Дарья Кононенко - Ответ большевику Дыбенко
Только чем ближе поезд к фронту белогвардейскому, тем Крысюк мрачнее. Да и у прогрессора оптимизма поубавилось, после висельника на станции, с табличкой 'махновский бандит' на шее. Пора бы уже и расставаться с почти уютным купе, а то еще будут добровольцы документы проверять или мобилизуют, чего доброго. А после всех нынешних безобразий Паша к золотым погонам как-то не стремился.Крысюк попросту пролез в тамбур и выскочил за станцией, вернее, грохнулся под откос. И ладно б сам, а то еще и не дал человеку огурец доесть, за рукав с собой сдернул.
План был такой - тихонько, по балкам, по ярам, не попадаясь на глаза разным там личностям - добраться под драное-латанное черное знамя. Только вот из оружия - два нагана, и еще бритва, опасная, тупая, как дерево. И из транспорта - только одиннадцатый номер, то есть ноги собственные, а сапоги-то каши просят, чуть не плачут. А продовольствия - только кусок огурца, шкурочка сала, и четвертушка паляницы. У прогрессора чесался язык задать Крысюку один простой вопрос. Но махновец шел куда-то вперед, будто трактор на поле, и шел быстро.
Уже и стемнело, уже и комары пищат, на потные шеи с удовольствием садятся, а не видно никакого жилья, и дымом если и тянет, так только от самокрутки, а едой ниоткуда не пахнет, а от шкурочки сала только воспоминание осталось, нежное и сладостное, как первая любовь. Да не слышно свиста лихого, не фыркают кони гривастые, и темно ночью в степи. Попрятались повстанцы по хатам или в раю золотые галушки едят? И дождь себе пошел, недаром весь день парило. Переночевать бы под крышей, да в селе белые стоят, возле хаты - вишня, на вишне - висельник зубы скалит, дождь с него кровь смыл, у сарая еще двое лежат, не пожалела контра на них патронов. Хлопцы, чьи вы будете? Нет от мертвецов ответа. И упырем из страшной сказки скребется Крысюк в чье-то окно.
Еле тлеет каганец, почти не слышно разговора, да и на отшибе хата, редко в ней гости бывают. И впрямь дело плохо - разбит повстанческий отряд, кого в плен взяли, те уже под дождем лежат, а других волки с собаками доедают. Ни пулемета, ни тачанки, ни товарищей. На вишне - Матвеев, не пригодился ему французский учебник, возле сарая- Бондаренко и Ярошенко стынут. За околицей - еще трое, полуобглоданные. Молчит Крысюк, то ли ждет чего-то, то ли его попросту в теплой хате разморило, спит себе сидя. А прогрессору страх к горлу подкатывает, как же так - почти сотня в том отряде была! И жену жалко, хоть и не удалась у Паши семейная жизнь.
И снова вылезать под яростный летний дождь прогрессору очень не хотелось, но в степи все-таки безопаснее, по селу патрули ходят, а отбиваться - ни патронов нет, ни сил. Крысюк уверенно лез по каким-то ярам и балкам, иногда поскальзываясь и тихо матюкая погоду. Из темноты вдруг прозвучало:
- Пугу-пугу?
- Козак з Лугу,- неожиданно ответил Крысюк.
Прогрессор только плечами пожал. Но ответ был правильным, за зарослями была Гайдамацкая Балка, убежище всех местных партизан, или разбойников, или просто лихих людей, независимо от эпохи на дворе. И сейчас тут мерз и мок потрепанный-пострелянный отряд Шульги. Василенко шморгнул и без того сопливым носом, опять затаился в кустах, прикрыв полой куртки винтовку. Остальные повстанцы сбились в кучу и втихаря грелись самогоном. Ну не горят спички по такой погоде, а связной хоть и есть, но рискованно слишком часто его использовать - во-первых, контра может заметить, а, во-вторых, ни одна мать ребенка в такую погоду из дома не выпустит.
Но для новоприбывших нашелся кусок колбасы и добрый глоток самогона, каждому. Потери были не большими по количеству, но ощутимыми по качеству -ни Татарчука, ни Шульги, може, он ще вычухается, ни пушки, к пулемету- аж одна лента, ни Лизаветы- сей скорбный факт испохабил Кайданову все мечты, ни даже Наводнюка - партизаньте теперь на пустой желудок. Да и Крысючки было не видно. А нервный муж, вместо того, чтобы расспрашивать, куда ж делась его благоверная, немедленно полез к пулемету. А то знаем мы этих очкариков-студентов, они даже мясорубку скрутят. Дождь постепенно стихал, да и положение на фронте не казалось таким уж страшным. Тех, шестерых - шкода, и даже Павлюка шкода. Думал Павлюк штаб подорвать золотопогонникам - а нарвались на подкрепление. И хорошо еще, что пленники не сдали остальных. Из кустов, с другой стороны лагеря вылез Деркач, мокрый и злой. Еще бы, по такой погоде парусиновые туфли - не самая подходящая обувь. И не зря мокнут повстанцы - кому - Бердянск гарнизоном держать, атаки отбивать, фонари контрой украшать, а кому - не давать, чтоб те атаки успешными были, саботажем заниматься, обозы перехватывать, пропаганду вести.
Глава одиннадцатая
Жарко в степи, ох и жарко, да не солнце с неба печет, не засуха траву выжгла, и не гром летний грохочет. Зреют по селам на сливах да яблонях плоды диковинные, только воронам на поживу. Плач великий по хатам стоит. Кони оседланные к тынам привязаны. Тяжко. Страшно. Пшеница выше человеческого роста поднялась, на мясце вымахала. Ветер только ее колышет, а не жнец с серпом да косой.
Хоть и прибавилось людей у Кайданова, да толку от них маловато. Молодичка, с возом, коровой, да тремя детьми малыми. А если Василенко не перестанет к ней шастать по ночам, то детей у молодой вдовы будет четверо или пятеро. А если б те дети по ночам не пищали, совсем бы хорошо было. А головой об колесо - якось не по людски выходит, разве ж те малые виноваты, что малые еще? За возом - тачанка едет, краска на солнце выцвела, надо б лозунг подновить, когда время свободное будет, лошадьми Васыль правит, свистит себе чего-то веселое, храбрится, на войне в первый раз, а опозориться перед остальными не хочется. За спиной пулеметная команда греется, черные, чубатые, страшные.
Лось еще раз пригляделся к непонятному, бережно замотанному в куртку, квадратному ящичку, который притащил с собой новобранец. На привале и посмотрим, но прогрессор хорошо помнил, как бережно смахивал пыль с почти такого же ящика, в далеком и сопливом детстве. Баян - инструмент деликатный, от тряски еще кнопки повылетают. Вот будет свободное время - гульнем! А то чего-то хлопцы скисли. Да и разведки долго нет - может, не стоило Пашу посылать? Так Палий тоже не железный, двое суток на ногах, какой из него сейчас разведчик? Крысюк - тоже фигура ценная, единственный пулеметчик в отряде. А какой план в голове у Кайданова - это никому неизвестно. А с контрой надо что-то делать, масштабное и болезненное. И если бы не вчерашний бой, то было бы гораздо легче жить - налетели на каких-то упертых кадетов, с грамотным командиром, еле отбились, да еще и Мирошниченко застрелили, а хоть он и скотиной был, но теперь Крысюка надо беречь, как бабушкину хрустальную конфетницу. Да еще и у Паши образовались семейные проблемы - его супружница, юнкер в юбке, тихо и подло перешла на сторону своих. Да, Сотников- это не марципан с ореховой начинкой, да, белые пока в силе, но человек ведь тебя от расстрела спас, и вообще не курит, не пьет, в азартные игры не играет и моет ноги по вторникам. И променять на какого-нибудь полудурка с золотыми погонами - это неумно. Лось выудил из кармана штанов коробочку, открыл, поглядел на цепочку. Крысюк откуда-то взял гарнитур - золотые серьги и цепочку. Серьги замечательно подошли к ушам Крысючки, а вот цепочка была рассчитана на худосочную дворянскую шею, а не на широкую крестьянскую. И Крысюк нагло выменял у прогрессора за одну золотую цепочку три хорошие немецкие гранаты. Надо бы заскочить к тестю, порадовать жену обновкой. Если, конечно, они еще живые.
Лось поежился, несмотря на жару - ему все же удалось поразить хроноаборигенов своим багажом художественной литературы. Как они вчера сидели, будто примерные ученики за партами. Только достучались до них не высоконравственные истории о прогрессе и гуманизме, а Амброз Бирс, со своими мертвыми солдатами и кровавыми ошметками в углу разрушенного дома. Когда прогрессор замолчал, впервые, за все попытки пересказать что-нибудь из будущего, никто не огрызнулся, мол, брехать мы все можем, только такого не бывает, як ты кажешь.
Тачанка резко накренилась налево, встала, кони зафыркали, а ездовой неумело матюкнулся. Приехали! А вот там и колесо наше лежит, левое заднее, с оси соскочило, что ли. В чистом поле, мать твою так и перетак! До ближайшего села - дня три езды, белые скачут, как вши по лысой голове. Вот прям сейчас налетят да порубают в нежный мясной фарш. От головы колонны отделился всадник на гнедом, куцохвостом дончаке. Синяя рубашка, гнедой конь - мало нам поломки, еще и Кушнир! Бывший кавалерист из Изюмского полка, горделивый, наглый, самоуверенный, презирающий любой другой род войск.
- Шо, селюки? Доездились.
Ездовой съежился, надеясь, что его не ударят нагайкой со всей дури. Крысюк медленно поднял голову.
- Тут тебе синематограф?
