Дмитрий Янковский - Знак Пути
– Да погоди ты с едой! – прервал воспоминания Микулка. – Может попробуем?
Ратибор размеренно постучал себя пальцем по лбу.
– У тебя точно мозги набекрень съехали. Можешь идти смело. Не тронут. Будешь спать в пропахших псиной пещерах…
– Вот и пойду. – совершенно серьезно кивнул паренек и Ратибор сразу понял, что шутки кончились.
Девки тут же принялись за шитье, понимая, что лучше пока не вмешиваться, а там, как решат, может помощь понадобится.
– И как ты себе это все представляешь?
– Напьемся так, чтоб страха не чуять… – пожал плечами Микулка. – И пойдем.
– Я стока не выпью… – кисло сморщился стрелок. – А если и выпью, то ходить уж точно не смогу. Коней ты тоже напоишь, чтоб не боялись?
– Нет, коней придется оставить… – поник головой молодой витязь, взглянув на жующего Ветерка.
– Не кручинься так! Девицам конячек оставим. Если загинем, так животинка им в подмогу останется, а уцелеем, значит вернемся. Как ни глянь – хорошо.
Он посидел немного, наслаждаясь теплой лавиной золотистого солнечного света, вздохнул и тихонько позвал закончивших шитье девушек:
– Девицы-красавицы… Мы тут дело одно задумали. Шибко опасное. Да вы уж поняли, вижу. Да… Конячек наших сберегите, ладно? А как Киев отобьем, обязательно воротимся, вы к тому времени вареничков таких же наварите. Ладно?
– Можно я твоего коника себе возьму? – смущенно спросила черноокая. – Только ты обязательно воротись! Меня Власой звать, мы тут рядом, в деревне живем. Сыщешь без труда…
– Да уж постараюсь… – немного опешил стрелок.
Девушка снова глянула из под ресниц и Ратибор понял, что за такой взгляд согласен десять раз пройти Собачий Овраг в обе стороны.
– А я твоего заберу, можно? – обратилась самая молодая к Микулке. – Ему хорошо со мной будет, понравится! Когда воротишься, спросишь Ладушку, Щитомирову дочь.
– Ну вот… – усмехнулся паренек. – Эдак он и обратно ко мне не захочет. Замучаюсь забирать!
Девушка не ответила, но в глазах ясно читалось, что она совершенно не будет против, если вместе с конем останется и хозяин.
– Ладно! – Ратибор попробовал развеять общее смущение. – Вы мне, красавицы, вот что скажите… Где тут можно самого крепкого меду достать?
– В деревне, где же еще? – настороженно сощурилась рыжеволсая. – Но вы что, действительно решились идти через Собачий Овраг? Это же верная лютая смерть! Да и в деревню вам нельзя – поляки за едой нередко заезживают.
– Ну… Тогда принесите нам меду. Пожалуста! – взглянул на черноокую Ратибор. – У нас есть серебра немного, Микула, достань! Мы купим.
– Да при чем тут деньги? – нахмурилась Ладушка. – У старостиной жены тоже мужа угнали, так она теперь, чтоб полякам отомстить, весь мед из подвалов с готовностью выдаст. Но мы же за вас беспокоимся!
– Это хорошо… – мягко улыбнулся стрелок. – Когда кто-то ждет, тут уж хош-не хош, а воротишься.
Девушка кивнула и быстренько засеменила босыми ногами в деревню, а ее подружки подсели к витязям и принялись делиться последними новостями. Ратибор слушал жадно, копил злость и запоминал то, что может пригодиться при напуске.
5.
Солнце косо сползало по выцветшей за день стене неба, постепенно заваливаясь в густые травы оврага. Прохлада свежим духом тянулась с реки, пьяно шатая толстые мясистые стебли и остужая налитые хмельным жаром головы. Жирная черная земля так и норовила выпрыгнуть из под ног, а Микулку уже дважды била в подбородок молодецким ударом.
– Тьфу… – стоя на карачках, отплевался от травы паренек. – Неееет… Тут легче на ч-четырех ногах. И больше на псов походить будем!
– Нееее… – Ратибор все пытался сосредоточить взгляд на соратнике, но впервые в жизни не мог сладить с окосевшими глазами. – У тебя нет хвос-та-а-а! Не похож ни капли! Не боишься, что признают?
– Я?! Ни-и-и чуть! Эй, собачки!!! – заорал он так, что эхо трижды отразило его пьяный голос. – Собаки-и-и-и! Я вас не боюсь!
– Так собак нигде нет. – шатаясь как репа на нитке, шагнул вперед Ратибор. – Чего орать?
– Нету…
Микулка с трудом поднялся и двинулся за стрелком, на щеках блеснули неподдельные слезы.
– Не-е-е-ету собачек-то… Нету.
Тут же слезы высохли, словно роса на жаре, а лицо изобразило непомерное удивление.
– А отчего же овраг Собачьим назвали?
– Ну… – Ратибор изобразил лицом напряжение мысли. – Назвали и все. Такие вот дела… Пойдем, пойдем, а то через десяток лет этот овраг будут кликать Микулкиным.
Они двинулись дальше плечом к плечу, словно две нерушимых скалы, изрядно расшатанных злыми ветрами.
От начала оврага прошли не меньше трех верст, а диких псов будто никогда тут и не было. Хотя нет… Следов-то как раз предостаточно – под ноги частенько подворачивался вылизанный ветрами козлиный череп, а из темных сырых нор в крутых склонах густо несло слежавшейся собачьей шерстью. Живые козлы тоже были – людей не боялись вовсе, но уши так и ловили каждый принесенный ветром звук.
– Есть тут собачки… – нехорошим голосом вымолвил Ратибор, медленно трезвея от веявшего по оврагу сквозняка. – Точнее были совсем недавно.
– Ну ик… где они?
– А леший их знает! – стрелок сплюнул в траву и шатаясь побрел дальше, все чаще озираясь по сторонам.
– Знаешь… – сказал Микулка совсем трезво. – Мы с тобой, кажись, мало выпили…
– Мало? – удивился соратник. – Так больше бы все равно не влезло! Тьфу… Ты чего, друже?
– Места тут такие… То весело, то страшно… Я боюсь, Ратиборушко! Трезвею прям на ходу, а тут еще ветер гуляет, студит голову почем зря. Вот я и говорю – мало!
Ратибор на мгновение задумался, быстро глянул на соратника и скомандовал с непреклонной решимостью:
– Назад! Отходим пока не поздно. Затянул ты нас в историю со своими медовыми изысканиями. Тьфу! А я, дурень тоже… Повелся. Пошли, говорю!
– А как же Киев?
– Что-нибудь придумаем! Сейчас бы отсель выбраться… Гляди, темнеет совсем!
Он ухватил паренька за руку и чуть ли не волоком потащил назад по оврагу, тот еле успевал переступать непослушными ногами, путаясь в высокой влажной траве.
– По-го-ди-и! И! Тьфу, Ящер! Да погоди ты чуть-чуть!
Ратибор стал, глаза с нетерпеливым недовольством глянули на запыхавшегося соратника…
– Ну чего еще? Новая задумка пришла в светлую голову?
– Нет. – мотнул Микулка рыжей копной волос. – А может и да. Короче, ты как знаешь, а я иду в Киев. Мне иначе жизни все равно нет.
Паренек поглядел на соратника так, что тот кожей почуял ледяную пустоту, таившуюся в душе друга, пустоту, оставшуюся после выдранной с мясом мечты о счастье. Ратибор замер, не зная что предпринять. Он прекрасно понял, что только надежда вернуть любимую, позволила Микулке стать на ноги, только она одна двигала сейчас его руками и ногами. Отними – рухнет трупом, и уже никакие волхвы не смогут поднять, вытянуть душу из царства Нави.
Солнце испуганно спряталось за края оврага, с востока, вместе со свежим речным ветром, принесло быстро густеющие, как добрый черничный кисель, сумерки.
– Все… Поздно… – устало склонил голову Ратибор и махнув рукой уселся на мягкую теплую землю.
– Чего? – не понял Микулка.
– По сторонам погляди…
Паренек оглянулся и замер – последние отсветы убежавшего солнца высветили по всему оврагу тысячи, десятки тысяч мечущихся кроваво-красных угольков. Собачьи глаза горели яро и зло, сверкали не только за спиной, со стороны Киева, но и повсюду, взяв отчаянных витязей в сплошное живое кольцо.
– Действительно много. – почти равнодушно ответил Микулка. – Но что-то они не спешат нападать. Может хмель из нас не весь выветрился?
– Да какой там весь… – усмехнулся стрелок. – Все же кувшин на двоих – дело не шуточное.
– Ну так чего расселся? Назад он идти собрался… Нынче, что назад, что вперед, никакой разницы. Собаки кругом! Идем в Киев. Не хватало еще от паршивых псов драпать. Я их и без хмеля не боюсь. Вот!
Он бодро развернулся и пошатываясь побрел на восток, где в темном проеме оврага горели алые звезды собачьих глаз. Ратибор поспешил следом, ничуть не удивившись, что и сам теперь не испытывает ни малейшего страха. Равнодушная смелость безысходности налила тело уверенной силой, когда точно знаешь, что умрешь, но жизнь хочется продать подороже. Авось…
Ромеи никак не могут понять значение этого слова… А ведь все на удивление просто! Видно Боги так создали мир, что когда не боишься гибели, точнее боишься, но точно знаешь, что все равно умрешь, просто силишься побольше врагов с собой унести, смерть ошарашено отступает. А вот когда стараешься выжить, тогда точно труба.
Смерть словно смеется над страхом смертных и удивляется их бесстрашию. Он, Ратибор Теплый Ветер, давно уже должен был умереть, годков с десяток пережил на этом свете, но видать смерть старается в первую голову прибрать тех, кто пытается выжить, убежать от нее, а те, кто давно махнули на все рукой и так никуда не денутся. Вот тебе и авось… Да только понять ли это ромеям? Дороже продать свою жизнь, утянуть за собой в могилу как можно больше врагов, даже если колени дрожат от страха… А они и будут дрожать, если ты не дурень безмозглый. Вот она смелость, а не залихватский вид и пустое маханье мечом. Настоящая смелость – это не отсутствие страха, а особое состояние, когда просто обидно, что уходишь с этого дивного света один.
