Сергей Буркатовский - Вчера будет война
* * *
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей,
Может, крылья сложишь
Посреди степей.
Вьется пыль под сапогами -
Степями, полями.
А кругом бушует пламя
Да пули свистят.
Л. Ошанин, музыка А. НовиковаСколько километров намотал Андрей по военным дорогам – уже не сосчитать. И почти всегда в колонне, то есть впереди маячит чья-то железная задница, да лес или поле сбоку уплывает за обрез окна. Рустам привалился к дверце, изо всех сил старается не спать. Зряшный труд, двое суток на ногах да за баранкой без перерыва. Всю ночь держался, а тут как рассвело – организм, подлюка, норовит взять свое. Броневик в двух десятках метров впереди уминает свежевыпавший снег надетыми поверх задних скатов гусеницами, башня чуть довернута на левый борт. Лес по обе стороны дороги снизу темный, поверху – в белом кружеве. Красиво, прямо не хуже, чем тогда, в сентябре… Как тогда…
Резкая вспышка из кустов, росчерк снаряда в борт. Броневик дернулся, съезжая в кювет. «Как тогда…» Руль влево, вторая, педаль газа в пол. Из кустов выламывается что-то длинно-серое. Лес взорвался очередями и хлопками гранат-«колотушек», где-то сзади грохнуло, осыпая снег с деревьев метров на сто в округе. Спасибо, ребята, простите и спасибо – немцы пару секунд ничего не видят из-за вызванных взрывом снежных потоков, вывози, родная! Мотор ревел, задок ощутимо водило по снегу, но рефлексы не давали перегруженной машине уйти в занос. Рустам уже стоял на подножке, целясь поверх распахнутой дверцы в серые фигуры, выскакивающие на дорогу. Наверное, у них было одно боевое вдохновение на двоих – два немца осели, третий не успевает поднять винтовку, ее вырывает ударом капота. Харя с расширенными глазами проносится за боковым окном, угол кузова бьет прямо по каске. Рустам развернулся на пятке, винтовка на борту кузова, в магазине «СВТ» еще шесть патронов, выстрел, выстрел, выстрел!
В зеркальце видно выползающий на дорогу сквозь потоки снега «ганомаг», пулеметчик ворочает свою бандуру. Ходу, милая! Я ль тебя не обихаживал, я ль тебе масло у танкистов не тырил? Очередь! Рустама на подножке уже нет, лишь красные брызги изнутри лобового стекла. Прости, товарищ, и спасибо. Очередь! Тяжело ударило в бок, но мы живы, мотор молотит ровно, руки пока крутят баранку. Еще немножко – и поворот. Осталось километров пять, там наши, там танки, им нужны снаряды. Очередь! Левая нога немеет, плевать, вторая передача – она для такой дороги в самый раз. Солнце? Глаза слепит, лес по сторонам уходит в дымку, остается только дорога. Чтобы поглядеть в треснутое зеркало, приходится ворочать легкой-легкой головой, все, немец за поворотом. Металлический звон в ушах, металлический привкус на языке. «В этих деревянных кабинах сидели железные люди». Прорвусь! Сзади глухо ухает, рвутся снаряды в кузовах. Кто-то жив – отстреливаются, во втором взводе кто-то таскает с собой «ДП», ага… Нет, это не солнце. В глазах темнеет, держись, Андрюха, держись! Глухой стук пулемета сзади – немец тоже прошел поворот, слава богу, дорога с осени в ухабах, пули идут выше. Еще поворот, левой ноги уже как нет, да и не надо. Из всех трех педалей сейчас нужен только газ. Скорость – километров двадцать, больше не дать, лишь бы дойти, еще километра три, ааа… черт, руль вправо, вправо руль! Чуть не унесло, руль тяжелеет, но мотор тянет. Лес уже багровый, это закат? «И едва не зашло на востоке», дорога все уже, сейчас она сомкнётся, еще поворот, пла-авненько, как учили… Батя, извини, я в столб врезался, крыло помял – нет, нельзя, на ремонт нет денег, зарплату на «Полюсе» не платят полгода. Железный гроб сзади поотстал, хорошо! Опять несет влево… Так точно, товарищ старшина, водовоз! Темнеет, ночь. Это плохо, это нельзя! Ночью меня не найдут танкисты. Танкисты… Танкисты. Вспышка справа!
– Гольдман! – Давид резко обернулся, оторвав взгляд от леса, за которым что-то застрочило-заухало. – У тебя снарядов сколько?
– Два бронебойных, три ОФ.
– Запасливый. Так, прошвырнись по дороге. Не дай бог там нашу колонну потрошат. Только осторожнее, на рожон не лезь. Мухой!
Давид нырнул вниз, захлопнув широкую крышку башенного люка, щелкнул тангентой ТПУ.
– Леша! Давай вдоль дороги, по левой опушке. Саня, башню на правый борт градусов тридцать, заряжаю бронебойный.
Все оставшиеся снаряды были под рукой, Давид закинул в казенник девятикилограммовую чушку и опять вынырнул из башни, выглядывая из-за тяжелой крышки. Да, риск поймать пулю, но танк в лесу слеп, нужно использовать каждый шанс.
Мехвод – безлошадный из второй роты, сидящий за бывшими Давидовыми рычагами, плавно стронул махину танка с места и повел ее вдоль дороги. Впереди ухнуло еще несколько раз, взрывы перемежались треском. Точно, колонна. Ладно, комбат сам все слышит, сориентируется, что и как.
«Леша, наддай!» – Танк заревел громче, снег двумя фонтанами летел вперед из-под надгусеничных полок. Наводчик, судя по всему, тоже насторожился, башня плавно ходила вправо-влево, нащупывая угрозу. Рев дизеля перебили две пулеметные очереди, близко, километр-два. Затем комариным звоном прорезался вой насилуемого автомобильного мотора. «К бою! – Давид захлопнул люк, приник к перископу. – Наводить на поворот дороги, без команды не стрелять!»
Водитель сбавил ход, чтобы на ухабах не сбить прицел, танк буквально крался, если это слово вообще применимо к лишенной глушителя пятисотсильной машине.
Первой из-за поворота выскочила вымазанная известкой полуторка с выбитыми стеклами и рвущимся на ветру из кузова брезентом. Машину водило вправо-влево, как она держалась на дороге, было совершенно непонятно. За ней, всего метрах в двухстах, если считать вдоль колеи, показался серый сплюснутый нос. Немецкий полугусеничник поднимал снежные волны, прорезаемые очередями «МГ». «Ог-гонь!» – болванка вошла четко в двигатель, фрица развернуло боком, с бортов посыпались и прыснули в лес мышастые фигуры. Давид закинул в казенник последний оставшийся бронебойный, но стрелять не стал. Радист и наводчик поливали отползающих от загоревшегося гробика немцев в два «ДТ». Как будто сбитая выстрелом с траектории, полуторка вильнула и уткнулась носом в сугроб. Светлое пятно в черной на свету кабине качнулось вперед и пропало – водитель ткнулся лицом в руль.
«Давай к нему! На буксир!» – в два разворота мехвод подвел танк кормой к зарывшемуся в снег грузовику. Башня крутанулась на погоне, не упуская из поля зрения прицела подбитый БТР и поворот дороги.
«Следи!» – Давид ссыпался с башни, подхватил закрепленный на броне трос и по колено в снегу побежал к полуторке. Дизель постукивал на холостом, башенный пулемет посылал редкие очереди в сторону немцев, которые, впрочем, подавать признаки жизни отказывались напрочь. Давид зацепил один конец троса за серьгу на кормовом листе, с другим ринулся сквозь сугробы к грузовику. Что-то знакомое было в упавшем на руль лице водилы. Потом. Руками Давид расшвырял снег, накинув петлю на клыки. Подергал – нормально. Запрыгнул на руках в люк, не соединив еще ТПУ, извернулся и ткнул каблуком в плечо мехвода. Тот плавно потянул грузовик к своим. Башня продолжала смотреть назад, следя за поворотом – вряд ли немцы рассекали здесь в одиночестве.
Сто двадцать снарядов – по дюжине на каждый оставшийся танк. Величайшее, невообразимое сокровище – здесь и сейчас. Скидывая с борта в подставленные руки драгоценные ящики, Давид мельком бросил взгляд на лежащего на плащ-палатке водилу полуторки. Заостренное лицо было белым, оскаленный рот безобразил его черным провалом, особенно страшным на фоне покрытого копотью снега. «Кто-то знакомый, до боли знакомый – кто?!» – Мысль пришла и ушла, за явной несвоевременностью.
Давид с натугой потянул через борт очередной ящик. Радист с наводчиком подхватили его и потащили на опушку рощицы, где их ждал Лешка. Комбат уже стоял по пояс в башне. Встретился глазами с Давидом, махнул флажком, поторапливая, указывая на северо-запад, в сторону опушки, где в километре с небольшим, разворачиваясь по направлению к сгоревшей, но огрызающейся пока деревне, нежным, лакомым бортом к изголодавшимся пушкам «тридцатьчетверок», выползали немецкие танки.
… Генерал Хубе поднял руку. Одну. Оставалось надеяться, что иваны правильно поймут его жест. Русские танкисты и русские десантники обнималисъ среди закопченной брони. Он не смог проломить позиции большевиков и потерял почти все свои машины в результате внезапного флангового удара. Все было напрасно… Зря вермахт пошел в Россию, зря фюрер рвался к Москве, невзирая на осторожность, зря он, Хубе, лично возглавил атаку. Все было зря.
… Тяжелый паровоз стронул звякнувший буферами состав. Закрытые тентом самоходки поплыли мимо платформ, мимо водозаборной башни, мимо семафора. Зеленая улица открыта, к утру они будут в Конотопе. Маршрут, что называется, наезженный – сколько таких вот составов перетаскала лучшая паровозная бригада Харьковского депо за две недели – шесть или семь? Машинист сбился со счета, да это и неважно. Пускай начальство считает.
