Владимир Поселягин - Осназовец
Я немного в ранениях понимал, на уровне фельд шера, поэтому посчитал, что смогу помочь, тем более самолет был у меня санитарный. Носилки-то я выкинул, но все остальное было на месте.
Лагерь летчиков оказался недалеко, буквально метрах в пятистах от поляны, так что дошли быстро. Со своими умениями я немного погорячился, рана действительно была серьезная. Убрав окровавленные тряпки, я осмотрел ее. Из раны торчал покрытый кровавой коркой и гноем осколок. Штурман был в сознании, хоть и сильно бледен, и с подозрением, а также некоторой надеждой смотрел за моими действиями. Как он пояснил, его беспокоило, что он мог потерять ногу. Мог, не отрицаю.
Говорить, что рана серьезная, я не стал, как и то, что это уже за гранью моих умений, но все равно нужно было что-то делать, еще сутки-вторые, и пойдет гангрена, а это все. Поэтому я с самоуверенным видом вымыл руки специальным средством, достал шприц и ампулу с морфием. Много решил не колоть, чтобы передозировки не было. После укола я потрогал рану и, заметив, что штурман не реагирует, выдернул осколок, после чего тампоном вытер рану и промочил то, что хлынуло изнутри, и стал ее чистить пинцетом. Убирая обломки кости — осколок еще и кость сломал, — а также обрывки ткани и остальное, я промыл рану специальным средством, перевязал, и снова наложил лубки. Скажу честно, операция меня изрядно вымотала, делал все на глаз, просто по логике.
Когда я закончил, капитан Колясьев, командир экипажа, искренне поблагодарил меня, было видно, что он переживал за своего человека, и вдруг спросил, не знакомы ли мы. Мне его лицо тоже было знакомо, но вот портила картинку царапина на пол-лица. Немного подумав, я его вспомнил, нас вместе награждали в Кремле в этом году. Его вроде за то, что разбомбил какой-то важный железнодорожный узел в Польше, отчего там транспортная артерия встала аж на неделю, что затруднило снабжение одной из групп армий. Он меня тоже вспомнил.
— Держи, — протянул я осколок очнувшемуся штурману. — Сохрани, он тебя чуть жизни не лишил.
Штурман взял тяжелый кусок металла и, не обращая внимания на кровь и грязь, которыми тот был покрыт, с любопытством осмотрел его.
— Что делать будем? — спросил я у летчиков и тут же пояснил: — У меня свое задание, но и вас я бросить не могу, по совести обязан помочь. Раненого срочно в госпиталь нужно, мое грубое вмешательство может привести к еще худшим последствиям. Я, конечно, рану почистил, осколок убрал, это даст ему необходимое время. Но все же лучше показать его квалифицированному специалисту.
— Ты предлагаешь нам сделать носилки и уходить? — спросил Колясьев.
— Нет, есть другая идея. Скажите, а вы транспортным «юнкерсом» управлять сможете?
— Конечно, — кивнул тот, с интересом посмотрев на меня. — А у тебя что, и «юнкерс» есть?
— У немцев есть, — покачал я головой. — Тут главное, чтобы дальности хватило.
Я поглаживал Смелого, сидевшего на моих скрещенных ногах.
— Хватит, — уверенно кивнул несколько удивленный капитан. — До линии фронта, если будут полные баки, точно доберемся.
— Подожди, Леший, ты что, у немцев хочешь самолет угнать? — спросил донельзя удивленный командир тоже в звании капитана, с фамилией Ефимов.
— Два раза угонял, почему сейчас не могу? — пожал я плечами. — «Юнкерс», конечно, угнать куда сложнее, чем тот же «Шторьх», но в принципе, попытаться можно. Тут важно найти площадку рядом, чтобы можно было сесть, передать машину и самому умотать на своем самолете.
— Если самолет пригонишь, с нами не полетишь? — спросил Колясьев.
— Нет, у меня еще дела в Германии. У вас как с продовольствием?
— Да как раз сейчас и никак. В первый день, когда в лес углублялись, дождь еще лил стеной, мы с кабаном столкнулись, и Миша, то есть капитан Ефимов, его застрелил. Но сейчас все, запас к концу подошел, да и портиться начало.
— Кабанчик? Рядом с Берлином? — поднял я брови. — Да вы везунчики.
— А что не так? — не понял тот, да и другие летчики были в недоумении, не понимая причин моего веселья.
— Да меня когда читать и писать по-немецки учили, то пользовались мы журналами и книгами, что приносили из поиска. Так вот там был журнал охотничьей ассоциации Берлина за этот год, и председатель этой ассоциации авторитетно заявил, что кабанов и лосей в лесах в окрестностях Берлина не осталось, мол, повывели их охотники. Вот я и удивился несколько. Ладно. Время тянуть не будем, рассвело уже. Значит, так, вы сейчас мне поможете откатить под деревья и замаскировать самолет, потом я переоденусь в гражданскую одежду и скатаюсь, вам продовольствия куплю.
— В смысле скатаешься? — не понял капитан.
— Да у меня велосипед в салоне лежит, — отмахнулся я. — Так вот, двину я в Берлин, до него пятнадцать километров…
— А почему в Берлин? Не проще у местных купить? — снова влез Колясьев.
— Товарищ капитан, вот сразу видно, что вы ничего не понимаете в разведке, и даже не имеете представления, как нужно вести себя на вражеской территории. После того как вас начали искать, вдруг появляется в селе молодой парень и на плохом немецком пытается купить еды. Причем на несколько человек. Да я даже не успею сказать, что мне надо, как подхватят под локти и отведут в комендатуру. Нет, Берлин и только Берлин. Там еще и машину можно напрокат взять. Ладно, это мои дела, вечером я должен вернуться, пусть один ожидает меня на опушке в определенном месте. Когда я буду подъезжать, дважды мигну фарами. Вы ожидайте меня здесь и заодно ищите место, где может сесть и взлететь «юнкерс». Не в лесу, а на опушке в поле, этот лес я частично облетел, нет тут больших полян. Так что когда я вернусь вечером с продовольствием, чтобы место было найдено. И еще, самолет я ночью угонять буду, так что в назначенный день нужно будет зажечь костры, чтобы подсветить мне посадку.
— То есть угонять самолет ты будешь не сейчас?
— Не сегодня точно. У меня задание, и если я угоню транспортник, то оно будет на грани провала, а тут и свое задание выполню, и самолет угоню, два в одном, понимаете?
— Понимать понимаем, но как бы не было поздно, — ответил капитан и покосился на штурмана.
— Три дня максимум, если раньше успею, то раньше. На подлете я обозначу себя ракетой. Ладно, вечером все подробно обговорим. Время тянуть не будем, идем, мне аппарат поможете под деревья откатить. Кстати, у меня там немецкий карабин с боезапасом в кабине лежит, тоже вам отдам, он мне ни к чему. Так, из хозяйственности у часового прихватил. Ну все, идем.
— Может, поедим? — предложил капитан, приподняв мой узел.
— Да там еды и на завтрак не хватит, не буду вас объедать. В Берлине позавтракаю. А вот вам до вечера придется попоститься, но обещаю к тому времени пирогов привезти.
Мы встали и вчетвером направились обратно к самолету, в этот раз Смелого я нес на руках.
— Подожди, если ты по-немецки плохо говоришь, то как ты в Берлине сможешь общаться? — догнал меня Колясьев. Видимо, у него было много вопросов, вот первый и прорвался.
— Так и буду. Это немецкий я плохо знаю, испанский даже очень хорошо. Представлюсь испанским эмигрантом, что прибыл поступать в вуз, вот и все. Да еще в комендатуру зайду и скажу, что у меня все документы украли на вокзале и попрошу выдать замену. Так что я еще и временный документ получу, причем настоящий.
— И думаешь, они поверят и дадут?
— Тут от умения работать языком зависит. Тем более проверять они будут дня два, а справку сразу выдадут. А когда поймут, что никакой испанец с такими данными в Германию не въезжал, будет уже поздно, ни вас, ни меня тут не будет.
— Да-а-а, сразу видно, что в разведывательной работе я ничего не понимаю. Мне бы такое даже в голову не пришло.
— Это точно, у меня хорошие учителя были. Но вообще-то это не разведывательная работа. Я не разведчик, а диверсант, моя задача — уничтожение, а не сбор разведданных.
Мы вернулись на поляну, где я достал из салона карабин и вместе с боезапасом передал пареньку в звании младшего лейтенанта, после чего мы откатили самолет под деревья и поставили так, чтобы он был носом к взлетной площадке и сразу мог разогнаться и взлетать. Потом я побегал по лесу, нарезал веток и замаскировал его.
— Товарищ капитан, — окликнул я Колясьева.
— Что? — обернулся он ко мне.
Троица летунов находилась рядом с самолетом и разглядывала немецкий карабин. Похоже, они его видели впервые.
— Я сейчас переоденусь, костюм освободится. Он немецкий, любой опознает. Когда будете искать площадку для посадки «юнкерса», пусть в нем кто-нибудь выйдет на открытую местность, так внимания не привлечет. Это все лучше, чем ваши комбезы и уж тем более форма.
— Понял, хорошо.
После этого я снял комбез, оставшись в гражданской одежде, снова надел сапоги и, прихватив свой сидор, рванул вглубь леса. Там я его спрятал, прихватив только пачку рейхсмарок, тысячи три взял, должно хватить, и, вернувшись, вытащил из салона самолета велосипед. После этого мы все обговорили и направились к опушке с младшим лейтенантом, оказавшимся бомбардиром, то есть тем, кто бомбы скидывает. Там я повторно обговорил с лейтенантом сигналы опознавания и, подтвердив примерное время своего прибытия, потрепал по голове Смелого, который сидел в корзинке багажника.
