Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели
Лорд Мэтуэн отправил ординарца на полустанок, где ждали приказа и целеуказания шесть установленных на железнодорожных платформах морских четырехдюймок. От них до линии фронта было почти пять километров, однако отвлечь внимание, а то и подавить тяжелые бурские пушки они могли. Одновременно генерал приказал выдвинуться вперед, на прямую наводку, на картечь, 75-ю и 18-ю батареи конной артиллерии. Родной для Басманова род войск.
— Что же, братцы, — опустил бинокль полковник, — пора и нам поработать.
— Сделаем, командир, — вдавил в бруствер окопа окурок капитан Мальцев. — Как-то, помню, в Галиции мы взводом осадную батарею австрияков с тыла без выстрела взяли. Все кресты получили…
— Хватит с тебя крестов. Бери два отделения, и вперед. Чувствую, буры скоро не выдержат. Учи их, не учи…
В писаной истории так оно и получилось. Невзирая на подготовленные позиции, возможность держаться на них несколько дней, сравнительно небольшие потери, волю и беспощадный характер Кронье и Деларея, они не смогли заставить своих солдат остаться в окопах. Как только полк ланкаширцев под командой майора Колриджа форсировал Моддер двумя милями выше правого фланга, буры, каждый сам себе господин, начали уводить в тыл пушки, а потом, с наступлением темноты, и сами двинулись на север. Страх окружения был у них сродни страху перед привидениями и нечистой силой. Последний шанс достойно закончить войну был потерян.
Сейчас вероятность победы еще сохранялась.
Пятнадцать офицеров во главе с Мальцевым, имея при себе пять пулеметов «ПКМ», оседлали мулов, не слишком прытких, но хорошо приспособленных для передвижения по пересеченной местности. Басманов указал на карте маршрут, где рейнджеры могли (а точнее — должны) встретиться с англичанами, совершающими фланговый маневр.
Сам полковник, стряхивая землю от близкого разрыва, засыпавшую ему фуражку и плечи, добрался до командного пункта Кронье.
— Командант, мы выигрываем, — с подъемом заявил Басманов, усевшись прямо на землю у заднего фасада дома, где шальной осколок не угрожал. Бой, конечно, происходил серьезный, но в сравнении с мировой и Гражданской — так себе. Дело же не в количестве рвущихся снарядов и числе противостоящих солдат. Не было настоящего ожесточения.
— Я так не думаю, — ответил генерал. — Не знаю, где воевали вы, но мои буры долго такого огня не выдержат. Они привыкли к соотношению потерь один к ста. Пятьдесят на пятьдесят — их не устраивает. Окопы завалены стреляными гильзами, стволы пушек перегрелись, уже было два случая разрывов снарядов в казенниках, солнце клонится к закату, а безумцы-англичане продолжают атаковать…
Этими словами он подтвердил теорию лорда Мэтуэна — боевая устойчивость не всегда зависит от реального соотношения сил.
Хорошо, что Кронье не понимал по-русски. Полковник выразился от всей души.
— Я послал половину своих людей, чтобы они уничтожили английские пушки. Никто из них не спросил о шансах на возвращение живым. Хотите, вторую половину я поставлю позади окопов и любого, вздумавшего бежать, они заставят вернуться на позиции? Римляне в подобных случаях устраивали децимацию[95].
Затягиваясь сигаретой, он смотрел прямо в лицо бурского полководца. Ответ он знал заранее, да и не нуждался в нем.
— Так мы не можем, — ответил мастер Питер. — Я знаю, чем все это кончится, но другого народа и других бойцов у меня нет. Богу виднее, кто чего заслуживает.
Михаил испытал глубочайшее разочарование. Ему до последнего казалось, что хоть этот похож на настоящего солдата. Увы, нет. Не тот характер. Не Фридрих, не Суворов, не Кутузов. Так стоило ли затевать эту ерунду? Отозвать своих ребят, пока не поздно, и пусть аборигены живут, как умеют.
Он вспомнил фотографию из старой книги, где этот самый героический Кронье сдается лорду Робертсу. Вид у него там самый жалкий. Вояка, мать его так…
Однако зачем ему думать о прошлом? Его план не имеет никакого отношения к бурской психологии.
— Но если сейчас английская артиллерия будет подавлена, вы сможете поднять своих людей в наступление? Как только замолчат их пушки, британцы побегут. Ну?
Кронье долго чесал бороду и хрипел своей трубкой.
— Мы — пойдем вперед. Если ваши люди составят авангард.
— И на том спасибо…
Мальцев сделал даже больше того, что от него требовалось. Он не стал размениваться на атаку полевых 15-фунтовок. Пусть пока забавляются бесполезной стрельбой по окопам. Его отряд обошел позиции англичан по широкой дуге и практически без боя, разогнав прислугу железнодорожных орудий пулеметным огнем, захватил блиндированный поезд. Разобраться с устройством пушек не составило труда, тем более что под стволами пистолетов уцелевшие моряки согласились показать, как целиться и какими снарядами лучше стрелять.
Машинист подвинул поезд на сотню метров вперед, после чего «последняя надежда» лорда Мэтуэна открыла беглый огонь в спину полкам, сосредотачивающимся для последней атаки.
Разгром был полный.
Выжившие пехотинцы лишились последних сил, кавалерия понесла тяжелейшие потери, артиллерии просто не осталось. Сам командующий уцелел чудом — осколки близко разорвавшегося снаряда убили коня и изорвали его мундир, не оставив, впрочем, на теле лорда ни единой царапины. Иначе как чудом это не назовешь.
Отступление длилось всю ночь. Бесконечно измученные солдаты, за весь день не имевшие во рту ничего, кроме сухаря с глотком воды, с утра прошедшие десять километров к фронту, выжившие по палящим солнцем, ливнем пуль и градом снарядов, каким-то чудом преодолели еще пятнадцать обратно. Вышли к своим прежним позициям у Клипфонтейна. Немногие нашли силы разжечь костры и заварить чай. Остальные валились на землю там, где застал приказ остановиться, и тут же засыпали.
Все раненые были оставлены на милость победителя вместе с врачами и санитарами, тяжелое вооружение и боеприпасы, кроме тех, что хронились у солдат в подсумках? — просто брошены.
Мэтуэн рассчитывал утром привести остатки войска в порядок, оценить потери и боевые возможности, после чего решать — как быть дальше. Он сам и несколько выживших старших офицеров склонялись к мысли — отступить в Кимберли, усилив его гарнизон, и там держаться до прибытия подкреплений. Лорд знал, что войска из Метрополии, Индии и Австралии уже в пути.
Но неприятель успел раньше. В предутренней мгле загремели выстрелы, замелькали тени всадников. Лагерь был окружен по крайней мере тысячью конных буров. В таких условиях сопротивляться было бессмысленно.
Мэтуэн приказал горнисту трубить «Отбой» и поднять в центре лагеря белый флаг, на который пошла скатерть из его дорожного погребца.
Участник сдачи свидетельствует: «Последующая сцена была не из тех, что хотелось бы увидеть или подробно описывать. Осунувшиеся офицеры ломали свои клинки и проклинали день, когда появились на свет. Рядовые рыдали, закрыв руками грязные лица. „Отец, лучше бы мы погибли!“ — восклицали фузилеры, обращаясь к своему священнику. Отважные сердца, плохо оплачиваемые, мало оцененные, что может сравниться с их бескорыстной верностью и преданностью!»
Буры принимали капитуляцию мрачно и безмолвно. Им тоже досталось, и увиденные картины, здесь и на поле боя, потрясли их патриархальные сердца и души. Потом победители собрались большими группами и запели псалмы, не радостные, а монотонно-печальные.
— Грехи замаливают, — сказал, обращаясь к Басманову, капитан Ненадо.
Полковник только махнул рукой.
— Давай лучше пленными займемся. Оружие пусть снесут сюда, а сами строятся в колонны…
Он тронул шпорами коня и поехал к палатке командующего. Следом, с пулеметами поперек седел — два офицера-адъютанта.
Мэтуэн, успевший переодеться в свежий френч и бриджи, встретил его у порога палатки.
Михаил спрыгнул на землю. Его шатнуло. Он тоже не спал две ночи и день, на закопченном лице мрачно блестели воспаленные глаза.
Представился на хорошем английском, сказал несколько подходящих к случаю слов, как требовала вежливость.
— Это вы руководили сражением? — спросил лорд.
Басманов протянул ему открытый портсигар.
— Курите, генерал, это хорошие сигары. Нет, руководил не я. Просто консультировал…
— А где Кронье? Он жив?
— Жив. Сейчас молится. Наверное, скоро подойдет. Об условиях будете договариваться с ним. А с меня хватит. Мы в расчете…
— В каком расчете? Вы кто? Американец, француз? Или ирландец? Тогда понимаю.
— Нет, я — русский.
— Так что же вы здесь делаете? Вам-то какой расчет? Или продолжаете бескорыстно помогать униженным и оскорбленным? Хорошо вас болгары за такую помощь отблагодарили…[96]
