Никогда не было, но вот опять. Попал 4 (СИ) - Борков Алексей Николаевич

- Ясненько! – сказал я. – Молодцы! Можете на аэродром ехать, Катьке и инженерам помогать.

Парни обрадовались и быстренько из номера свалили. Я же некоторое время пребывал в раздумьях. Судя по тому, что мне рассказал Архипка, то Хрунов пребывает в раздрае и вполне может, проспавшись, обо мне вспомнить. Мои размышления прервал ехидный голос Прудникова:

- Господин Щербаков, уж не из этой книги вы набрались мудрости? – показал он книжку.

- Нет, не из этой, - засмеялся я, оценив его юмор. – Но вы напрасно иронизируете! Умные мысли там наверняка присутствуют, только предназначены они исключительно для дам. Вы держите в руках типичный женский роман, написанный женщиной и для женщин.

- Я так понимаю, что эту книгу вы даже не читали? – изумился Иван Николаевич.

- Читать я её, конечно, не читал, но внимательно просмотрел, - усмехнувшись, произнес я. – Кстати, вы можете её забрать и подарить жене или ещё кому. Уверяю вас - женщины читать книгу будут не отрываясь. А за это вы должны просветить меня насчёт столичных издателей. А то я только и знаю что был такой издатель - некий Суворин.

- Отчего же был! Он и сейчас есть. А зачем, позвольте спросить, вам издатель?

- Издать книгу, которую вы держите в руках. Я пообещал госпоже Лиховицкой пристроить её роман в столичное издательство.

- Вот в чём дело! – засмеялся Прудников. – Но я бы не рекомендовал вам обращаться к Суворину. Господин Суворин после трагедии с первой женой довольно предвзято относится к женщинам писательницам.

- А что случилось с его женой? – полюбопытствовал я.

- Его жену, мать пятерых детей, застрелил любовник.

- Вы шутите! – изумился я.

- Так и есть. Правда произошло это довольно давно, в 73 году, и ныне господин Суворин женат на другой женщине.

- Ну ни фига себе, какие у вас здесь страсти бушуют! – в полном обалдении произнёс я. – Мать ПЯТЕРЫХ детей любовник грохнул.

- Столица…! – пожал плечами Прудников.

- Тогда, может быть, мне ещё кого-нибудь посоветуете? Не один же Суворин в столице!

- Я бы рекомендовал вам с этим вопросом обратиться к Сойкину Петру Петровичу. И даже могу свести вас с ним.

- Буду премного благодарен! Когда мы сможем посетить уважаемого Петра Петровича?

- Да хоть завтра. После обеда устроит?

- Меня устроит любое время лишь бы оно устроило вас и господина Сойкина!

- Ну тогда завтра после обеда.

"Пушки не могут воевать с идеями" Екатерина Великая. Шестнадцатого сентября 1796 года императрица Екатерина II подписала указ "Об ограничении свободы книгопечатания и ввоза иностранных книг, об учреждении на сей конец Цензур в городах: Санкт-Петербурге, Москве, Риге, Одессе и при Радзивиловой таможне, и об упразднении частных типографий".

Практика же в отношении книгоиздателей оказалась не такой жёсткой — постепенно издательства наладили неофициальные связи с цензурой и согласовывали рукописи, а не готовые тиражи, исправляя указанные цензорами места, что защищало от финансовых потерь и, по сути, представляло собой неформальное возвращение к предварительной цензуре. В последующие 40 лет цензурные правила всё более и более ужесточались. С 1868 года министр внутренних дел получил право запрещать розничную продажу периодических изданий; для многих газет такое наказание было равнозначно разорению. С 1872 года Комитет министров получил право уничтожать тиражи книг без возбуждения судебного преследования; негласное разбирательство в Комитете министров оказалось более удобным для чиновников, чем открытое и формальное судопроизводство, так что с введением данной меры судебное преследование издателей и авторов книг практически прекратилось, сменившись уничтожением тиражей. С 1873 года управление по делам печати начало рассылать редакторам периодических изданий списки тем и событий, оглашение и обсуждение которых правительство полагает нежелательным, нарушение этих рекомендаций влекло за собой санкции. С 1882 года запрещать издания мог не только Сенат, но и совещание министров внутренних дел, юстиции, народного просвещения и обер-прокурора Синода. С 1897 года стало невозможным передавать разрешённое издание от одного издателя к другому без согласования с властями.

https://ru.wikipedia.org/wiki/Цензура_в_Российской_империи

Глава 27

Пётр Петрович Сойкин издатель и меценат оказался довольно молодым симпатичным мужчиною с аккуратной бородкой и усами. Нашему посещению он не обрадовался, но Прудников на это не обратил никакого внимания. Он шумно и весело поздоровался и представил меня, как некую диковинку, вызвав сначала у Петра Петровича лишь вежливую имитацию внимания. Но приглядевшись, Сойкин вдруг сказал:

- А вы не тот ли Щербаков, о котором в столице столько шуму?

Я пожал плечами, не представляя, что на это ответить, но мой куратор, не слишком заморачиваясь всякими условностями, весело произнёс:

- Он это, Пётр Петрович! Он!

Пётр Петрович уже с заметным доброжелательным интересом оглядел меня:

- Так что привело вас ко мне, господин Щербаков?

Я, не отвечая, достал из саквояжа книгу положил на стол и подвинул её поближе к Сойкину. Тот машинально взял её в руки и с недоумением уставился на меня, ожидая пояснений. Я не стал его мурыжить и сказал:

- Я некоторым образом являюсь литературным агентом госпожи Лиховицкой, автора этого романа. А к вам я пришёл как к издателю, чтобы предложить издать это, несомненно, выдающееся произведение.

Пётр Петрович усмехнулся и пролистал книгу, разглядывая иллюстрации.

- Иллюстрации хороши! Так о чём книга? – спросил он.

Я был не готов к такому вопросу. Книгу прочесть я так и не удосужился. А что внимательно просмотрел, так это я Прудникову соврал. Картинки только посмотрел.

- А он её не читал! – с весёлым смехом заявил Прудников, с интересом наблюдавший за моим общением с издателем.

- Это правда? – спросил Сойкин.

- Иван Николаевич так шутит, - сказал я. – Но моё суждение о книге это суждение дилетанта, у меня есть кое - что получше.

С этими словами я достал несколько газетных статеек за авторством Иванцова и выложил их на стол. Сойкин взял одну и быстро прочёл. Потом просмотрел остальные и подняв на меня взгляд сказал:

- Я прочту книгу и потом дам ответ. И кстати, как с цензурой?

Я пожал плечами и произнёс:

- У нас в провинции цензуры как таковой нет, но те, кому положено блюсти это направление никаких претензий к автору и книге не имеют. А вот их жёны от книги в полном восторге. Поэтому я вам бы посоветовал не самому читать эту книгу, а дать её прочесть кому либо из женщин. Вот возьмите ещё один экземпляр.

Я достал ещё одну книжку и положил на стол. Сойкин усмехнулся и проговорил:

- Ну что же, господин Щербаков, вы меня убедили.

Он протянул руку и подергал за шнур, свисающий с потолка справа от стола. Буквально через полминуты в кабинет заскочил рыжеватый подросток и почтительно замер, ожидая распоряжений.

- Григорий, пригласи ко мне Варвару Ильинишну.

Подросток кивнул и выскочил за дверь. Не прошло и двух минут как дверь снова отворилась и в кабинет вошла сухопарая дама в черном платье и очках.

Она неторопливо прошла к столу и вопросительно уставилась на Сойкина, совершенно проигнорировав нас с Прудниковым.

- Варвара Ильинишна, это господин Щербаков, - указал Сойкин на меня.

Я встал и обозначил поклон. Женщина взглянула на меня из под очков и что-то невнятно пробормотала.

- А с Иваном Николаевичем вы знакомы, - продолжал Сойкин.

Прудников чуть привстал и приветливо помахал рукой. Дама же коротко взглянула на него, фыркнула и отвернулась. Что характерно, своим демаршем Прудникова она нисколько не задела. Тот, похоже, откровенно забавлялся ситуацией.

- Варвара Ильинишна, прочтите, пожалуйста, эту книгу.

Сойкин подал даме книгу. Та, не задавая вопросов, кивнула и, взяв книгу, удалилась. Я посмотрел ей вслед, и мысленно выругался. Этой мымре книжка про «гадкого утёнка» вряд ли понравится и придется мне подыскивать для госпожи Лиховицкой другого издателя. Петр Петрович проследил за моим взглядом и насмешливо проговорил: