Илья Тё - Абсолютная альтернатива
Евразия — это «сцена большой истории», Ники, на которой происходили, происходят и будут происходить все важнейшие события, по крайней мере, до изменения с течением миллиардов лет рисунка океанов и континентов.
Мы с вами сейчас контролируем единственную Державу, способную на рубеже создания ОМП объединить планету и избежать, таким образом, гибели человечества. Эта держава — Россия начала двадцатого века. Иных вариантов — даже математически — нет!
Посмотрев на Каина, я кивнул. Меня смущало много несоответствий, да и определение России как единственной страны, способной объединить мир, казалось мне полной натяжек и оговорок. Впрочем, на первый взгляд идея выглядела достаточно обоснованной, и возразить корректировщику времени мне было нечего.
— Получается, наша цель состоит не только в том, чтобы покончить с революцией и войной, но в том, чтобы объединить всю планету. Причем не просто, а вокруг конкретной евразийской державы?
— Вы поняли. — Каин слабо кивнул.
— И много у нас времени?
— Эйнштейн уже родился, если вы об этом.
Я дотронулся до нагана:
— Может быть?..
— Бросьте! Дело тут не в ученых, а в общем уровне развития науки. Не догадается один физик — догадается другой. Кроме того, развитие теории относительности есть необходимое условие не только для создания ОМП, но и для рывка в космос, ради которого, собственно, и затевается все возня с объединением человечества. То, что я рассказал, вам нужно знать, чтобы приступить к новой задаче. Если серьезно, мировая война совершенно не закончена с крахом Германии. К схватке за гегемонию необходимо готовиться прямо сейчас, не теряя ни дня.
— Значит, вы снова берете меня на службу?
— В каком-то смысле. Если у вас нет возражений, разумеется. Согласны?
Все, что мне оставалось, — еще раз молча кивнуть.
Очевидно, не ожидая большего, Каин приложил два пальца к фуражке и знакомым жестом Воейкова отрывисто отсалютовал. В следующее мгновение тело флигель-адъютанта безвольно осело на диван.
ВЕЧЕРНЯ
Все в воле Божией. Уповаю на Его милосердие и спокойно смотрю в будущее.
Из дневника Николая Второго, 13 февраля 1917 года реальной истории9 мая 1917 года. Москва
Следующим утром я вышел на Красную площадь в парадном гвардейском мундире. Погоны пылали алым у меня на плечах, и золоченые аксельбанты сверкали в утреннем солнце. Таким же солнечным казалось и мое настроение. Беседа с Каином немного расстроила меня, но она же внушила надежду — если не на сохранение собственной жизни в будущем, то на сохранение дела, которому я посвятил свое пребывание в прошлом. Было еще слишком рано о чем-либо говорить, однако некое вожделенное равновесие воцарялось наконец на израненном Великой войной континенте. Над Европой действительно всходило солнце — не только над разрушенными городами, но и над жизнями ее жителей.
В каком-то смысле Каин не ошибся, просчитывая мои действия после высадки в Петрограде, — как пришелец из будущего, я был согласен, что лишь демократическое устройство способно привести общество к процветанию. Традиционная жесткость российского управления импонировала мне как единственный адекватный ответ на удары преступности и всеобщего хаоса, угрожающего человечеству в грядущие столетия, но я вполне признавал, что могущество власти и свирепость уголовного наказания должны быть основаны на законе, без которого всякая власть, рано или поздно, превращается в бандитскую диктатуру.
Подписание Основного закона совершилось еще в Петрограде, в Большом тронном зале Зимнего дворца. За изрешеченными пулями и осколками снарядных разрывов стенами собрался цвет российского общества: остатки думцев — тех, кто не изменил в предательском феврале, — уцелевшие русские генералы, дворянство, представители земств, купечество, банкиры и фабриканты.
Двойные колонны каррарского мрамора, возвышающиеся над толпой, отливали позолоченной бронзой, а на наборном паркете, когда-то созданном итальянцем Кваренги из шестнадцати пород дерева, толпились пять сотен ног. В этом торжественным убранстве багровым пятном громоздился императорский трон. Здесь, под пурпурным балдахином, пред гобеленом с двуглавым орлом, почти не дыша, стоял я. В звенящей, торжественной тишине, совершенно необычайной для заполненного людскими рядами зала, пройдя через двенадцать ступеней, отделяющих трон от благоговейно замершей толпы, Воейков подал мне тонкую папку с бумагами.
Белые перчатки коснулись тисненой кожи — «Конституция Российской Империи» было написано там. Залог порядка и мира между населяющими Россию классами и народами.
Раскрыв папку на последнем листе, я торжественно подписал документ. Тонкий витиеватый росчерк скользнул по бумаге, завершая неохватный период русской истории, идущий из замшелых глубин веков, и… начиная новый, совершенно другой.
На следующий день газеты всего мира публиковали:
ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ от 9 мая 1917 г. Божией милостью МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ, император и самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский, и прочая, и прочая, и прочаяОбъявляем всем нашим верноподданным об установлении Основного Закона:
Ныне настало время, следуя благим начинаниям, утвердить Конституцию российской Державы, призвав людей земли Русской к постоянному и деятельному участию в составлении законов и управлении.
В сих видах, к настоящему Манифесту мы прилагаем текст Основного Закона, утвержденный Нами сего дня и распространяющий свою власть на все пространство Империи, с теми лишь изменениями, кои будут признаны нужными для некоторых, находящихся в особых условиях окраин, а именно Польского царства, Финского княжества, ханства Хивинского и Бухарского эмирата.
Призывая господне благословение на Русскую Конституцию и чаяния многострадального нашего народа, с непоколебимой верой в великую судьбу, предопределенную божественным промыслом для священного Отечества, мы твердо уповаем, что с помощью нового установления и единодушным усилием сынов своих, Россия возродится после постигших ее ужаснейших испытаний, и торжество ее будущего будет запечатлено в тысячелетней истории могущества, величия и славы, подобно деяниям предков.
С нами Бог!
Дано в Зимнем, в лето от Рождества Христова 1917, в 9-й день мая. (Е.И.В. Николай Романов)Двумя днями позже, оставив Питер, мы прибыли в Москву. Возрожденная мной вместо Высочайшего Синода православная патриархия воссела в Кремле. Сюда же я собирался вернуть и столицу Империи, неразумно отнесенную Петром Великим на окраину огромной страны. В эпоху мортир и мушкетов Петроград действительно являлся окном в Европу, базой флота и портом, обеспечивавшим относительную близость Русского государства к главным водным путям, но в начале XX века положение изменилось.
По мере развития вооружений, очень скоро вражеские линкоры, войдя в Балтику, смогут обстреливать Петроград, не подходя к его берегам. Изобретение самолетов сделает приграничные города и морские порты сверхдоступными для бомбардировок с авианосцев. Если Каин задумал войну за мировое господство, нужно принимать это во внимание. Значит, столицей снова станет Москва.
Интересно, подумал я, как развернется новая «война Каина»? Разумеется, совсем не так, как в прошлой истории. Разгромленная Германия, безусловно, очень скоро возродится. Однако по моему требованию союзники не станут грузить ее бременем репараций и создавать в ней демилитаризованных зон. Чтобы избежать противостояния в будущем и исключить немцев из мирового расклада, я требовал ее разделить.
Сам факт разделения бывшей Германской империи на несколько самостоятельных государств казался достаточно незначительным — что разделенная, что неразделенная Германия после победы будет стоять на коленях. Но то было лишь поверхностное мнение!
Я прекрасно знал из виртуальной энциклопедии, насколько быстро разоренное немецкое государство возродит свой военный потенциал для новой Великой войны. И еще лучше знал, насколько ужасно на духе германской нации скажутся унижения Версальского мира, заключенного в той, прошлой истории. Втоптанные в грязь, ободранные союзниками до нитки, немцы станут лучшими бойцами Второй мировой войны, ведь кроме штыков и винтовок, оружием их станет ненависть.
Делая каждое из «осколочных» немецких государств в несколько раз меньшими по территории, чем соседние Франция, Британия и Италия, однако не облагая их репарациями, унизительными ограничениями по численности армий и флота, но более того — широко помогая деньгами, мы как бы возвращали Европу к тому состоянию, которое она занимала в позднее Средневековье. Германия в те века была именно разделена. В ней творили великие ученые, изобретатели, инженеры, рождались великие художники и поэты, купцы создавали состояния, а воинственные аристократы упражнялись в бесчисленных стычках за города и аллоды, но ни одно из немецких курфюршеств не смело даже косо взглянуть на Францию или Россию!
