Василий Сахаров - Ведун
Владислав заколебался. Драгоценное время уходило. Младшие братья, князья-принцепсы, и мачеха, хитрая тварь, тоже стали собирать войска и звать на помощь заграничную родню, и в этот момент из Померании к князю-кесарю прибежали его номинальные вассалы братья Грифины, а так же личный капеллан покойного батюшки померанский епископ Адальберт. Венедские князья просили о военной помощи, дабы они смогли сурово и показательно наказать своих соплеменников, которые взбунтовались, отринули истинную веру, вновь впали во тьму язычества и теперь не признают себя подданными Польши. Однако Владислав, мысли которого были заняты исключительно борьбой с родственниками, ответил категорическим отказом. И пришлось бы незадачливым Грифинам, при которых осталось всего полторы сотни верных дружинников, ехать из Вроцлава несолоно хлебавши, но за них сказал свое веское слово епископ Адальберт, и князь-кесарь к нему прислушался.
Епископ встретился с Владиславом один на один, без свидетелей, и попросил его оказать помощь непутевым вассалам, которые не смогли удержать в узде своих диковатых подданных, а за это, в конфликте с братьями, Адальберт пообещал ему полную поддержку святой матери-церкви. Это был серьезный довод, тем более что слова Адальберта подтвердили все наиболее авторитетные священнослужители Польши, в том числе и Якуб из Жнина, архиепископ города Гнезно. Поэтому, посоветовавшись со своими воеводами, которые в свое время вместе с его отцом ходили крестить поморян, и заверили князя-кесаря, что очередной поход окажется легкой прогулкой, Владислав все переиграл. Во всеуслышанье он объявил, что слухи о его конфликте с братьями и мачехой сильно преувеличены, а войско собиралось для наступления на венедов, и как только эта весть молнией пронеслась по всему королевству, князь-кесарь выступил в поход.
Настроение у полководца, несмотря на то, что войско киевлян повернуло обратно, а помочь ему решил только очень набожный князь Игорь Ольгович с парой сотен дружинников, было просто великолепное. Ведь под его рукой находилось почти пятнадцать тысяч воинов и, глядя на такую силищу, он считал себя непобедимым. Двигались по дорогам отряды слензян, голеншан, куявов, вислян, полян, ледян и мазовшан. Конные летучие сотни из Кракова, здоровенные мужики-лесорубы из прибугских лесов, вспомогательные подразделения, которые прислали братья, наемники из лужицких сербов, дружина самого Владислава, конники Грифинов, а так же ополченцы из Гнезно, Вроцлава, Сандомира и Познани.
Братья-славяне шли в поход на свою дальнюю родню и ни в чем не сомневались. Будет победа. Будут разграбленные города и поселки. Будут сочные бабы и красавицы-девки, которых можно мять и насиловать. И обязательно будет богатая добыча. Ну, а затем они вернутся домой, и станут вспоминать об этой войне как о славном приключении, про которое можно рассказать внукам. Примерно так думало большинство рядовых воинов из армии Владислава. Однако реальная война далека от героики и басни тех, кто рассказывает про нее взахлеб, редко соответствуют действительности. И когда поляки покинули пограничный город Санток и оказались в пределах Померании, а если говорить конкретней, в землях племени пырычан, они в этом убедились.
Небольшие группы венедов, не принимая честного боя и прячась в непролазных чащобах, отстреливали поляков и предателей из дружины Грифинов. По всем дорогам были сделаны завалы и построено множество подлых ловушек. Деревушки на пути польской армии обезлюдели, а припасы, которые оставались в амбарах и сараях, были отравлены. По этой причине войско, которое должно было пройти от Сантока до первого серьезного города поморян Пырыца всего за три дня, потратило на марш полную седьмицу и понесло потери в количестве ста человек только убитыми.
Но вот, наконец, армия Владислава Второго выбралась из приграничных холмов и лесов, и подошла к стенам пырычанской столицы. Свантибор Грифин выехал вперед и предложил соплеменникам сдаться, но венеды обматерили его, прокляли и заявили, что будут держаться до последнего человека. Обойти Пырыцу было тяжело, так как дорог вокруг имелось немного. Да и нельзя было оставлять в тылу сильное укрепление, откуда поморяне могли бы ударить по польским тылам, и князь-кесарь отдал приказ взять город штурмом.
Взбодренные обещанием на три дня получить в свое полное распоряжение небедный город, поляки бодро взялись за дело. Было сколочено множество лестниц, заготовлены щиты-павизы и сделано несколько таранов. За пару дней бойцы Владислава все приготовили, а затем, после молебнов и исповедей, под напевы трех десятков католических священнослужителей воины двинулись на штурм, который закончился неудачей и большой кровью.
После этого приступы шли без остановок. Отряды сменяли друг друга, но все было бесполезно. Запасов в городе было много, точно так же как и воинов, и Пырыца держалась. И только один раз воины Владислава смогли взобраться на стену и закрепиться на ней. Храбрые лужичане, презрев смерть, неудержимым живым потоком подкатили к городу. Теряя товарищей, они смогли взобраться наверх и даже захватили небольшой пятачок на прилегающих к стене улочках. Но тут в дело вступил резерв поморян, несколько витязей Триглава и полусотня варягов, и лужицкие сербы не выдержали. Они прыгали со стен и бежали без оглядки, лишь бы только не оказаться на пути грозных рыцарей Щецинского храма, и тогда князь-кесарь на время прекратил бесполезные штурмы и дал своим отрядам кратковременный отдых.
Пока воины польского войска приводили себя в порядок и восстанавливали силы, Владислав допросил пленных, которых захватили лужичане, и узнал, что Пырыцу обороняет почти тысяча воинов, которыми командуют руянский воевода Крут Зима и витязь Сивер. Помимо мужчин, готовых умереть, но не сдать город, за стенами больше никого не было, поскольку женщины и дети, вместе со всем своим добром, еще месяц назад огромным обозом ушли в Щецин. Это было прискорбно, особенно для тех, кто мечтал о богатствах и бабах. Но еще хуже была новость о том, что осажденные ждут помощи, которая вроде бы уже невдалеке.
Выслушав истерзанных палачами венедов, князь-кесарь стал подумывать об отступлении. Однако Адальберт заверил его, что победа близка и если войско поморян и варягов придет, то армия Владислава растопчет их и не заметит, и князь-кесарь получит победу в одном сражении. Епископ был красноречив. Он смог убедить Владислава, и все началось по новой. Штурмы, которые были направлены на то, чтобы держать осажденных в постоянном напряжении, и разведка местности. И если с приступами все складывалось более или менее неплохо, ибо потери хоть и были, но относительно небольшие, то с получением свежей информации дела обстояли весьма печально. Засевшие в чащобах вокруг города лесовики, малые группы разведчиков уничтожали на раз, а крупные отряды изматывали, а затем отгоняли обратно в польский лагерь, и сегодня Владислава Второго снова посетили сомнения в правильности того, что он делает…
— Кхм! — прерывая думы князя-кесаря, кашлянул епископ Адальберт.
Владислав посмотрел на него, столкнулся с прямым взглядом священнослужителя и, не выдержав его, перевел взор дальше. Его глаза замерли на верном человеке, дворянине Добчеке, который делал для князя всю грязную работу, а в этом походе руководил разведкой. Добчек, среднего роста крепыш в потертом камзоле, заметив внимание сюзерена, шмыгнул острым носом, указательным пальцем потеребил рыжую щетку тоненьких усиков, и замер. Ну, а князь-кесарь, удовлетворенный тем, что его хоть кто-то опасается и побаивается, обратился к нему:
— Добчек, что доносят твои люди? Где противник?
Дворянин пожал плечами:
— Нам ничего не известно, Ваша Светлость.
«Опять Ваша Светлость, — Владислав поморщился. — Когда же меня начнут называть Ваше Величество? Черт! С такими помощниками, видимо, не скоро».
— Почему ты не можешь добыть хорошего языка? — задал он Добчеку следующий вопрос.
— Местные венеды очень хорошо прячутся, мой князь. Даже мазовшане и куявы, уж на что бывалые лесовики, но и они не могут их выследить. Я об этом уже докладывал.
— Плохо работаешь Добчек. Очень плохо. Настолько, что я подумываю о том, что разведка это не твое призвание. — Мастер тайных дел промолчал, а князь-кесарь обратил свое внимание на Грифинов и процедил в сторону старшего брата: — Князь Ратибор, когда вы умоляли меня явиться в ваши земли, и навести здесь порядок, то уверяли, что бунтовщики разбегутся от одного вида моего войска, города откроют ворота, а к вам немедленно присоединятся многочисленные сторонники. Однако выясняется, что вы меня обманывали. Пырыца до сих пор держится, а от вашей дружины, насколько мне известно, осталось только полсотни всадников, и не все воины погибли в бою. Нет, князь. Многие трусливо сбежали обратно в Польшу или, того хуже, перешли на сторону врага. Что все это значит? Я жду объяснений.
