Дмитрий Дивеевский - Ось земли
Они пришли в дом в обеденную пору и Анна Матвеевна приняла Булая как давнишнего гостя:
– Проходи Севочка, будь как дома. Настена мне о тебе все уши прозвенела. Ишь, как вы подружились.
Севка не почувствовал никакой скованности в этой новой для себя ситуации. Действительно, словно домой к себе пришел. Все здесь просто, как у родителей, все привычно. Только икон больше. У мамки лишь в спаленке киот стоит, а здесь и в прихожей иконка и в горнице венчальные красуются. И травами другими пахнет. Дома отец зверобой под балку стелет. А Анна Матвеевна, похоже, чебрец. Приятный запах, уютный. И сама Настина мама тоже уютная. Голос ласковый, руки добрые.
Сели обедать. Хозяйка налила в глиняные миски окрошку с воблой и нарезала черного хлеба. Окрошка, приправленная сметаной, показалось парню очень вкусной. В тридцать восьмом году люди стали жить заметно лучше. Уже не голодали, многие окояновцы держали по дворам скот, который как в деревне по утрам собирали в стадо и выгоняли на выпас. Поэтому и сметана и молоко стали не в диво. На окраине города крутили крыльями две ветряные мельницы, производя из зерна местную муку, как правило, с добавлением отрубей. Хлебный вопрос решался тяжелее, чем молочный. Хлеб требовался армии, поэтому его скупало государство и в магазинах он был дефицитом.
Разговорились о жизни. Анна Матвеевна спрашивала Севку о планах. Планы у парня были простые: завершить учебу и вернуться агрономом на родину, если на него выпишут отсрочку от армии как на специалиста. О трудоустройстве он не беспокоился, его специальность была нужна повсеместно и на него уже делали виды в райкоме. Правда, могли сразу назначить заместителем председателя какого-нибудь колхоза, что случалось довольно часто. Но Севке этого не хотелось, мечтал работать по специальности. К тому же, несмотря на то, что его роману с Настей не исполнилось и месяца, он уже подумывал о женитьбе на ней. А значит, и жить было бы подсобней не в деревне, а в Окоянове.
Неспешно мать Насти завела разговор о вере. Она узнала, что Севка не вступает в комсомол и спросила о причинах.
– Сначала батя не велел – признался парень. А теперь я и сам вижу, что не для меня это. Там голосистые ребята нужны. А я пахарь, чего мне на их митинги ходить? Я дело хочу делать, а они политику обсуждают. Вот и получилось, в прошлом году в техникуме тридцать человек приняли, а в этом десять за политическую незрелость исключили. Не хочу я этого. Буду сам по себе.
– А не накликаешь беду на себя?
– Я же не делаю ничего плохого. Только не хочу и все. Что мне за это будет?
– Много в техникуме таких как ты?
– Есть маленько. Не один я такой.
Потом Анна Матвеевна перешла к более серьезному вопросу.
– Гляжу я на тебя, Сева и вижу, что парень ты хороший. Серьезный, основательный. Коли Настя тебе понравилась, то видать надолго. Это хорошо. Да и родителей твоих знаю, весь век в одном городишке живем. Мамочка твоя – золотая женщина. Столько на себе вынесла и ни разу Бога жалобой не прогневила. И отец тоже мужик из настоящего материала сработанный. И думаю, что с Настей у вас хорошая пара образовалась. Загадывать пока нечего, рано еще.
Вмешалась Настя.
– Мама, ну зачем ты. Ну не надо…
– Надо дочуня. Обязательно надо. Вот в чем дело, Сева. Настя у меня девочка особенная. Когда еще совсем крохотулька была, возила я ее в Дивеево. И сказала нам там одна монахиня такие слова:
«Святая в ней любовь, береги ее». Вот как. Я свой долг исполняю, берегу дочку как могу. Потому что вижу: правда это. Святая в ней любовь живет. Необыкновенная и пречистая, через человека к Богу уходящая. Понимаешь, какой подарок тебе драгоценный выпал и как беречь его надо?
Севка молчал пораженный таким разговором. Он и о любви то с Настей ни разу не говорил. А тут такое.
– Я не знаю что и сказать, тетя Анна.
– Ничего не говори сынок. Еще не пришло для этого время. Я ведь тебе просто для того говорю, чтобы ты знал. И вот еще что. Я так поняла, что ты парень неверующий. Крестика православного на тебе нет. Это нынче не модно. А Настя верующая, хотя среди подружек тоже об этом не говорит. Но крестик носит. Эта вера – ее охранительница. А твоя охранительница кто? Наверное, мамины молитвы. Только в этой жизни хватит ли их? Вон она какая лихая, эта жизнь. Ты бы хоть один шажок к вере сделал. Поверь, потом поможет.
Севке стало неприятно от этих слов. Он знал, как травили верующую молодежь в Ветошкине и не хотел попасть в подобное положение.
– Как-то не знаю, тетя Анна…
– Ну ладно, разговор этот деликатный. Не будем больше. Только помни, что если трудно придется, вера тебе поможет.
Настя глядела на Севку ласковыми любящими глазами и словно кивала в подтверждение: поможет, поможет.
Начало учебного года налетело со скоростью экспресса и наступил день расставания. В душе Севки все восставало против разлуки с любимой и в голову приходили в самые фантастические мысли, чтобы не допустить этого. Даже мысль бросить учебу мелькала в его мозгу. И лишь одна обманная надежда на то, что Ветошкино недалеко и можно будет по выходным видеться, грела его. На самом деле раньше он не бывал дома долгими месяцами. Потому что при наличии лишь гужевого сообщения дорога длиною в сорок верст тоже становилась немалой проблемой. Они не могли расстаться всю ночь. А на рассвете, перед уходом, Севка надел на руку Насти свои часы «Победа», купленные на летнюю зарплату.
– Взглянешь на них и вспомнишь меня – сказал он.
Настя прижалась к нему:
– Милый мой, пиши мне каждый день, теперь вся моя жизнь – ожидание.
Утром он сел на подводу, как и четыре года назад отправлявшуюся в том же составе в Ветошкино, и проехал мимо милого оконца из которого ему махала любимая рука.
Решающая встреча
Данила не узнавал Кулиша. Обычно вальяжный и не очень собранный американец на сей раз выглядел взволнованным и напряженным. Он начал встречу сразу с рассказа о своих расследованиях эпизода с людьми Моссада в Дрездене.
– Я проанализировал всю полученную от своего агента информацию по его поездке в Дрезден. В ней было одно обстоятельство, которое привлекло мое внимание. Глава группы арабов, которые живут в Дрездене, был не арабом, а курдом по имени Тарик. Агент проверил его по дактилоскопическим учетам и выявил, что тот хорошо известен многим спецслужбам мира. Тарик – это его последнее имя. Раньше его звали Мустафа Азал и он долгое время занимался заказными политическими убийствами. Действовал в основном против «врагов ислама» и охотилась за ним целая куча разведок. Лет десять назад его завербовали люди Хусейна и использовали в убийствах курдских лидеров. Одно из убийств было совершено в Париже. Сюрте насьональ сумело выйти на след и объявило Тарика в международный розыск. Он сменил документы и скрылся в Дрездене, однако в группе о его прошлых подвигах знали, о чем и разведал мой агент. Я решил играть ва-банк и вышел прямо на Тарика. Парень оказался тертым и не особенно испугался. В драку не полез и спокойно меня выслушал. Я же изложил ему все, что известно о встречах его группы с Моссадом и предложил разъяснить ситуацию. В качестве альтернативы предложил его выдачу французской контрразведке, которая с подобными типами не церемонится. Пожизненная конура в три погибели ему в таком случае гарантирована.
Тарик некоторое время ломался. Пытался сообразить, нет ли возможности увильнуть от прямого разговора, но потом понял, что единственный способ не оказаться за решеткой – рассказать хотя бы часть правды. Теперь слушайте в оба уха, мистер Булай.
Я оказался прав – демонстративный визит моссадовцев в Дрезден был ловушкой. Они не напрасно засветились в синагоге, ибо это был верный путь раззвонить по всей еврейской диаспоре о своей «тайной» миссии.
Именно Тарик должен был сообщить им, не появились ли после визита в его окружении любопытные немцы или другие иностранцы.
Теперь вопрос: почему о визите не знает резидентура ЦРУ, ведь именно ее люди могут заинтересоваться происходящим и влезть в комбинацию как слон в посудную лавку?
– Почему же?
– Потому что это не были люди Моссада. Иначе нас непременно поставили бы в известность об операции. Не потому что мы страшно доверяем друг другу, а просто для того, чтобы мы не вмешались по незнанию.
Когда я слушал Тарика, я думал: кто же расставляет ловушки? Но гадать долго не пришлось. Курд сам рассказал, кто стоит за этим делом. А его рассказ просто интригует. Значит, так. Начнем с самого начала.
Летом 2000 года он выехал из Дрездена в Баден-Баден для встречи со своим ведущим офицером из иракской разведки. К тому времени он уже не получал заказов на убийства, а «надзирал» за курдской диаспорой, которая тут довольно велика. Так вот, вместо знакомого оперативника на встречу вышли два человека, говоривших только по-английски. Они с ходу заявили, что представляют Моссад, что его оперативник ликвидирован, а работать Тарик теперь будет с ними. Материалов для принуждения, у них, понятное дело, было достаточно. К французскому розыску они добавили еще пару убийств, о которых им каким-то образом стало известно. Короче говоря, он согласился сотрудничать под их руководством. Ему дали легенду «связника Аль Каиды» и поручили вербовать мусульман для «акта возмездия» американцам. Люди Моссад объяснили ему, что формируемая группа, якобы на самом деле никаких террористических актов проводить не будет, зато явится тем магнитом, к которому потянутся настоящие террористы, которых и будут обезвреживать. Способ известный еще со времен Адама и сама идея не вызвала у Тарика сомнения. Зато вызывали сомнение сами вербовщики. Чем дальше, тем больше он подозревал, что они не имеют отношения к Моссаду. Тарик хорошо знал израильских разведчиков, как никак, всю жизнь от них бегал и видел, что той школы, какую демонстрируют израильтяне, у этих парней нет. Они вели себя достаточно профессионально, но как-то по-другому, ну а самое главное в отличие от Тарика – они плохо знали структуру Моссад и он это быстро понял. Вербовщики появлялись в общей сложности пять раз, а когда убедились, что дело пошло, поставили на связь с курдом довольно молодого парня из Хайфы. Тот, якобы не являлся профессионалом, а был завербованным связником. С такого и взятки гладки. Его проверяй не проверяй, все равно ничего не знает.
