Владислав Русанов - Окаянный груз
– Точно! – подхватил пан Бутля. – Как в той побасенке: «Не догоню, так хоть согреюсь…» Эй, пан Войцек! Ты чего?
Ендрек и сам заметил неестественно остановившиеся глаза и расползающуюся по скулам бледность пана Шпары.
– Что там? – Юржик бросил топор и одним прыжком взлетел на повозку. – Песья кровь! Это ж надо…
Когда медикус присоединился к старшим товарищам, Меченый уже смог оторвать взгляд от распахнутого сундука. Он сидел, сжав виски руками, сгорбив сильные плечи под затертым, кое-где прохудившимся кунтушом.
– Гляди. – Пан Юржик малость подвинулся.
В сундуке ровными рядками лежали слитки. Даже кто никогда их не видел, догадался бы, что это и есть слитки. Из таких после на монетном дворе клепают двойные «корольки». Вроде самые обычные.
Если бы не одно «но».
Уж цвет золота ни один человек ни с чем не перепутает. Пускай ты из самого глухого медвежьего угла, а из лесу раз в год выходишь за солью.
Эти слитки были светло-серые, матовые, мягкие даже на вид.
– Свинец, песья кровь, – буднично сказал пан Бутля.
– Похоже… Того-этого… – согласился Лекса. – Ты прости меня, пан Юржик, на кой ляд вы свинец в такую даль перли?
– Хочешь знать, Лекса? – звенящим голосом произнес пан Войцек.
– Не, ну…
– Я найду, Лекса, пана Зджислава Куфара, а заодно и преподобного, – он скривил губы в едкой усмешке, – пана Богумила Годзелку. Я их найду, обещаю. Клянусь памятью погибших односумов. А потом ты их спросишь. И я спрошу. Обещаю.
Меченый поднял старую саблю, выдвинул лезвие на пол-ладони из потертых черных ножен и поцеловал клинок. Затем спрыгнул с телеги и шагнул к ближайшей ели. Прижался лбом к смолистому янтарно-желтому стволу и замер.
– Ты того-этого… Пан Войцек. Я с тобой искать пойду, – тихо и как бы несмело проговорил шинкарь.
– И я тоже! – Пан Юржик соскочил на кучу песка, перемешанного с суглинком. – Вместе начали, вместе закончим.
– И я! – воскликнул Ендрек. – Кто-то ж вас лечить должен? Раны там шить…
– Да? – Пан Войцек повернулся, смахнул чешуйку коры, прилипшую к брови. – Тогда п-пошли…
Он сделал шаг навстречу спутникам и протянул руку ладонью вверх.
Лишь вставшее над макушками елей полуденное солнце да пролетавшая пичуга могли увидеть, как сошлись в рукопожатии четыре руки.
Узкая, сильная ладонь порубежника.
Короткопалая с обломанными ногтями пьяницы шляхтича.
Широкая, как медвежья лапа, твердая, как копыто, ладонь шинкаря.
И измаранная кровью из лопнувшей мозоли ладонь студиозуса-медикуса.
Сошлись и сжались на мгновение, обещая недругам сполна забот и хлопот.
Эпилог
С началом кастрычника с востока задули сырые холодные ветры, на Прилужанское королевство наползли низкие серые тучи. Зарыдала хлябь небесная мелким холодным дождем, скорбя о растоптанном братстве лужичан.
Обвисли, отсырев, широкие полотнища флагов – с рисунком Белого Орла в Уховецке и с выгнувшим спину Золотым Пардусом на стенах Выгова.
Зазвонили колокола многоглавых соборов панихиду по погибшим и в предчувствии грядущих смертей. Эхом стального лязга отозвались соседи на севере и западе. Как падальщики-вороны на труп великана, слетелись рыцари в белых плащах с Черным Коршуном; разбойные хэвры изгоев-колдунов, прикормленных с ладони Грозина и Мезина; разудалые ватаги мазылов с отрогов Отпорных гор; дикие, воняющие потом и звериными невыделанными шкурами улусы с правобережья Стрыпы. Заполыхали хутора и застянки, горький дым пожарищ застлал распаханные к зиме нивы.
И ходила Смерть-Мара с алым платком в худющей руке. Любо ей, радостно. Еще бы! Когда в последний раз так жировала? Вот и ходила, искала добычу… И всяк, кто видел ее, отправлялся в горний мир.
* * *Промозглым осенним днем в Искорост въехали два всадника. Один, невысокий, светлоусый и светлобородый, постоянно щурящийся, с носом круглым и багровым, как молодой бурачок, ехал на буланом злом скакуне. Несмотря на ободранный кунтуш и сломанное петушиное перо на шапке, он держал себя подлинным шляхтичем. Даже сыпанул стражникам на воротах десяток медяков. За ним следовал здоровенный детина на светло-гнедом коне. Мужлан мужланом, на самый беглый взгляд заметно. Поперек седла он вез узловатую дубину аршина два длиной. В стародавние времена кмети лужичанские выходили с таким оружием против захватчиков и грабителей. И, попади вражина под удар, не покажется мало ни закованному в броню рыцарю-волку, ни гауту в лисьем малахае.
Приезжие прорысили по Привратной улице, перешли на Угорскую, миновали столярную слободу, направляясь в купеческий квартал. Там на Кривом спуске поинтересовались у встречного трубочиста особняком Болюся Галенки. Ну, трубочист, малый не промах, раскрутил шляхтича на пару кружек пива, а потом признался, что нет более в Искоросте такого дома. И такого купца тоже. В начале вресня, люди говорят, сожгли заживо Галенку, вместе с женой, детьми, тещей-старухой, кухаркой и охранником.
Кто? Зачем? По чьему приказу? Того народу не ведомо. Говорили, что, мол, задолжал карузликам из Синих гор, а те наняли вышибал. Да кто поверит? Зачем вышибалам жизни лишать должника? Мертвую овцу можно остричь только один раз. А живую – о-го-го!
Еще пустомели досужие болтали, что видели в тот вечер на Кривом спуске людей в одежде грозинецких драгун. Даже в ратушу челобитную соседи носили. Расследование, проведенное местным уголовным дознавателем, показало – грозинчане были. Числом не менее двух десятков. Жили в харчевне «Вертел и окорок», порядку не нарушали, при въезде и выезде из города предъявили стражникам грамоту, подписанную новым подскарбием Выговской короны князем Зьмитроком. Так что, выходит, были драгуны на коронной службе, и любой, кто осмелился бы открыто высказать им обвинение в незаконных действиях, сразу стал бы врагом короны. Отцы города проявили прозорливость и государственную мудрость, объявив пожар в доме Болюся Галенки несчастным случаем – сажа, мол, в трубе загорелась, а там пошло, как по писаному.
Приезжие послушали трубочиста, поцокали языками, повздыхали, выглушили каждый кружек по шесть пива – а оно в Искоросте на зависть соседним городам выходило густое да крепкое – и исчезли прежде, чем обыватели успели связать их появление со смертью купеческой семьи и грозинецкими драгунами.
Покидали город пан Юржик Бутля и бывший шинкарь Лекса через другие ворота. Особо не прятались, но излишнего внимания к себе постарались не привлекать.
В двух верстах от Искороста, на Терновском тракте, их поджидали пан Войцек, за прошедшие два месяца поседевший еще больше – прядь расползлась едва ли не на весь висок, – и медикус Ендрек.
Выслушав рассказ пана Юржика, Меченый махнул рукой на северо-восток, на Жорнище по Терновскому тракту.
А что еще делать?
Четыре коня под седлами и два вьючных прорысили по широкой, от обочины до обочины, луже и долго еще дрожало и кривлялось отражение серых облаков на ее взволнованной глади.
* * *Скособоченный калека с лицом закоренелого сердцееда отер саблю об овчинную безрукавку убитого аранка, хмуро оглядел уцелевших воинов. Из двух десятков грозинецких драгун, выбравшихся с ним из Выгова, в живых остались одиннадцать.
Включая чародея.
Мржек Сякера за несколько дней совсем оправился от злополучной раны, причиненной ему бельтом во время неудачной атаки струга. Пожалуй, если бы не его молнии и сгустки огня, разбрасываемые щедрой рукой, кочевники взяли бы верх. Во всяком случае, обожженных трупов на поляне валялось гораздо больше, чем отведавших грозинецкой сабельки.
Пан Переступа носком сапога столкнул с головы предводителя кочевников – украшенного шрамами седого бойца с сотней косичек на голове – косматый малахай.
– Клан Росомахи.
Урядник Янек, перетягивая раненое предплечье шейным платком, кивнул:
– Они самые.
Пан Владзик еще раз обвел взглядом полянку. Сказал утвердительно:
– На засаду не похоже.
Янек просто кивнул. Зубами он затягивал узел.
– Пан ротмистр! – Подбежавший драгун едва стоял на ногах от усталости, но надо было знать драгун Переступы – скорее свалятся замертво, чем признают собственную слабость. – Пан ротмистр! Там вроде копали!
И вправду, меж двух елей – одна с некогда сломанной верхушкой, другая на пядь выше корня изогнута словно «козья нога» – поверх обычного для здешних лесов песка виднелись смелые мазки желто-коричневого суглинка.
– Эге! Да тут телега! – донесся из чащи выкрик еще одного драгуна.
В обугленных обломках, сваленных в одно большое кострище, даже не числящий себя опытным следопытом пан Владзик узнал остатки колес и передка, а Янек, поковырявшись чуть-чуть, обнаружил присыпанный пеплом стальной шкворень, которым дышло парной запряжки крепится к передней оси.
– Копаем! – немедленно распорядился ротмистр.
