведей лесных, да кyров не считано. Реки́ же нам имя твое, боже могучий. Не ты ли он есть?»
Громом великим да молнией отвечено им: «Я — творец и владыка мира сего. Был я всегда и пребуду. Без меня и помимо меня нет ничего. Непроизносимо имя мое, и лик мой незрим. Истуканы же деревянны да каменны, что за богов вы чтите, — то игрушки дитячьи, то забавы чад неразумных».
От слов тех в смятенье пришел народ праведный: «Как же почитать нам тебя, боже великий, ни имени не ведая, ни лика не зря? Кому принесем мы дары, кого восславим?»
«Что мне дары ваши? — вещал им глас небесный. — Что восхваление ваше мне, творцу мира сего? Возлюбил я вас, как отец своих чад неразумных, что наказует сурово да много и милует по младости их. Не нужны мне жертвы ваши, а желаю, чтоб блюли вы законы мои!»
«Для нас ли законы те, господи?»
«Все — люди, все — чада мои по подобию моему сотворенные: и смерды, и вои, и князи могучие. Вас же, в стране сей живущих, избрал я по воле своей, дабы несли вы всем прочим свет правды моей. Ибо грешник не ведающий, во тьме живущий, прощен может быть, но познавший и отвергший повеленье мое пусть не ищет милости: не спасут его и жертвы великие…»
Вар-ка говорил и никак не мог уловить ответную эмоциональную волну слушателя. Такое бывает, хоть и нечасто: это когда собеседник «туп, как дерево» или когда насторожен и внутренне закрыт. Воевода же думает о чем-то своем, и к этому своему как бы «примеряет» услышанное.
— И что ж за законы? Ведаешь ли?
— На что они те, Свен? То ж в дальнем краю содеялось, и не вчера было — много раньше. Может, и врут про то…
— Ты, бродяжка, тень на плетень не наводи-ка! Не баб развлекаешь за горбушку прелую. Верно зрю я: не один год ты по земле бродишь и языком поганым богов хулишь да кумиры ругаешь!
— Да не ругаю я никого!
— Не глухой, поди… Тока не внятно мне: почто ж ты живой-та? Почто Перун да Велес гадость таку пред лицом своим терпят? Иль сила бесовская бережет тя? Иль…
— Ну-у, Свен… Давай послед судить: нешто от Перунова гнева убережет какой бес? Он же самый сильный да главный! Далее: от богов я не прячусь, меча не ношу, но и хлеба не сею, а все живой — не голодный. Значит, не гневлю я их!
— Се мы после спытаем. Сказывай про законы те, что рек бог безымянный. Поди, не запамятовал!
— Воля твоя, вой княжий. По первости, велено чтить отца своего и мать свою.
— И мать?! Се дивно…
— Еще сказано: не красть и не желать ни жены ближнего своего, ни припасу ближнего своего.
— Се верно: так от веку ведется!
— М-м-да… Невнятно только: ближний-то кто, а?
— Иль глупoй? Ближние — дружина да князь. Далее сказывай!
— М-м-м… Живота лишать не велено…
— Что-о?!
— …сверх меры.
— И какая ж та мера?
Николай пихнул Вар-ка локтем, но промолчал. Тот на него не оглянулся, вздохнул и ответил:
— Око за око, зуб за зуб — более не велено.
— Да как же такое творить-то?! А сеча ежели?
Вот теперь, кажется, Свен раскрылся, и Вар-ка почувствовал контакт с собеседником. Дальше можно было «вдавливать» смысл непосредственно в его сознание, не особо следя за произносимым текстом:
— Свен, ведь все это — слова Бога, и их трудно понять сразу. Над ними много лет думали мудрецы, они многое поняли и объяснили людям. Понимаешь, Он ведь создал все и всех, Он каждой твари определил ее место. Он поставил человека над всеми зверями и растениями и разрешил ему использовать их для своей жизни. А людей Он создал всех одинаковыми, Он всех нас любит и не хочет, чтобы мы вредили друг другу. Мы же все время делимся на больших и малых, сильных и слабых и утесняем друг друга.
— Так от веку ведется! Нешто князь и челядин али смерд — одно и то ж?! Али меря да чудь поганая? У них, к слову, две руки, две ноги и башка сверху, а живут-то зверинским образом: Чампасу да Шайтану молятся!
— Ты не понял, Свен! Это нам все кажутся разными. Понимаешь, НАМ! А для Бога и могучий князь, и лесной охотник-меря — дети малые, ЕГО дети! Конечно, для тебя все это ново и странно, но ты пойми, что это люди сами придумали себе правила жизни, чтобы кто посильней мог спокойно бить слабого и отнимать у него сладкий кусок.
— Почто ж владыка терпит тако?
— Потому и терпит, что любит нас. Он даже дозволяет людям поклоняться разным богам — добрым и злым, и терпеливо ждет, пока чада подрастут и поймут, кто в мире настоящий хозяин…
Вар-ка говорил еще долго, пытаясь затолкать в мозги старого бандита хоть какие-то азы гуманизма. Ощущение, будто что-то получается, быстро прошло, зато появилось другое: «Врет! Да-да, врет и притворяется! Похоже, этот сюжет ему давно знаком, но откуда?!»
Поскольку говорить что-то все-таки было надо, Вар-ка затеял импровизацию на тему Всемирного потопа. Свен до конца не дослушал — поднялся и начал пробираться к выходу. Пожелать хозяевам спокойной ночи он, конечно, не удосужился.
