Алексей Фомин - Время московское
— Оля?! — воскликнул Сашка. Его изумление было столь велико, что он даже попытался сесть в кровати и тут же свалился обратно, пронзенный острой болью.
— Лежи, лежи, Тимоша. — К нему склонилась Ольга Тютчева. — Слава Богу, что услышал меня. Теперь с тобой все будет хорошо. Лекарь сказал, что если к утру жара не будет, то быстро на поправку пойдешь.
— Оля, как я оказался здесь?
— Это все я, Тимоша, я виновата в том, что с тобой случилось.
— Не говори глупостей, а лучше нагнись, я тебя поцелую.
— Нет, погоди Тимофей Васильевич, сначала я все расскажу, а уж потом…
— Ну хорошо, рассказывай.
— Как ты уехал тогда от меня, ну, когда я тебя прогнала… Дня не проходило, чтобы я не молила Богородицу, чтоб дала она мне возможность вновь с тобой увидеться. Вот и вымолила… Третьего дня вечером гляжу — множество всадников в усадьбу въезжает. Выхожу. Впереди всех старичок такой седенький, сухонький…
— Дьяк Безуглый, Гаврила Иваныч, — подсказал Сашка.
— Да. Вот он и говорит: «Сударыня, мы с охоты едем. Товарищ наш поранился, кровью истекает, остановить не можем. Тряско на дороге. Боюсь — не довезем до дому. Разреши его у тебя оставить, а я за лекарем вестовых уже послал». Я, конечно, разрешила. Гляжу — несут моего Тимошу ни живого ни мертвого. Ни кровиночки в лице, а губы синие уже. Я кинулась скорей знахаря нашего звать. Живет в моем селе дед, шибко грамотный по лекарской да знахарской части. Вот он кровь-то тебе и остановил. А когда лекари прибыли, ты уже спал спокойно. Они со знахарем моим поговорили да не стали тебя будить. Утром лишь рану осмотрели. Ты стонал, но в сознание так и не пришел. Дьяк этот самый уехал, с ним большая часть народу. Оставили лишь лекарей да человек двадцать охраны. Я краем уха и услышала, что меж собой те кметы говорят. Были, дескать, вы не на охоте, а искали меч-кладенец, чтоб самого Сатану поразить. Помогал же вам какой-то рыжий чертенок, которого вы раньше поймали. А во время поисков вдруг разверзся вход в преисподнюю, и чертенок туда и юркнул. Ты за ним вдогонку кинулся, но тут из преисподней струя адского пламени ударила, и этой струей тебя обратно выбросило. Говорят, что меч тебя спас. Адское пламя, видно, в него ударило, потому как от меча только один крыж у тебя в руке остался.
— Оля, — попросил он ее, — позови мне кого-нибудь из тех кметов.
Ольга вышла из комнаты и тут же вернулась вместе с дьяком Безуглым.
— Здравствуй, государь. Как себя чувствуешь? — поприветствовал Сашку дьяк.
— Ничего. Думаю, завтра на ноги встану.
— Лежи, лежи, — замахали на него руками и Ольга, и Безуглый.
— Гаврила Иваныч, охрану там надо…
— Не беспокойся, государь. Сразу же распорядился. А вчера еще народу туда нагнал. И на том самом месте выставил, и по всему оврагу, и вокруг… Если кто теперь появится, мимо нас не проскользнет.
— А мои-то крестьяне не любят в тот овраг ходить. Говорят, там нечистая сила живет. Ладно, — сказала она, заметив, что великий воевода и дьяк Безуглый хотят остаться один на один, — я схожу за лекарями.
— Оля, ты только не торопи их. Пусть приходят через полчаса, — попросил ее Сашка. — Нам с дьяком побеседовать надо. Ну что, Гаврила Иваныч, — сказал Сашка, когда она вышла из комнаты, — поиски в овраге не прекращать. Этот Кихтенко, может, все наврал, а может, только наполовину. Искать все одно надо. И охраны в овраг побольше. Мы не можем допустить, чтобы эти «слуги дьявола» шастали сюда, как к себе домой. Каждому кмету объяснить его задачу. Да… Да чтоб не болтали где ни попадя. Хозяйка здешняя мне всю историю нашу пересказала со слов твоих людей, Гаврила Иваныч.
— Разберусь, — мрачно буркнул Безуглый.
— Колдунов нашел?
— Нашел кое-кого…
— Давай их сюда, в овраг. Но сначала я сам хочу с каждым из них побеседовать.
— Ясно. Будет сделано.
— И… Присылай-ка сюда завтра экипаж — в Кремль перебираться буду.
— Отдохнул хотя бы недельку, государь.
— Некогда нам отдыхать, Гаврила Иваныч. Некомат, я уверен, уже позавчерашним вечером получил от Кихтенко всю информацию о наших делах.
«И теперь он точно знает, кто я такой и почему охочусь за ним. А уж теперь-то как бы он не устроил охоту на меня», — подумал Сашка, но вслух говорить этого не стал.
XXVII
Начало лета шесть тысяч восемьсот восемьдесят восьмого года от Сотворения мира выдалось в Залесской Руси сухим и жарким. Уже в середине июня начали гореть торфяники, и небо заволокло дымом. В редкие дни налетавший с юго-запада свежий ветер сдувал молочно-серую гарь, висевшую над самой землей, и загонял ее повыше, за облака, так, что люди могли наконец-то вздохнуть полной грудью. Северный же и восточный ветер, наоборот, нагоняли дыма еще больше, так что он укрывал землю сплошной белесой пеленой, как плотный утренний туман. Продолжение такого лета сулило голодную зиму. Каждый божий день русский человек начинал с молитвы о ниспослании дождя и ею же день заканчивал.
А в июле грянули грозы с обильными, продолжительными ливнями. Они смыли гарь и загасили торфяники, и колосья ржи и пшеницы резко потянулись вверх, к солнышку, набухая спелеющим зерном. Возрадовалось сердце каждого земледельца. А раз хорошо земледельцу, то хорошо и землевладельцу, ибо связаны они меж собой узами покрепче родственных. И все бы хорошо, если б не война.
Еще в мае, вскоре после бегства Кихтенко, Сашка получил скверные известия из Орды. Сначала от разведчиков дьяка Безуглого, а вскоре и от самого Мамая лично. В один прекрасный майский день Некомат, чрезвычайно возбужденный (еще бы не возбудиться, после того как Кихтенко поведал ему о Сашке), прибежал к Мамаю и потребовал созыва Большого военного совета. Мамай, по своему обыкновению, начал юлить, изворачиваться, не отказываясь в принципе созвать совет, но обещая сделать это когда-нибудь потом, в будущем. Последние два года после битвы на Воже такая тактика приносила свои плоды. Некомат обычно удовлетворялся Мамаевыми посулами. Не то было ныне. Некомат жестко потребовал: либо возвращай потраченные на тебя деньги, либо собирай завтра совет.
Деваться Мамаю было некуда, совет он собрал в назначенный Некоматом срок. На Большом военном совете Некомат объявил старшине, что уже разослал гонцов к кавказским горцам и в Сурож и Кафу к генуэзцам. Он за собственные деньги намерен нанять пятьдесят тысяч горцев и сорок тысяч европейцев, которых должны перевезти на своих кораблях генуэзцы. Посланы также гонцы с деньгами к Ольгу Рязанскому и Ягайле Литовскому, и те уже дали свое согласие выступить вместе с Ордой против Дмитрия. Все наемники прибудут в Орду не позднее пятнадцатого июля. Так что самой Орде к этому сроку предстоит поднять всех казаков, призвать всех татар и так далее, и тому подобное. Старшина возликовала. Решительное наступление сулило ей немалые барыши. Мамаю оставалось либо сказать «нет» и тогда полностью потерять контроль над событиями, либо быть вместе со старшиной и сохранить свою власть хотя бы номинально. Мамай выбрал второе, о чем тут же и сообщил младшему брату секретным письмом.
Мамай предлагал Тимофею согласовать место и план битвы, тогда он, Мамай, сможет увести из ордынского войска часть казаков и сдаться на милость великому воеводе.
Читал Сашка это письмо со смешанными чувствами. Разве таким царем мечтал быть Мамай, когда начинал эту смуту? Мечтал быть владыкой Ойкумены, как его отец, а стал, по сути, навроде заурядного князька типа Тарусского или Одоевского. Пресловутый Некомат крутит им, как хочет. Сашка ранее как-то написал Мамаю, по-братски посоветовав убрать Некомата, на что старший брат ответил ему, что у него и доверенных людей для столь деликатной миссии не имеется. Не тот был человек Иван-Мамай, чтобы стать великим ордынским царем подобно своим предкам. Вот и просит теперь защиты у младшего брата, не зная, как выпутаться из ситуации, которую сам же и создал. А может быть, просто время не то.
Как бы то ни было, это был шанс расправиться с Некоматом-Рыбасом. Некомат пойдет вместе с войском и наверняка будет искать Сашку с целью не просто уничтожить его, но и постараться выбить из него сведения о людях, противодействующих ему в двадцать первом веке. Но и Сашка в свою очередь не собирался зевать. И здесь предложение Мамая было ему на руку. Мамай поможет ему одержать легкую и полную победу над войском Некомата, а отсюда уже недалеко до поимки самого Некомата или на крайний случай его физического устранения. И уж тут-то Сашка зевать был не намерен.
Получалось, что предстоящее генеральное сражение, на которое теперь делали ставку и Некомат, и Сашка, должно было стать тем самым знаменитым Куликовским сражением, о котором твердят каждому школьнику. Сашка даже специально навел справки у Лобова. Да, битва между монголо-татарами под предводительством Мамая и русскими, возглавляемыми Дмитрием, позже прозванным за эту битву Донским, состоялась в 1380 году на Куликовом поле, что находится в нынешней Тульской области, в верховьях Дона.
