Владимир Свержин - Сеятель бурь
– То есть?
– Совсем недавно граф Литта приватно сообщил мне, что государь смертельно болен, что у него воспаление мозга и Роджерсон для смягчения боли поит его маковым отваром.
– Ни фига себе! – восхитился Лис. – Это ж получается, шо пока мы тут, как тот рыбак у синего моря, плетем сети, Пашу банально посадили на дозу?
– Выходит, так, – нехотя согласился я.
– Вот-вот, а там, глядишь, и до передозировки недалеко. Главное, все шито-крыто! Хто ж будет оспаривать диагноз пейб-медика? Знаешь шо, Йоган, я тут пораскинул мозгами из стороны в сторону и вот как тебе скажу. Может, Роджерсон и не при делах, а может, и в теме по самую макушку, и если твои подозрения верны, то нам это ученое светило будет стоить не одного теплового удара, так шо, как это у вас говорится, наблюдать за ним неотлучно. Бонапарта пока оставь в покое, ты на него и так накопал столько, шо лопатой не разгребешь. Капитан, я те говорю, мы занимаемся полной хренотенью. Не знаю, как сыскари на пути такого потока информации решето ставят, а у меня уже в башке полный чайник, того и гляди пар из носа пойдет.
– Граф, вы совсем не слушаете! – не скрывая раздражения, возмущенно бросила Каролина, выводя меня из долгой задумчивости.
– Прошу извинить, сударыня, – я виновато улыбнулся красавице, – я невольно размышлял о превратностях судьбы, так необычайно столкнувшей нас.
– Мой брат говорит, что судьба – любовница победителя.
– Быть может, быть может. Ему виднее, – рассеянно ответил я.
– Однако вы немногословны, – надула губки прелестница. – Разве уж я так досадила вам, что мои бесхитростные заблуждения лишили ваше сиятельство былой учтивости? Или же то, что вы могли позволить по отношению к скромной жене негоцианта по дороге в Вену, непозволительно по отношению к супруге маршала Франции?
– А разве я себе что-то позволил? – изумился я. Музыка стихла, давая танцующим перевести дух, и Каролина распахнула веер.
– Как здесь душно, граф, вы не находите? – сменила тему мадам Дезе.
– Отнюдь. – Я протянул Каролине руку, чтобы отвести ее к месту. Она легко оперлась на нее и… ах, с чувством рухнула мне в объятия, деланно лишаясь этих самых чувств.
– Воды! Воды! Воздуха! Принесите нюхательную соль! Немедленно следует послать за доктором Роджерсоном! – услышал я вокруг, продолжая удерживать картинно повисшую красотку.
Ее грудь в глубоком вырезе декольте была чуть прикрыта прозрачным муслином, и взоры присутствующих мужчин сошлись на этом вырезе, точно стрелы наступления на вражеской столице.
– Надо расшнуровать корсет, – предложил кто-то.
– Вот нюхательная соль, – железной рукой бесцеремонно раздвинув круг сочувствующих, приблизилась к пребывающей в обмороке гостье Екатерина Павловна Скавронская. – И одеколон. Граф, натрите виски и лоб вашей партнерше! – Я поймал испепеляющий взгляд хозяйки дома и почувствовал, как на спине начинает дымиться рубаха. – Отчего же вы медлите, окажите даме помощь, которую она с таким нетерпением ждет!
Молнии, посылаемые подчеркнуто безмятежной Принцесс Ноктюрн, могли бы испепелить средних размеров город. Однако это было лишь начало. Продолжение бури ожидало меня глубокой ночью, когда гости разъехались и мы с Екатериной Павловной наконец остались одни.
– Для чего же вы остались, любезный граф? – остужая мой пыл ледяным взглядом, поинтересовалась хозяйка дома.
– Но, Катрин…
– Примите мои извинения! Признаться, у меня ужасно болит голова, и я бы сейчас не хотела никого видеть! – хлопком складывая веер, сообщила Екатерина Павловна.
– Вы что же, ревнуете? – предположил я.
– Сударь, ревновать можно лишь то, что достойно ревности. Вы же попросту дурачили меня все это время! – В голосе северной красавицы слышался полярный холод. – Не так давно в Вене я имела неосторожность поверить вашим рассказам о коварстве данной особы. Нынче же я своими глазами видела, как вы беззаботно порхали с этой пошлой выскочкой, нимало не заботясь о правилах хорошего тона и приличия!
– В чем же вы, сударыня, видите непристойность? – попробовал было возмутиться я.
– Вы что же, полагаете вполне пристойным танцевать с бывшей любовницей в моем доме? – Моя возлюбленная кипела от возмущения. – А эта сцена с обмороком?! Разве вам не известен сей прием светских кокеток, желающих дать кавалеру вполне ощутить свое тело в их объятиях?
– Катрин, я заверяю, эта женщина никогда не была моей любовницей, – пытаясь снизить накал страстей, взывал я к разуму. – А нынешняя ее выходка скорее всего призвана рассорить нас с вами.
– Что же тогда вы поддались на ее уловку, сударь?
– А что, по-вашему, я должен был сделать? Уронить на пол вашу гостью?
– Хотя бы и так. – Екатерина Павловна топнула раздраженно ногой. – Как бы то ни было, я прошу вас, граф, нынче оставить меня. Я желала бы побыть одна.
– Но я уже отпустил экипаж! – возразил я.
– Весьма досадно, граф! – безразлично отрезала госпожа Скавронская. – Однако же вам придется либо уехать, либо Уйти. Всего вам доброго!
Холодный ветер дул от Невы, свистя раскрученной нагайкой по заснеженному проспекту. Унылый будочник высунул нос глянуть на запоздалого прохожего, но, сочтя хмурого мужчину в медвежьей шубе достаточно состоятельным, а следовательно, благонадежным, не стал выходить на мороз, чтобы проверить документы.
Я шел, пытаясь отвлечься от гнетущих событий нынешнего вечера, раскладывая в уме пасьянс из наших странных дам, королей и тузов. Наполеон готовил заговор, это ни на минуту не вызывало сомнения. Он понимал, не мог не понимать, что скорый приход к власти цесаревича Александра грозит ему и всем «наполеоновским» планам абсолютным и безоговорочным фиаско.
Конечно, поход к Стамбулу, вожделенному Константинополю православия или же Царьграду русских сказок, мог покрыть гениального полководца новой славой, и войско в его руках стало бы огромной силой. И не подумал бы честолюбивый корсиканец кричать подобно Суворову, когда тому предложили возглавить мятежников: «Помилуйте! Русская кровь!» Кровь, будь то русская, турецкая или французская, – для него одного цвета и состава. Таким образом, временно отдалившись от столицы, Бонапарт, кажется, демонстрирует непричастность к дворцовым интригам и борьбе за власть. Однако же формирующийся у стен Петербурга корпус Понятовского может стать Бонапарту хорошим подспорьем, если в какой-то момент придется решительно вмешаться в хороводы вокруг опустевшего трона.
– Алле, Капитан! Я тебя ни от чего такого самоценного не отвлекаю? — внезапно прервал мои размышления Лис. – Прости, если не вовремя, но уж очень хочется поделиться с понимающим человеком. А кроме тебя ж, не с кем!
– Если не считать того, что я, как побитый пес, бреду в сторону дома по Невскому проспекту, думаю и как бы наслаждаюсь природой, то все просто замечательно, — заверил я друга.
– Ага, вечерняя свежесть у нас повышенная. Шо, подруга дней нам больше не подруга? Выкинула в ночь на мороз и тонкой ножкой в морду бьет? Никакого почтения к графскому титулу и старинному происхождению, буквально демократический на все плюрализм. Ну шо, скорбный путник, может, тебе сани навстречу выслать?
– Это дело, я как раз до Литейного дойду.
– Заметано! Но давай я с тобой новостями поделюсь, потому шо аж корчит, буквально разрывает в клочья, как того пони, сглотнувшего каплю никотина.
– Выкладывай, что там еще стряслось, — обреченно вздохнул я.
– Ну, короче. Венская полиция на небывалой высоте, хотя сама еще о том не подозревает.
– В каком смысле? — удивился я.
– Рассказываю по порядку. Как я уже имел честь доложить, Протвиц развил такую бурную деятельность, шо как бы от такого завихрения полярная шапка Земли не сорвалась с оси.
– А если серьезно?
– Да уж куда серьезней! Пока мы тут политесами занимались, таксопотам где-то надыбал шайку гоп-стопников, и после того, как я навел его на доктора Роджерсона, Йоган решил слегка пощупать его за вымя. Нанятые им оглоеды стали на ударную вахту и так ударили, шо достигли впечатляющих успехов в этом непростом и ответственном деле. В общем, сперли они у доктора Роджерсона его инструментарий вместе с сундучком, с чем я нас и поздравляю.
– Господи, зачем нам понадобился врачебный инструментарий? – Я едва не всплеснул руками от возмущения.
– Не поверишь, но тот же самый вопрос я задал Йогану. Типа, на хрена козе баян? Но этот таксоид не зря грызет свою мозговую косточку, он знал, шо ответить! Сундучок местного Парацельса и Гиппократа в одном флаконе оказался с двойным дном, и вот тут-то, готовьте фанфары, обнаружилась занятная вещица: стопка писем на папиросной бумаге, содержащая кодовые имена Апис, Север и тому подобное.
