Андрей Величко - Гатчинский коршун
— Тебе денег на мышей не хватило? — удивился Гоша.
— Они, во-первых, начнут провода грызть, собаки серые. А во-вторых, ты знаешь, какие это кошки? Дочки моей московской, которая сейчас в Гатчине живет. Вот, значит, я и изучаю помаленьку свойства деток от родителей из разных миров. На мышах плохо, очень уж они тупые, даже если интеллект усилится в разы, все равно незаметно.
— Э… так тот драный рыжий котенок, которого ты вместе с барахлом в «Форд» засунул, тоже участник эксперимента?
— Разумеется, в Нескучном я смотрю за детьми тамошней кошки и тутошнего кота, а в Георгиевске — наоборот.
— И какие лучше? — заинтересовался Гоша.
— Все хорошие. Гораздо умнее своих родителей, это уже твердо можно сказать. И реакция у них лучше. И красивее, сам погляди.
На Гошином лице отразилась работа мысли.
— Та-ак, — протянул он, — твоя Настенька, если все пойдет без перекосов и наши планы не изменятся, сядет на ирландский трон. А кто при Владимире Первом канцлером будет? Так что ты… это… не очень перетруждайся на работе. Не забывай, что у тебя еще и семья есть.
— Ну, и каково твое впечатление о съезде? — поинтересовался император за обедом.
— Могло быть хуже. Человек пятнадцать все поняли, еще когда ты говорил, но вообще-то основной итог будет завтра утром, когда все твою речь прочитают.
Делегатам в перерыве раздавали листочки с Гошиной речью, причем там имелись сноски на незнакомые слова. А сама речь представляла из себя продукт осмысления им административного раздела теории изобретательства, а именно постановку задачи большой группе. Тут требовалось конечный результат обозначить в самом общем виде, (от вас требуются судьбоносные решения), но четко указать граничные условия.
После десерта Гоша не торопился вставать, а с интересом смотрел на меня.
— Не забыл, не думай, — усмехнулся я, — шампанское уже несут. Дело в том, что сегодня было двадцать восьмое июня.
Восемь лет назад цесаревич Георгий не стал, как ему было предопределено, помирать от чахотки после падения с мотоцикла на месте будущей часовни, а на несколько секунд доверил себя инженеру Найденову. Ну, а потом помаленьку оно и началось…
Император повертел в руках принесенную бутылку и осведомился:
— И почему, интересно, французское?
— А я знаю? Сказал — шампанского, мне его и принесли. Да и какая разница, собственно?
— Уж не меньше, чем между жигулевским и баварским. Минутку, я тут своего порученца озадачу…
Вскоре нам принесли из Гошиной машины настоящего шампанского, то есть из Нового Света, и закусить по мелочи.
После первого, традиционного тоста «за следующую годовщину!» Гоша спросил:
— Про Вильгельма-младшего что-нибудь придумал?
— А как же, уже договорился с японцами насчет него. Как же офицеру — и без стажировки в только что воевавшей армии? Ито обещал, что лично проследит за тем, чтобы стажер попал в часть с правильными настроениями. Это не так сложно, много там сейчас прорусски настроенных генералов. Вилли, кстати, предлагал подумать и по поводу следующего сына, то есть Эйтель-Фридриха. Сейчас вот помаленьку сведения об его интересах собираю…
— Мне, кстати, Столыпин уже начал на мозг капать, что нынешняя система управления заточена под конкретные личности, надо, мол, сделать ее более универсальной.
Вообще-то Петр Аркадьевич был совершено прав. Дело в том, что к моменту воцарения Гоши все управление в Российской империи можно было описать двумя словами — агония и гниение. Если бы тут знали выражение «забить болт»[2], то никаких других и вовсе не понадобилось бы… Поэтому нам нужно было срочно, на ходу сделать хоть что-то работающее, пока не настал кирдык, а уж под личности оно получится заточенным или под задницы, разбираться потом. И, пожалуй, к этому уже можно приступать…
— Посоветуй Столыпину кого-нибудь в Георгиевск послать на предмет изучения тамошнего самоуправления, — предложил я. — Работает же, я уж и не помню, когда вмешиваться приходилось. А вообще-то он что-нибудь конкретное предлагает или пока только морщится от произвола наших комиссаров?
— Себе просит, — захохотал Гоша. — Помнишь, первые комиссары назывались правительственными? Это потом мы школы сделали и разделили их на государственных и императорских. Ну так Петр Аркадьевич и говорит, что это дискриминация и надо, значит, третью школу и третью разновидность. Чтобы там происходил отбор будущих правительственных чиновников…
— Светлая мысль, — согласился я. — Будут, значит, мои черные комиссары, твои синие и его совсем зеленые. А то в какой цвет их еще одевать?
— Нет в тебе художественной жилки, — сокрушенно покачал головой Гоша. — Разумеется, в белый! Как символ непорочности — главного качества правительственного чиновника. И сразу анекдот можно будет запускать на тему «и я, весь в белом…».
-Да, — вспомнил я, — хотел тебе предложить еще один орден учредить, только ты сам посмотри, имени кого. Нужен святой, которому всю его жизнь предлагали взятки, а он только и делал, что посылал искусителей! Для вознаграждения длительной беспорочной службы. Трех степеней, с цифрами «5», «10» и «25», то есть бронзовый, серебряный и золотой.
— Тогда уж и бриллиантовый, за пятьдесят лет без хапка, — расширил мою мысль Гоша, — ладно, поручу найти достойного святого. И, между прочим, помнишь, ты сомневался, что мои комиссары без энтузиазма отнесутся к длительной командировке на Лену, золотодобычу организовывать? Так вот — ничего подобного, желающих даже больше, чем вакансий. А у тебя с этим как?
— Аналогично. Романтика сама по себе очень хорошая вещь, особенно при грамотном использовании. Ну и карьерные стимулы… В общем, вовсю по картам бассейн Колымы изучают. Только это самое, давай все-таки назовем Магадан Магаданом?
Гоша согласился, и мы выпили за будущую столицу Колымского края. Потом император спросил:
— А что это за объект мы будем строить в Чите?
— Ну, это с какой стороны посмотреть. И в какое время. То есть если из заграницы и в течение года, то это будет электромагнитно-ионая пушка. А с нашей стороны да года через два там окажется всего лишь штаб Забайкальского военного округа.
— Тунгусский метеорит? — догадалось величество.
— Он самый, только неизвестно, что это такое было на самом деле. Посмотреть-то мы посмотрим, но и готовиться к произведению нужного впечатления уже пора. Тунгусское диво же примерно со стороны Читы летело.
— А вдруг это космический корабль, — размечтался Гоша.
— И что, ты его на абордаж предлагаешь брать еще в воздухе, пока не взорвался? Говорю же — будем посмотреть.
— Ладно, допиваем, и что у нас там дальше в программе? Автозавод Рябушинского-Найденова? Небось «Чайку» подарят…
— Хотел отвертеться? Не выйдет, как же мы ее продавать будем без лейбла «поставщик двора», это неприлично. Сфоткаешься за рулем, а потом отдашь эту трещотку на кухню или еще куда… Я свою Циолковскому передал, а то как-то неудобно, когда главный теоретик космонавтики на велосипеде ездит.
— Ладно, с заводом понятно, — кивнул Гоша, — а что там еще? Опять слово забыл, и кто его только выдумал.
— Твой же комиссар, между прочим. Нельзя же говорить «супермаркет», зачем нам выражаться на языке вероятного противника? Так что большой магазин самообслуживания, ты уж запомни, в России называется «Гросслабаз». Вот на открытие первого мы и заедем, заодно и купим чего-нибудь. Или у тебя опять денег нет?
Эпилог
От Государственного Канцлера Российской Империи
князя Найденова Г.А
Его Императорскому Величеству
Георгию Первому
Докладная записка.
Просил по случаю юбилея своими словами подвести предварительные итоги трех лет твоего императорства и моего канцлерства? Пожалуйста, вот они.
Главные достижения — революции не было и в ближайшие годы не предвидится, это раз. Все твои родственнички и думать боятся вякнуть что-нибудь поперек императорской воли, это два. Ну и с немцами мы всерьез подружились, это три…
Всякие ростки демократии пока если и можно отнести к достижениям, то пока к весьма сомнительным.
Еще один момент, который я считаю положительным — это то, что у России сейчас почти нет союзников, за которых надо воевать. Почти — это кроме Черногории, но, согласись, она значительно лучше, чем Франция с Англией, которые требуют одного неподготовленного наступления за другим, а сами втихую договариваются, как им делить Россию после войны.
А еще можно сделать вот какой вывод.
Ники не имел ни своей политики, ни способов проведения ее в жизнь. Чем оно кончилось, мы помним…
Мы политику очень даже имеем, и, главное, есть неплохо работающие механизмы ее реализации.
