Юрий Валин - Десант стоит насмерть. Операция «Багратион»
Андрон успел подумать, что очень бессмысленно и некрасиво выпадать из трофейной машины. Больше ничего не успел. Даже по-настоящему упасть в этот танковый грохот не успел — размазало между гусеницей «Ханомага» и катками прошедшей впритирку «тридцатьчетверки». И боли не было — некоторым художникам действительно жутко везет по жизни.
* * *Нельзя сказать, что Андрона Лебедева никто не вспоминал. Сначала его вспоминали танкисты, отчищая траки. Ну, конечно, не лично художника — его никто не заметил, — а просто войну ругали и работу гадскую. И в партизанской бригаде Лебедева немного повспоминали — митинг готовили победный, а оформителей не хватало. Помнили об Андроне и в другом мире, но поиск по послевоенной базе данных практически ничего не дал — числился тот лейтенант Лебедев погибшим «смертью храбрых», подробностей не имелось, да и фигурой он был глубоко второстепенной, время тратить не стоило.
Изредка вспоминали лейтенанта и в иной Москве. Косвенно, конечно, вспоминали. Упорно отказывался Михаил Игнатьевич Поборец посещать Третьяковскую галерею, незаслуженно недолюбливал, в общем-то, хороший журнал «Огонек» за неизменные разворотистые репродукции. Глупо — тут жена была совершенно права. Впрочем, имелась в этом отторжении важных составляющих культурной программы и своя позитивная сторона — Михаил Игнатьевич приучил сыновей писать нормальные старомодные письма, поскольку всяких там открыток в своем доме вообще не терпел.
Дольше всего Андрона Лебедева помнила, конечно, родная мать. Жизнь одинокой женщины нелегка, забот полным-полно, но раз в месяц, когда пенсию приносили, обязательно вспоминала. Умом сын был недалек, но хоть погиб с пользой, по-человечески.
Эпилог четвертый (ничего не заключающий)
Предчувствие первого полноценного дня на службе Ирину Кирилловну Уварову, не особенно волновало. Во-первых, накануне переволновалась — друг сердца этаким упертым мэном бывает, что прямо невозможно. Хорошо еще, любит серьезно. В общем, обошлось. Во-вторых, курсант Уварова была уверена в своих силах. Личный состав Отдела психологически понятен, структуры ФСПП изучены на совесть — будем согласованно трансформироваться и улучшаться. Объем работ фантастический, и способности курсанта Уваровой (пока еще курсанта!) будут востребованы. В-третьих, выглядит курсант хорошо. Челка из-под берета удачно выпущена, комбинезон сидит офигенно. У дома и на остановке молодые люди косились мечтательно, но и с уважением. И это правильно.
Троллейбус подкатил как по заказу. Ирка запрыгнула в низкую дверь, прошла в полупустой салон. Рюкзачок на плече был легок — банка хорошего кофе, пачки фабричного «Цитрусового» и «Юбилейного». А то жуют всякую ерунду.
Тянулся бесконечный Воробьевский метромост — движение автотранспорта, даже утреннее, явно потеряло былую плотность. Наглядная социальная реклама совместно с жесточайшими запретами на парковку в центре города дают результаты. Кстати, Женька со своей гонкой по Ленинскому в последнем ролике увековечен. Хорошо хоть физиономии не видно. Нет, просто жуть такое увидеть и своего человека узнать.
Ирина Кирилловна напомнила себе, что она уже боец, сдержанный и хладнокровный. Без всяких там соплей. Вчера не считается. Это был особый случай, и он точно не повторится. Уже целиком в системе курсант Уварова.
Подкатили к остановке. Ирка пропустила улыбчивого дяденьку, взялась за поручень. У передних, входных дверей повышали голос:
— Куда лезешь?! Пошел «на», нямка беззубая. Усрись! Что уставился? Получи, распишитесь, кушай, не обляпайся.
— Уйди, падла плотоядная!
Курсант Уварова поморщилась: день солнечный, люди работают, нужными делами занимаются, а здесь склоки. Троллейбус практически пустой, хоть спортивной гимнастикой на поручнях занимайся, а некоторым тесно.
— …Ты, мусорный ген, отлезь, развалина! Убью!
— Отоскочь, профура отвислая…
Неадекваты… Тон… эмоциональность… Очевидная тахилалия…[141] Эти хамы трамвайно-троллейбусные, что не понимают, что их за инфицированных принять могут?
— Развлекушечек возжелал, да куда ты имху свою суешь, мудак старый?!
— У-у, сиповка жирная…
Ирка машинально двинулась к передней двери. Внизу дверь загораживала плотная дама. Пего-рыжие, дурно подкрашенные волосы, массивная нижняя «база». Черный мужской зонтик-трость, объемистая кожаная сумка. Поза того царя Леонида, самопожертвенно контролирующего троллейбусные Фермопилы.
— Ты, тролль Куликовской битвы, вонючка древняя…
— Муфта тухлая…
Оппонент царь-тетки до внешности перса-Ксеркса не дотягивал: просто потертый дяденька пенсионного возраста. Наверное, с дачи едет — из брезентового рюкзака зелень торчит и желтая рукоять столярной ножовки.
— Уйди, бусая!
— Давай-давай, еще разок, с другого аккаунта, давай, кальсоны рассупонивай! — брызнула слюной царь-тетка.
Нет, ну явный неадекват и пограничная ситуация. Прямо как в учебном фильме. Да и на те, весьма редкие записи документальных примеров Психи вполне тянет.
— Тараканша…
— Хомяк собесовый, твою…
На дискуссирующих с изумлением смотрели другие потенциальные пассажиры — паренек попятился, оглядываясь, пошел прочь. Совершенно верное решение, молодец.
— Дрянь гнедая…
— Чмо безграмотное, через… в рот…
Неужели, правда?! Вот так, прямо на улице?! Нет, курсант Уварова, так не бывает.
— Лыха старая…
— Забаню, урод, уё…
«Вызывать службу».
Ирка выхватила мобильник — Оперативная ответила мгновенно:
— Фээспэ. Слушаю вас.
— Курсант Уварова. Комсомольский, остановка общественного, у МДМ. Подозрение на первую степень…
— Принял. Сколько?
Ирка поколебалась:
— Двое. Наверное. Понимаете…
— Нам, Уварова, понимать не положено. Специалисты поймут. Контролируй. Инструкцию помнишь?
— Помню. — Горло у курсанта Уваровой пересохло, шипение какое-то смешное получается.
Ирка вернула телефон в специальный карман на комбинезоне — мобильник не выключен — контролируют из Оперативной.
Проблема в том, что непосредственный переход инфицированного человека в «четкую Психу» практически невозможно отследить. Москва — город жесткий. И, если честно, психически нездоровый. Старик, скорее всего, просто очень нервничает. Бывают такие дни у людей. Толстая тетка… Эта явно провоцирует. Театральная ругань и матерщина, маниакальная настойчивость в попытках вызвать у оппонента физическую агрессию… Вот снова плюнула — дедок едва увернулся.
«Изолированное замкнутое пространство способствует взрывообразному характеру конфликта…»
Ирка проскользнула через турникет, слегка шлепнула ладонью по стеклу кабины водителя. Женщина-водитель глянула на форму, кивнула. Едва курсант Уварова сошла на тротуар, двери закрылись, и троллейбус двинулся прочь.
— Куда?! — захлебнулась громогласная дама. — Охамели, тролли убогие?!
— Граждане, давайте успокоимся, — мягко сказала Ирка. — Машина все равно в парк отправлялась. Сейчас следующая подойдет…
— В парк?! Сама ты в парк, мля тупая. Сиськи отрасти сначала, в балахон она закуталась, нашивками облепилась…
— Что выдали, то и ношу, — покаянно признала курсант Уварова.
— Пшла вон, сопля ряженая, — харкнула зараженная дама.
На темной ткани слюни царь-бабы казались особенно омерзительными. На нашивку не попала, но слизь-то какая гадкая. Явно инфицированная. Воздушно-капельным путем Психа не передается, но все равно…
Курсант Уварова вытащила платочек, попробовала стереть:
— Ну что вы, мадам, разве можно так нервничать? Мне же на службу…
— Я «мадам»?! А если я принципиальная и последовательная мадмуазель?! Тебя спрашиваю, тощеногая трансвеститка в черном?
— Действительно, зачем вы женщину оскорбляете? Да еще так отвратительно. — Миниатюрная дамочка, только что с брезгливым отстраненным ужасом взиравшая на безобразную сцену, вдруг выставила сумочку и, как тараном, ткнула в грудь Ирки.
— Гражданка, вы что?! Успокойтесь, пожалуйста, — ошеломленно выдохнула курсант Уварова — сумка была хорошая, кажется, «от Тори», но массивную фурнитуру на сумку налепили совершенно напрасно.
— Я вас ненавижу, полицаи режима! — завизжала сумчатая брюнетка.
Продолжить ей не удалось, поскольку заплеванный старичок, воспользовавшись тем, что внимание оппонентов было отвлечено, метнулся к царь-бабе и не очень сильно, но весьма звонко шлепнул больную по пухлой щеке.
— Меня?! Блогера-тысячника?! — сиреной взвыла оскорбленная мадмуазельная мадам. — Да я тебя в парашу втопчу. — Судя по всему, пощечина привела воительницу в полнейшую боевую эйфорию.
