Владимир Поселягин - Я – истребитель
— Да это мы, — ответил Никифоров.
— Попрошу предъявить документы, — велел водитель.
«— Строго тут у них!» — подумал я, тоже протягивая удостоверение.
Мазнув по моему лицу светом фонарика, водитель сказал:
— Ваши вещи?
— У нас нет вещей, — коротко ответил Никифоров.
— Тогда попрошу в машину.
Ехали мы где-то около часу, за окном ничего интересного. То есть, та же темнота, и только редкие патрули мелькали в свете притушенных фар.
— Приехали товарища командиры. Комната для вас уже забронирована. В десять утра за вами приедут, так что ожидайте.
Мы вышли из машины, и направились к затемненному входу в какое-то большое здание.
Никифоров действовал уверенно, подойдя он попытался открыть дверь, но поняв что она закрыта стал бухать в нее кулаком пока она не приоткрылась и не выглянул мужчина в полувоенном френче, с фонариком в руке.
Осветив нас, он спросил:
— Никифоров и Суворов?
— Это мы, — ответил особист.
— Прошу за мной.
Мы быстро зарегистрировались, и в сопровождении мужчины, оказавшемся портье, направились на третий этаж, где находилась наша комната.
Быстренько скинув новенькую форму, что мне выдали вместо строй, изгаженной в побеге от немецких диверсантов, я пошел умываться пока Никифоров закрыв тяжелые портьеры осматривался используя пару свечек.
— Даже горячая есть, — сказал я выходя.
— Да? — удивился особист, и прошел в ванную.
Точно не помню, были ли в то время, то есть в теперешнее, комнаты с ваннами. Наш номер хоть и был двухместный, но ванную с туалетом имел. Генеральский что ли?
Меня это если честно, мало заботило, я хотел спать, поэтому почти сразу вырубился, как только моя щека коснулась белоснежной подушки. Меня не разбудил даже Никифоров, который вернувшись, стал устраиваться на своей кровати.
— Вставай, нам через час выходить, — толкнув меня в плечо, сказал особист, и что-то напевая отошел в сторону.
Быстро сев, я протерев глаза спросил сонным голосом:
— Сколько времени?
— Почти девять, — был ответ.
— Угу. Я ванную, — сказал я, и подхватив со спинки стула выданное полотенце, направился в туалетную комнату. После завтрака в ресторанчик на первом этаже, за нами пришли.
Раздавшийся стук в дверь, вырвал меня из полудремы. Пользуясь солдатской мудростью, я пытался урвать сон где только можно, и сколько можно.
С интересом читавший газет Никифоров поднял голову и посмотрел на меня.
Щелкнув курком, я пожал плечами, после чего с недоумением посмотрел на пистолет в своей руке. Хмыкнув, я убрал маузер из вида, прикрыв его полотенцем.
«— Надо же фронтовые рефлексы, и тут действуют!» — мысленно покачал я головой.
Положив на стол газету, Никифоров встал и подошел к двери, щелкнув замком, он приоткрыл дверь.
— Добрый день. Это номер лейтенанта Суворова? Я правильно попал?
— Правильно. Вы кто?
— Я из радиокомитета, буду сопровождать вас на Всесоюзное радио. Машина уже внизу.
— Хорошо, мы сейчас спустимся, — ответил Никифоров.
— Мы? Извините, но у меня приказ доставить Суворова, но на сколько я понимаю вы им не являетесь, не вижу сходства с газетными фотографиями…
— Я старший лейтенант Никифоров, сопровождающий лейтенанта Суворова. На лейтенанта уже было совершенно несколько покушений со стороны немцев, так что меня приставили к нему в качестве охраны, — достаточно емко ответил Никифоров, приглашая гостя войти.
— Да? — искренне удивился вошедший в комнату парень, лет двадцати пяти.
— Именно, так что я сопровождаю его везде.
— Ну ладно. Хорошо. Нам пора ехать, — повторил гость, с интересом разглядывая меня.
— Ах да. Меня зовут Леонид Филечкин, — опомнился он.
— Всеволод, — протянул я ему руку.
— Старший лейтенант Никифоров, — сухо кивнув, сказал особист. Сближаться с нашим сопровождающим он явно не собирался.
— Вы уже готовы? Тогда прошу за мной.
Мы спустились в фойе, оставив ключ, и вышли на улицу, где ездили редкие машины.
— Так мы что? В «Москве» ночевали? — не понял я, глядя на название гостиницы.
— Да, получился такой каламбур, вы проживали в двойной Москве. Прошу в машину, — указал Леонид на стоявшую у входа машину. Что была за марка, я затруднялся сказать, но явно не советского автопрома. Она была мне не знакома.
Я с интересом разглядывал родной город в военное время. На окнах, как в кинохрониках были белые полосы крест-накрест, но налюбоваться мне не дали, не успела машина тронуться с места, как довольно быстро остановилась.
— Приехали. Выходим, — сказал Леонид и первым покинул салон машины.
— Да ты шутишь? — спросил я. По моим прикидкам проехали мы меньше квартала.
— Нет. Вот здание Центрального телеграфа, именно тут вы и будете выступать с речью.
— А, ясно. Ну что идем? — спросил я.
— Идите за мной.
Здание было большим, и застекленным, не во всех окнах они были, в замену были натянута пленка. Я его помнил, не раз проезжал мимо на своем байке, сохранилось оно до наших времен, но сейчас оно было другим.
— Бомба упала, — пояснил Леонид, заметив, как мы разглядываем фасад здания.
Мы прошли внутрь, где я попал в руки редактора, и тут началось…
Почти три часа я заучивал речь, что была написана для меня. Некоторые места мне не нравились, я так и говорил Павлу Анатольевичу, ответственному редактору.
— Картонно больно. Не по-настоящему.
Некоторые моменты мы переписывали, другие вообще стирали, кое-что добавляли. Оказалось Павел Анатольевич был тут так же и цензором. Совмещал, так сказать.
То, что я буду выступать по радио, диктор сообщил еще вчера вечером, и подтвердили сегодня утром. И вот в два часа дня, мы с диктором Всесоюзного радио Эммануилом Михайловичем Тобиашем, начали нашу двух часовую программу. Когда я услышал сколько буду выступать, то впал в шок. Ну ладно десять минут, двадцать, ну тридцать в крайнем случае, но два часа!!! Что они от меня хотят?
Что хотят, я узнал когда прочитал свою речь, и пообщался с редактором. Кстати, когда он закончил, то встав с очень довольным видом, сказал:
— Меня не обманули, вы очень легкий в общении человек, мгновенно находите ответы на самые неожиданные вопросы. Это хорошо. Вам будет легко адаптироваться, и вы не будете теряться когда выйдете в прямой эфир. Теперь давайте еще раз, по вашим песням. Те, что вы предложили, мне понравились, но сами понимаете, все петь вы не сможете, только небольшие части.
— Это понятно, но почему все они разные? Тут и про войну и любовь, и про жизнь?
— Я хочу показать какой вы человек, а это более чем покажет какой вы писатель. Вы не думали о карьере певца?
— Думал, но не рано ли? Война все-таки?
— Для этого не рано… Вы их уже зарегистрировали?
— Нет еще, как раз хотел, мне дали несколько дней отдыха, вот думал заняться.
— Я вам в этом помогу, но завтра. После эфира поговорим, хорошо?
— Спасибо.
— Ну что, все запомнили?
— Да, конечно, тут ничего сложного, мне фактически нужно оставаться самим собой.
— Хорошо, пойдемте, я познакомлю вас с нашим диктором Эммануилом Михайловичем.
Мы только успели познакомиться, как был дан сигнал, до эфира оставалось меньше пяти минут.
— Прошу в студию, — сказал редактор, и мы встав с дивана, на ходу общаясь направились в студию.
— Уффф. Однако сложная у вас работа, — сказал я снимая наушники и вешая их на крючок, рядом со столом. Был дан сигнал, что передача закончилась и можно вставать.
— К этому быстро привыкаешь. Я сперва тоже робел, тем, что меня слушают миллионы, но привык, и уже легче, — ответил Эммануил Михайлович.
— Это да… Как я выступил?
— Хорошо, но выбивался из речи постоянно. Кстати вон Павел Анатольевич идет, сейчас тебя песочить будет, — посочувствовал мне диктор.
— Ну да, он постоянно руками махал, знаки подавал что я своими словами говорю, — ответил я со вздохом, поворачиваясь к редактору.
— Думаешь ругать буду? — спросил он с доброй улыбкой.
— Думаю да, — ответил я осторожно.
— Правильно думаешь, а сперва ответь, что означает эти три десятка НЕИЗВЕСТНЫХ мне слов.
Слово неизвестные он заметно выделил, задумавшись, я не припомнил что говорил что-то особенное, все согласно речи.
— Какие?
— Ну например: Клево, круто, фигасе, зашибись, прикольно…
— Я это говорил? — искренне изумился я.
— Да, причем не однократно. Так что означают эти слова?
— Ну-у… Круто – это, одним словом крайняя степень изумления. Клево – очень понравилось что-то. Ааа, что там еще?
С полчаса я объяснил суть этих слов, и расписался что ничего особого эти слова не имеют, как и двойного смысла. Во бюрократия.
Поужинав к буфете, мы в сопровождении Леонида вышли на улицу и подошли к стоянке машин, где сели в свою и поехали в гостиницу. Требовалась разрядка, слишком я перенервничал, несмотря на свой легкий стиль в эфире, и сон по моему мнению был самым лучшим лекарством.
