Василий Звягинцев - Бои местного значения
Буданцев уже с полной уверенностью подумал, что жизнь его по неведомой причине изменилась круто и безвозвратно, к добру или к злу – пока неведомо, но что скучной она не покажется – это уж точно.
Ощущая удивительную легкость и бодрость во всем теле (и одновременно – желание немедленно очутиться в чистой, хрустящей простынями постели, именно здесь, в этой квартире, чтобы насладиться покоем и безопасностью), сыщик сидел напротив Валентина в малой столовой, пил чай с ромом и жевал бутерброды с икрой, холодным языком и сыром. На выбор или все подряд, как захочется.
– Обстановка кое в чем осложнилась, Иван Афанасьевич, – объяснял ему Лихарев, – но в общем стала куда понятнее. Главное – фигурант наш жив, здоров и никуда не делся. Значит, не сегодня-завтра мы его достанем.
Тебе, конечно, придется какое-то время в моей конторе поработать, поскольку ни домой, ни на Петровку тебе хода нет. Товарищ Ежов, представляю, как рвать и метать начнет, когда ему предъявят ордер с собственноручной подписью. Уж и не знаю, кого он злее ловить станет, Шестакова или нас с тобой. – Валентин не засмеялся, а так, слегка скривил губы, демонстрируя пренебрежение к усаженному очередной раз в лужу наркому.
– Скажи, кто ты такой все же есть, Валентин Валентинович? – поинтересовался Буданцев. Передернул плечами. Совершенно никакой боли, словно и не касался его следователь дубинкой.
– Зачем нам сейчас это обсуждать? – ответил Лихарев спокойно. – Мои документы ты видел. Возможности тоже. Вот покончим с этим делом, сочтемся славою, а потом и о прочих интересных вещах будет время поговорить. Помнишь как у О'Генри в «Королях и капусте»?
– Ну ладно, ладно, не буду ни о чем спрашивать, но все ж таки одно меня особенно занимает – выходит, ЦК, хотя бы в твоем лице, воюет против своего же секретаря, исполняющего на данном этапе роль «карающего меча революции»? Забавно.
– Не так уж и забавно. Кого-то, мне помнится, Владимир Ильич называл в своем завещании, вам, увы, неизвестном, «любимцем партии»? И где он сейчас? Или товарищ Тухачевский, «маршал революции», товарищ Примаков, «предводитель красного казачества».
Пора бы сообразить, милейший Иван Афанасьевич, что враги у нас на самом деле не выявляются, а назначаются, по мере необходимости и с учетом текущего момента. Тебе это удивительно слышать?
– Не так чтобы очень. Просто я думал, что для этого достаточно самого НКВД.
– Что ты, что ты… А если в нем самом заведется гниль, что уже, кстати, в позапрошлом году и имело место?
– Хм! – Буданцев выпил уже достаточно «чаю по-адмиральски» (то есть после двух-трех глотков крепкого индийского чая доливая в него столько же душистого ямайского рома), чтобы сохранить способность удивляться откровениям, за которые простым смертным полагалась безусловная вышка через «Особое совещание».
– Ты, значит, принадлежишь к совсем уже высшей касте, безошибочной и безгрешной?
– Да где уж мне? – Лихарев только что руками не замахал в притворном ужасе. – Только не нужно ловить собеседника на ваших муровских штучках. Что ты классный профессионал, я и так знаю. И когда можно будет, сам расскажу. Сейчас – не время.
А чтобы ты немного успокоился – вот тебе сравнение. Врачи говорят, что самые точные диагнозы ставят патологоанатомы. Только не совсем вовремя. А я как бы из них же, но – ухитряюсь успевать. Таким вот образом.
И хватит, хватит тебе чаи гонять. Как сказано у Пруткова – ничего не доводи до крайности. Постель тебя ждет, именно такая, о которой ты мечтаешь. И до восьми утра я тебя не потревожу. А засим – извольте отрабатывать очередной хлеб с маслом.
А со следующего утра события завертелись с неожиданной скоростью. Хотя и были они с Буданцевым теперь лишены большей части своих возможностей, не могли больше привлекать к поиску почти неограниченное число людей и из милиции, и из УГБ, но информация к ним по-прежнему поступала в полном объеме.
Оперативные сообщения о событиях в городке Кольчугине пришли одновременно и в 7-й отдел 1-го управления ГУГБ, и в Главное управление Рабоче-крестьянской милиции.
Были они составлены второпях, не содержали пока почти никаких подробностей и тем более выводов. И в той, почти истерической, суматохе, что царила сейчас на доброй половине Лубянского дома, мало кого заинтересовало сообщение об убийстве провинциального уполномоченного и побеге с этапа нескольких подследственных. Не до того. Есть облУНКВД, пусть само и разбирается.
Только Буданцев почти мгновенно связал «ЧП районного масштаба» с «делом наркома». Потому что только он непрерывно думал об этом уже пятые сутки и смог мгновенно сопоставить сообщение и слова Лихарева о появлении похожего по приметам человека (об излучении матрицы тот, конечно, не упомянул) в близких окрестностях Москвы.
Этот факт очень хорошо ложился на его версию о том, что Шестаков скрывается в дачных поселках. И удивительная дерзость побега из тюремной машины настораживала. Невероятная ловкость неизвестного, странным образом проникшего в машину, обезоружившего опытный и хорошо вооруженный конвой, чем-то напоминала ему стиль действия беглого наркома.
Но с этого момента вопрос становился уже крайне конкретным – нарком ли он? Мог ли быть тот, кого они ищут, одновременно и наркомом, и этим вот «специалистом»?
Буданцев тут же позвонил по междугородному телефону в Кольчугинский райотдел милиции.
Аппарат в кабинете Валентина обеспечивал удивительную чистоту и громкость связи. Совершенно не требовалось стучать по рычагу, дуть в трубку и кричать, как Бывалов в кинофильме «Волга-Волга».
Со своими коллегами Буданцев разговаривать умел и, представившись подлинным именем и должностью (таиться было ни к чему), за двадцать минут вытянул из них все интересующие подробности.
Картина вырисовывалась более чем увлекательная. Неясно пока было одно – за каким дьяволом потребовалось Шестакову вообще появляться в совершенно ничем не примечательном городке.
Кроме наличия там двух полусекретных заводов, абсолютно ничем не мог он привлечь ТАКОГО человека. Разве только…
Буданцев привычно схватил лист бумаги.
Впервые в «деле наркома» обозначился сообщник. И конвоиры, и этапируемые в один голос утверждали, что и убийца уполномоченного Рыбина, и его сообщник явно давно и хорошо знакомы.
Возможно, для того, чтобы встретиться с этим человеком, Шестаков и приехал в Кольчугино? Но что может связывать наркома и похожего на бандита бродягу? Если только это бродяга. Но если нет, то кто? Бежавший из заключения старый приятель, человек его круга?
Как ни напрягался Буданцев, он не мог вспомнить в биографии Шестакова ни одного человека, подходящего на такую роль. Жаль, что больше нет возможности покопаться в его анкетах, в разное время писанных автобиографиях. Вдруг что-нибудь важное он пропустил?
– И что будем теперь делать, Иван Афанасьевич? – спросил Лихарев, выслушав его соображения.
– Что же, судя по всему, они двинулись в сторону Москвы. Клички уголовников, что пошли с нашими «клиентами», я знаю. Придется мне обратиться к своим осведомителям. У меня их, как у всякого нормального опера, достаточно. Почти наверняка в ближайшее время на одной из «малин» он проявится. А тогда уже…
– Бог в помощь, как говорится. Работайте. А я своими вопросами займусь. Смотрите только, чтобы вас самого ежовские ребята где-нибудь не прихватили.
– Да уж как-нибудь.
Одевшись в самую заношенную из той, что можно было найти в гардеробе Лихарева, одежду, Буданцев отправился по известным адресам.
Валентин, оставшись на Столешниковом, включил свой «шар», на который возлагал гораздо больше надежды, чем на старомодные методики сыщика. Впрочем, одно другого не исключало.
Возвратился Буданцев уже под вечер. Усталый, но почти счастливый. Лихарев даже удивился – насколько этот человек увлечен своей профессией, раз способен испытывать чистую радость, взяв след дичи.
Наверное, не так уж не правы были те, кто дал таким, как этот сыщик, презрительную, а может, и уважительную в чем-то кличку «легавые».
Сам он просто исполнял свою работу, как мог профессионально, но не вкладывая в нее ничего личного.
– Все один к одному, Валентин Валентинович, один к одному! Полдня, как Косой в Москве появился, а звон уже пошел. Давно ничего похожего не случалось, вот деловые и оживились. Гуляет Косой в Марьиной Роще, всем, кто нальет, хвастается, как он с боем, на рывок, с этапа ушел. Да не с кем-нибудь, с самим Ленькой Пантелеевым! Питерским.
– Постойте, с каким это? – Память у Лихарева была абсолютная, одного лишь имени хватило, чтобы вспомнить все подробности питерской эпопеи начала двадцатых годов, когда знаменитый налетчик терроризировал северную столицу, нагло и дерзко грабил нэпманов, изображая из себя современного Робин Гуда, многократно уходил из милицейских засад и ловушек. Венцом его карьеры был побег из камеры смертников в знаменитых «Крестах». – Так он же вроде…
